Жоржетта : Верочка

Верочка давно и безответно любила соседа по коммунальной квартире Павла Ивановича Леднёва, к которому приходила раз в неделю убирать комнату. Павел Иванович был старше, почти в два раза. Проще говоря, — годился Верочке в отцы. И относился к ней соответственно, — снисходительно-умилительно. Без всяких намёков на домогательства.

Верочка была детдомовской девочкой, неизбалованной и ничего не сведущей в искусстве обольщения мужчин. Что такое кокетство и соблазнение и с чем их едят — она взахлеб узнавала из книг, которые читала повсюду и везде, даже тогда, когда варила. В одной руке книжка — в другой поварешка. Но одно дело прочитать в книжке, другое дело применить на практике. Она испробовала, казалось всё. И изгибалась в соблазнительных позах, когда мыла пол, и «случайно» оголяла плечо, и старалась покупать халатики с глубоким вырезом, аж до сосков, а груди у Верочки были тугого третьего размера. В общем, всё без толку. Павел Иванович её воспринимал только как соседскую девушку, домработницу.

Самое интимное, что происходило между ними — это столкновение в коридоре утром возле уборной, и шутливый лёгкий щипок Павла Ивановича за Верочкин упругий животик. «Ну, что мелочь пузатая? День новый начинается, говоришь?». В такие минуты Павел Иванович даже не предполагал, что Вера испытывает что-то вроде микрооргазмов. Странно, что Павел Иванович этого не замечал. Ведь Павел Иванович был красив. Жгучий брюнет, регулярно посещающий спортзал, ухоженный, аккуратный. Тридцать шесть лет и никакого намека на пивной животик. Черные, цыганистые, со смешливым прищуром, глаза, казалось, заглядывали в самую душу. То есть, Павел Иванович, конечно же, пользовался вниманием у женщин, но видимо он был той, старой закваски, и девочку восемнадцати лет воспринимал именно как девочку, а не как женщину, которая может хотеть его. А Вера хотела. И не просто хотела, а очень сильно хотела.

Как-то утром, после очередного щипка Павла Ивановича, Вера неожиданно схватила его руку, поцеловала и прижала к своей щеке. Павел Иванович медленно высвободился, внимательно посмотрел на Веру и призадумался. Если вы решили, что он захотел её тут же утащить к себе в комнату и трахнуть, то глубоко ошибаетесь. Он подумал о горькой судьбе Верочки, о том, что девочке не хватает ласки родительской, и она ищет её там, где только может. Погладив Верочку по русой голове, Павел Иванович вздохнул и уединился в уборной для утреннего туалета.

А Вера убежала в свою маленькую, чистенькую, уютную комнатку. Плакать.

Вопреки устоявшемуся мнению, что детдомовские дети не приспособлены к самостоятельной жизни в социуме, у Веры руки росли оттуда, откуда и положено им расти, и работа в её руках кипела. Трудилась она швеёй на фабрике, куда её распределили сразу после детдома и выделили вот эту самую комнатку в коммуналке, три на три метра. До Веры в комнате жили какие-то алкаши. Они, к счастью, угорели от пьянки, и можно было представить, что там после них осталось и в каком состоянии. Но это Веру нисколько не испугало. Через полгода здесь, как в сказке, образовался райский уголок, созданный золотыми, волшебными ручками Верочки.

На сэкономленную зарплату и небольшие подъёмные, а также на сиротскую стипендию, которую выплачивали до 18 лет, она сама сделала приличный ремонт. Не евро, конечно, но довольно сносный. Купила люстру, картину, кухонный столик, хрустальную вазу, посуду, постельное бельё. А имеющуюся в комнате мебель,- шкаф, буфет, стулья, этажерку, и кровать, провонявшуюся сивухой, реставрировала с помощью морилки, лака и де купажа так, что соседи приходили любоваться на произведение искусства. Всё таки, детдома детдомам рознь. И то, что получила в своём детдоме Вера — ей очень пригождалось сейчас в самостоятельной жизни.

Без работы Вера не сидела. Она вообще редко сидела. Даже книги читала на ходу. Создавалось такое впечатление, что она намеренно занимает себя какими-то делами, чтобы убежать от печальных, нерадостных дум. Как, впрочем, и все трудолюбивые, работящие женщины.

***

В этот раз она почти добилась своего. Павел Иванович сидел за компьютером в одних семейных трусах и внимательно разглядывал на мониторе модель британского танка «Кромвель». Он с детства увлекался танками, и в его книжном шкафу хранилась и пополнялась коллекция миниатюрных моделей, которые Вера каждую неделю с любовью протирала сухой тряпочкой. Только Вере Павел Иванович доверял это занятие и больше никому.

Нужно было протереть ещё пол под компьютерным столом, и обычно Вера просила хозяина пересесть, чтобы освободилось место. Видя, как увлечён Павел Иванович, Павлик (именно так Вера называла его про себя), она не рискнула его беспокоить, и осторожно протиснулась между столом и ногами Павла. Так близко с практически голым телом мужчины Вера не находилась ни разу. От запаха, такого терпкого и приятного, похожего на мускат, у Веры закружилась голова. Хотелось прижаться к ногам губами и целовать, целовать, целовать их. Вера вылезла из-под стола и сидя на корточках, внимательно посмотрела на Павла. Тот даже никак не среагировал.


" Я люблю Вас, Павел Иванович! И очень хочу от Вас ребеночка!" — прошептала Вера.


«А? Что? Убралась, Вер? Ну, иди. А? ЧТО? ЧТО ты сейчас сказала? Ребеночка? »- глаза Павла округлились, и он медленно приподнялся со стула. И посмотрел на Веру так, будто увидел инопланетное существо.

«Вера… Тебе не надо больше приходить сюда. Ты… не так всё воспринимаешь. У тебя будет парень, тот, который тебя полюбит. Твой ровесник. А я взрослый мужчина.… эммм… Мне нравятся взрослые, зрелые женщины… Ты… ты милая, славная, но ты же… девочка совсем… Прекрати немедленно. И лучше тебе не приходить сюда. Вот деньги, Вера. Ты пойми меня правильно...».

Вера бросилась ему в ноги, и зарыдала. «Мне восемнадцать, я не маленькая. Я не хочу другого парня. Они мне не нравятся. Грубые, неприятные, грязные. Вы не такой, как они ».


«Вера. У меня есть ребёнок. Есть жена. Бывшая, правда. Я им квартиру оставил. Понимаешь? Я не буду ломать тебе жизнь».


Боже, с какой мольбой она сейчас на него посмотрела. В этом взгляде было всё!!! Всё, что может заключать в себе взгляд молодой женщины, не познавшей плотской любви. Впервые, наверное, за этот год Павел посмотрел на грудь Веры внимательно, на Верино веснушчатое личико, такое милое, не сказать, чтоб яркое, но и не отталкивающее чрезмерной плоской простотой. Соблазнительная, созревшая девушка.


«Ну, если тебе нужен только опыт… Вер… Только давай без »хочу ребёночка", хорошо? И не сегодня. Давай, к примеру, послезавтра? ".

«Чёрт знает что такое!» — думал Павел после Вериного ухода. «Охуеть!».


***
То ли летняя погода была хороша, то ли длившиеся последний месяц бессонные, страстные ночи с Павлом воодушевляли, но Вера чувствовала себя сегодня так, как-будто счастливее её не было никого в целом свете.

То, что творилось с Павлом Ивановичем после таких ночей — это отдельная тема.

Почему-то так считается, ну, как-то вот такое в жизни устоялось мнение, что секс — это удел знати, в переводе на современный лексикон — удел городских элит. Вот, — там секс. А у всех остальных — грязный трах. Павел, далеко не принадлежал к элите, Верочка вообще была без роду, без племени. И вот тут может и кроется загадка. Возможно, она-то как раз была из элиты. Может мать нагуляла от какого-нибудь «мажора» из числа золотой молодежи?

Хотя, чушь, по-моему, несусветная, нисколько в это не верю. Искусство секса — оно не от касты зависит. А от чувств. Или от желания.

Павел вообще обалдевал и охуевал, если можно так сказать. Можно ведь? Нормальными словами и не скажешь. Иногда казалось, что не он учит Верочку, а Верочка его. Настолько она была непосредственной и раскрепощенной в постели.


Приняв душ, запрыгивала к нему на кровать голой, пока он разбирался в своих чертежах, по работе, и сворачивалась клубочком. Полежав немного в таком положении, она начинала свой «танец соблазнения». Вот кто её этому научил? В интернетах она не шарилась, книжки читала, в основном, убогие, типа дамских романов.

То ножку свою точеную задерет и начнет её рассматривать, то встанет раком, выгнется, как пантера, попу оттопырит и туда-сюда ею водит. Томится вроде как. То пробует языком дотянуться до своих сосков, мило хохоча.

— Пашенька, ну почему я не достаю языком, он у меня короткий что ли?

Особенно ему нравился «ритуал», когда она, подглядев в порнушке момент самоудовлетворения проститутки, начинала копировать её действия. Сначала ржал, а потом завелся не на шутку. Потому что проститутка в фильме — играла. Верочка же, вроде, и начала с игры, но потом раскраснелась, затряслась мелкой дрожью,- бесцветные, маленькие, невидимые волосики нежным пушком поднялись на коже, словно наэлектризованные. Павел Иванович смотрел на этот «пир девственной похоти», во все свои видавшие виды глаза. Такого не увидишь и в самой жёсткой порнушке. Павел чертыхался, не выдерживал и как зверь накидывался на Верочку в полном иступлении. Впивался в Верочкину пизду, как сумасшедший, и просто изнемогал от желания залезть в неё целиком.

Необъяснимое влечение. Это молодое, налитое тело сводило его с ума. А как она отдавалась! Как она отдавалась! Он чувствовал себя Богом! «Я твоя сучечка, Пашенька!» Как вылизывала его всего, исцеловывала каждый его миллиметрик, так ласково и нежно, как кошка котенка.Следила за ним, заглядывая внимательно в его осоловелые глаза, угождала, чтоб и Павлу было хорошо, и про себя не забывала. Хитрая! Умная!

Павел Иванович во время секса терял голову, и себя контролировать не мог. А она могла. Она всё могла!

Получается, что книжки были и ни к чему. Верочка и без всяких книжек обладала природной чувственностью и женственностью, такими, что во все века сводили мужчин с ума.

А Павел Иванович уже не мог без Верочки. Он и не мог без неё, и боялся её. Никогда такой страсти не испытывал. Любой испугается.

Опустим недоуменные выражения лиц бесчисленных Пашиных «зрелых» женщин, которые у него, естественно, были, но которым он, по понятным причинам, вынужден был в последнее время отказывать в интимных встречах.


***
Вот, значит, такой счастливой и трепетной она и бежала сейчас на фабрику, думая о том, чтобы такого приготовить сегодня на ужин и что же ночью будут делать они с Павлом,- он оказался очень тактичным и нежным любовником и относился к ней, как к ученице, а она была очень хорошей ученицей. И эти ночные сексуальные уроки ей очень нравились и она их с нетерпением ждала. Хотя, повторюсь, кто кого учил — это под большим вопросом.

Верочка относилась к той породе молодых женщин, и вообще женщин, которым мужчины всегда оборачиваются в след. И не потому что женщина молода, красива и оборачивающиеся желают насмотреться на дикую, пышную молодость, подпитаться ею. Нет. Оборачивались, как правило, чтобы помечтать. Помечтать о том, как-бы они эту девушку трахнули и в каких позах. Вот эта Верочкина летящая походка, «от бедра», улыбка до ушей, незажатость, свежесть и нежность вкупе с женственностью… Они пьянили… Молодых и симпатичных девчонок много, а оборачиваются вслед далеко не всем. Обратите как-нибудь на это внимание. Может быть, есть что-то «зовущее» в глазах таких Верочек?


Не доходя до фабрики каких-нибудь ста метров, Верочка столкнулась с симпатичным парнем, которого часто встречала по утрам и замечала, что он тоже её стал узнавать, а иногда и подмигивать при встрече.

«Привет! Меня Володей зовут. Ты фабричная? Давай встретимся как-нибудь?».

В этот раз Верочка отказала. Но в сердце что-то затрепыхалось. Как тогда, когда она впервые увидела Павла.


Володя встретил Верочку вечером у проходной и проводил до дома. По дороге она узнала, что Володя — студент мединститута, учится на фармаколога. Будет учёным и мечтает изобрести лекарство бессмертия. И вообще, много-много лекарств, от болезней, сейчас совершенно неизлечимых.


Весёлый, добрый, симпатичный. Ему очень шёл серый цвет, к его пепельным волосам и серо-голубым, грустным глазам. Похоже, кто-то продумывал его гардероб, или он сам умело следил за собой.

Впервые Вера не стеснялась в обществе молодого парня.


***
Дома, на общей, коммунальной кухне, Вера встретила чем-то расстроенного Павла.
«Вера, ты меня прости...»- покосившись на вошедшую соседку тётю Клаву, Павел увлёк Веру за собой в комнату.

«Вера, я на той неделе съезжаю, на квартиру. Выделили от КБ, не ахти какая, но отдельная. Не могу я здесь больше с этими тётями Клавами, не бзднуть, не пёрнуть, не покараулить. Хочешь, поехали со мной? Только, Вера, никаких ребёночков и ЗАГСА. Тебе нужен другой, понимаешь? На долгую жизнь со мной не рассчитывай. Верааааа… Ну, не молчи. »

Павел Иванович целовал Верочку, всю, всю, всю, с головы до ног, понимая в глубине души, что возможно, видит её в последний раз. С шумом вдыхал этот приторный аромат молодого тела, который пьянит и дурманит любого нормального мужика. Будто пытался его запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Предложение Павла, как он и предполагал, Вера отвергла. Как-бы она его не любила, но она хотела семью. Семью, которой у неё никогда не было. Павел Иванович вдохнул с облегчением, хоть и не без некоторого сожаления. Всё-таки девочка была огонь. Да и хозяйка отменная. Но, мудро рассудив, что такие сочетания в женщинах встречаются гораздо чаще, чем среди мужчин холостяки алкоголики, он убежал из коммуналки, практически вприпрыжку, но на всякий случай написал на обрывке газеты свой новый адрес и номер телефона.

«Вера, но мы всегда сможем встретиться, понимаешь? Ты, понимаешь, Вер? Всегда можешь на меня расчитывать».

Конечно же, он хорохорился. Нельзя было показывать этой девке, что он без неё уже не мог. Нет, нельзя. Время лечит. Да и шлюх вокруг полно, только помани. Не дай бог ещё влюбиться в Веру эту. Нет, спасибо. Но комок к горлу предательски так подступил, заходили желваки на скулах. Не разрыдаться — бы, — думал Павел. Вот же чёрт, чёрт, чёрт....


Записку с адресом Вера засунула в дуло британского танчика «Кромвель», который Павел подарил ей на память. Ну, что может подарить мужик, помешанный на коллекционировании? Не диадему же с бриллиантами?


А Вера всю ночь прорыдала в подушку, коря себя за то, что можно было бы и поехать к Павлу и пожить хоть немного с ним. Авось и уломала бы его, и расписались бы.

На третью ночь у Веры начались странные ломки. Она хотела мужчину, неистово, до одури. Пришлось, как проститутка с порнушки, удовлетворяться самой, но вот зрителя в виде Павла Ивановича рядом не было.
Что творилось с Павлом… об этом лучше не говорить...


***

Володина семья встретила Верочку радушно. Удивительно, конечно. Кто Вера и кто они? Все врачи, до седьмого колена.

Мамаша, Ольга Тимофеевна Киселева, знаменитая на всю область врач — гинеколог, потчевала Верочку, хвастая своим фирменным вишневым вареньем, в каждую ягодку которого была аккуратно вложена четвертинка грецкого ореха. Чай такого изысканного аромата Верочка никогда и не пробовала, не говоря уже обо всех тех яствах на столе, названия которых она попросту и не знала. Что она знала-то и кушала в своей жизни? Картошку да щи. Да каши, подчас даже не на молоке.

Блюда подносили и уносили две шустрые и миловидные молоденькие служанки, или прислуги. Кто его знает, как они называются у нынешних, современных господ?

Отец, кардиохирург, Иван Васильевич Киселев был мировой знаменитостью. Именно к нему выстраивалась очередь из чиновников и «звезд от культуры», у которых барахлил пламенный моторчик.
Семья жила в шикарном достатке и имела на него полное, заслуженное право.


И то, что девчонка, без роду племени, вдруг оказалась среди всей этой роскоши — это скорее исключение из правил. Владимир был единственным чадом у родителей, в Верочку влюбился без ума, аж трясся при виде её. Скорей всего, родители понимали, что это мимолетное увлечение и скоро все пройдет. Короче, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не топилось… А им что, вишневого варенья жалко для сироты?

Честно говоря, Верочка не сильно-то на сироту и смахивала. Её бы приодеть и обиходить и умазюкать разными иностранными парфюмериями — то она бы… Да и без всех этих подручных средств липовых красавиц, Вера производила эффект точечно и на поражение. Подружка по работе, Люська — лимитчица, (да там все были на фабрике лимитчицы, грубо говоря) — научила Верочку, как со скудными средствами выглядеть на все сто.

— Не чурайся комиссионных магазинов, не брезгуй ими. Я там всю семью одеваю. Поняла?

В один из таких набегов на комиссионный магазинчик, Верочка купила себе шикарное вечернее платье из черного панбархата,- такого материала уже и не выпускали давно. Раритет. Несколько переделанных складочек и искусно перекроенный лиф по картинке из модного журнала — превратили платье в конфетку. В магазине тканей такой красоты и не найти. А так бы Вера и сама сшила — закачаешься.

Дополнив наряд гарнитуром из речного жемчуга (бусы, браслет, сережки), который Верочка одолжила у всё той же доброй Люськи, и, капнув на запястья из пробничка любимых Клима, Верочка была неотразима.

Вообще, чем-то отдаленно Вера напоминала юную Софи Лорен, когда та ещё была пухленькой и сдобной. Только Вера была попроще, и не смуглой жгучей брюнеткой, а светлокожей и русой. Но эффект в этом своем черном платье произвела на врачей должный. Не хуже Софи Лорен. Да ещё и прическу соседкина дочь, парикмахерша Валька, начесала от души и макияж сделала. Знай наших, как говорится.

— С такой не стыдно и на людях показаться — шепнул Иван Васильевич жене, у которой отвисла на пять минут челюсть.


В общем, всё закончилось свадьбой.
— Или я повешусь — заявил Володя.


***

И Верочке бы, как сиротке, радоваться и благодарить судьбу за такой подарок в виде лакомого куска с маслом, да ещё и с икрой. Но никак не выходил из головы Веры Павел Иванович.

Бывает так в жизни.

В самый первый раз, ложась с Володей в постель, Вера поняла, что она его не хочет. Да, он нравился ей, да она была благодарна ему и за шубы и за кольца, и за весь тот комфорт, которым Вова окружил её, но как ни старалась Вера, а отдаваться так, как Павлу Володе не могла. Приходилось притворяться, изображать страсть, оргазм и… такое положение вещей её не устраивало, потому что она и сама хотела получать удовольствие, а Володя предоставить этого был не в силах. Чего-то такого в Володе не было, что манило в Павле Ивановиче… Павлике… Павлуше…


***
Танк «Кромвель» посмотрел на Верочку спасительным дулом и… встречи с Павлом приобрели постоянный характер с ещё большей страстью и пылом.

К Володе Вера охладела быстро и он это почувствовал.


- Ну, Вер. Верунчик. Ну, ещё разок давай, лапа? Я ж тебя люблю.
-Вов, не хочу я.
-Вера. Но я — то хочу? Мне что? Идти прислугу ебать?
— Ну, иди, Вов, еби прислугу, раз так хочется.
— Вер. А ты не охуела часом? — и так больно сжал её запястья, что Вера вскрикнула.

Но детдомовская закалка и молниеносная реакция на боль дали о себе знать. Вера со всей силы пнула мужа в пах, и Володя слетел с кровати, больно ударившись головой об комнатную статую «Гименея», вылепленную модным грузинским скульптором в полный человеческий рост. Да так ударился, что до крови.

Володе было больно и обидно.

И ему это очень не понравилось…



***
***
***
***
Всё, о чём она мечтала, это увидеть его мёртвым. Собственноручно потрогать его окоченевший труп и убедиться, что никогда эта мразь не будет топтать землю. Никогда и ни при каких обстоятельствах.
«Не вы даёте жизнь человеку, не вам её и забирать». Кто это сказал? Ницше? Конфуций?

Бред.

Человека убить трудно, но то человека. А это не человек. Это мразь. И она его скоро уничтожит. Убивать будет медленно, хладнокровно, но с большим наслаждением. Быстрой смерти он не заслужил. Нет.

***
-Посмотри, детка, вот эту пилюлю ты сейчас проглотишь. Открывай ротик. Ням-ням. Жди. Жди. Так. Хорошо. Ах, умница! Началось? Ну, иди ко мне.

***
Эти пилюли она затолкаем ему в рот, в ноздри, уши, в прямую кишку. Утрамбует. Руками, ногами. Будет рваться кожа, трещать под натиском ударов, но это будет кайф, на это будет приятно посмотреть. Скорей бы. Скорей бы.

***
-Пилюля потихонечку действует, действует, о, хорошо, теперь я буду делать с тобой всё, что захочу. Иди ко мне, детка. А ты уверяла, что не сделаю. Ещё как сделаю. Не верила в мой талант. В мой гений! Слушай мою команду, детка. Оближи меня всего. С ног до головы. Ну, давай. О, вот, послушная девочка. О, да, о, моя ты хорошая.

***
И за шрамы на её теле и за выбитые зубы, и за изуродованный, разорванный анус, и за опухшие, незаживающие от синяков и разрывов губы. И за то, что перебиты пальцы на руках. Он за всё ответит.

***
Он лежит на кровати, раскинув широко ноги. Сизые, огромные, как у коня, яйца, вывались из трусов на белую простынь. «Яблоки на снегу, розовые на белом». Вспомнилась дебильная песенка.
Как же она его ненавидит. Когда же наступит тот день и час, когда она сможет их отрезать? Она начнёт именно с них. А потом пилюли. Все, все до единой, что найдёт в доме, все затолкает в него.


***
Вова курит, мечтательно смотрит на Верочку и придумывает новую сексуальную забаву. Сегодня он будет вливать в неё какую-то дрянь. Запускать во влагалище рыбок, они будут её изнутри больно покусывать, а она, по его задумке, значит, должна, испытывать неземной оргазм при этом.

Да всё, что она испытывает, находясь рядом с ним — это омерзение, пограничное омерзение, несравнимое ни с чем.

-Ты же любишь меня, детка? Ну, иди сюда. Ням-ням. Проглотила пилюлю, нашу сладкую, красненькую, вкусненькую пилюлю? Моя ты девочка. Так. Так. Так. Вот она, какая стала. Девочка моя, милая, хорошая. Что там у тебя? Дай-ка я посмотрю. Славно. Девочка ты моя хорошая, дай я тебя в попку, ооо, моя ты хорошая, ну-ка, подними попку, вооот, а теперь прогнись, ещё, ну, вот и славненько...



***
****
*****
******
Это сердце? Это, сука, сердце, спрашиваю я тебя? Чего молчишь? Сейчас я его послушаю, сердце твоё «доброе», Володя! Теперь возьми и полюбуйся на свои яйца. Теперь пилюли. Так. Так. Так. Нет, кричать ты не сможешь, тварь… Бесполезно!!! Пилюли этого не позволят. Голос пропадает. Чудо фармакологии! Как рыба будешь разевать рот, и никто тебя не услышит, жалкая мразь.
Готовься. Впереди страстная ночь. Я буду кромсать твоё тело по частям.
И я тебя люблю, Володя! Верь мне!


***
Снег. Какой красивый, пушистый, серебристый снег. Он кружится и сверкает в свете уличных фонарей. И эта музыка. Откуда она льётся? Сверху? Это ангелы? Заберите меня, заберите меня к себе на небо, ангелы.

***
Вера брела по ночному городу, прижимая к окровавленной груди танчик «Кромвеля» и шептала одну единственную фразу: «Заберите меня на небо, ангелы!».

****
-Здравствуй, милый Паша, я думала никогда тебя больше не увижу.
— Боже, Верочка… Куда ты пропала, я чуть с ума не сошел… Верааааааа. Ктооо тебя таааак? Кто тебя, говори немедленно.
— Ням-ням. А пилюля сладкая, сладкая, вкусная, вкусная… Дай мне пилюлю, Пашенька? У тебя есть вкусные пилюли?