Костя Черный : МАРШ МИЛЛИОНОВ

На углу Невского и Лиговки в чрезвычайно жаркий июльский день прогуливался не молодой уже гражданин, одетый в новую светло – серую тройку, добротную голландскую рубаху с накладным крахмально-хрустким воротничком, вокруг которого был безукоризненно повязан черный галстук. На ногах гражданина красовались лаковые туфли, отражая низкое Питербургское небо, в самом зените которого зависло нещадно палящее солнце. Каждый свой шаг гражданин фиксировал изящной тростью с приятным щелканьем, припечатывая ее кремовый набалдашник о мостовую. По походке гражданина можно было предположить, что всю свою жизнь он провел в седле или быть может, на палубах кораблей месяцами бороздящих океанскую гладь. Немного вихляя бедрами, в то же время широко расставляя ноги, гражданин уютно попыхивал дорогой английской трубкой распространяя вокруг себя чудесный аромат индийских специй, перемешанный с запахом липового меда и степных трав.

Наконец свернув на Лиговку гражданин, вдруг пронзительно свистнул, подзывая проезжего Ваньку. Кучер, профессиональным взглядом оценив респектабельного клиента, подъезжая собирался остановиться, но гражданин вдруг отрывисто по военному гаркнул:
— Тормозить не сметь!
После чего сноровисто, в два прыжка очутившись у облучка, проворно вскочил в пролетку, бросив Ваньке пятиалтынный, скомандовал:
— Гони на Сенную, в заведения.
— Есть ваше высокопревосходительство.
По дороге с гражданином не произошло ровно ничего того, что могло бы заслуживать вашего внимания и по прибытии на Сенную, дав Ваньке щедро на чай, гражданин зашел в первое, попавшее ему на глаза заведение.
Войдя в смрадный кабак с липким полом и мухами гражданин сноровисто огляделся и заприметив пару господ, сидевших в самом углу в развалочку направился к ним.
Не спросив разрешения присесть, ровно, как и не поздоровавшись, гражданин вальяжно уселся на свободное место и спустя лишь мгновенье представился.
Фамилия моя Мышастый, Иван Африкнович. Ныне в отставке.
Хотя вот незадача вицмундир, бывает, и напяливаю по привычке…
— Очень приятно господин Мышастый, позвольте представить своего знакомого,
чиновник…гм…титулярный советник в отставке, Мармеладов.
А меня зовут Раскольников. Родион Романович.
- Из разночинцев будете?
Не очень-то любезно спросил Мышастый.
- Отнюдь. Я…гм…студент…
Дрогнувшим голосом отвечал Раскольников.
Мышастый, не понравился ему с самого первого взгляда и всем видом своим, позою и протекцией внушал недоверие.
Немного погодя, Мышастый начал разглядывать новых знакомцев, вовремя чего вконец обнаглев, позволил себе глумливо хохотнуть, остановившись взглядом на шляпе Раскольникова.
- Шляпа то у Вас, прошу извинить милостивый государь присмешнейшая.
Шляпой такой только пескарей ловить. Циммермановская?
Зачем то уточнил Мышастый.
Как не странно, после утреннего инцидента, когда пьяный в телеге запряженной ломовой лошадью обозвал Родиона Романовича «Немецким шляпником», подобное обращение Мышастого, отнюдь не показалось Раскольникову обидным, хотя, в сущности, окончательно укрепило Родиона Романовича в свое первоначальном мнении.
- Вы вот часики Алене Иванове принести изволили, некоторое время тому назад.
Раскольников вздрогнул, вжав голову исхудавшие плечи, спросил:
- Откуда Вам Иван Африканович сие известно?
- Да перестаньте Вы…Скучно
Отмахнулся Иван Африканович, повергнув Раскольникова в полнейшее оцепенение.
- Господин Мармеладов, скажите-ка лучше вы братец, где ВАШ виц мундир? И что на ВАС извольте ответить надето?
С самым наглейшим видом спросил Мышастый.
- Я, вас сударь гм…Я вас… Да вы как смеете?
Не к месту понес околесицу Мармеладов.
- Тихо…Тихо…Тихо…
Раздельно произнес Иван Африканович.
- Знамо дело мундир в пивнухе, на Египетском мосту в заклад.
- А еще дочка Ваша с желтым билетиком по столице шастает.
На Мармеладова жалко было смотреть…Обняв голову руками он вначале раскачивался словно маятник, а после уронив голову на кисло пахнущий стол заплакал.
Бросив полный презрения и брезгливости взгляд на Мармеладова, Мышастый, как ни в чем не бывло продолжил:
— Я вижу в деньгах вы стеснены, да ничего бедность, она, как известно не порок.
Люди вы ученые вида приличного — продолжал Мышастый.
- Вас Мармеладов, если приодеть, да подлечить вообще можно принцем датским представить.
- Вы Родин Романович, как натура чувственная тоже весьма и весьма недурны. Да перестаньте Вы желваками дергать. Не уж то привыкнуть к моим чудачествам не успели?
Хочу Вам господа вот чего предложить…
Тут Мышастый учудил такую вещь о которой и писать то страшно. Но все же напишу, от чего не написать?
По-молодецки развернувшись, Иван Африканович, походя на пехотного капитана, громогласно крикнул:
- Ей, человечек! Свету, свету, да побольше! Неси свечи все что есть, за все плачу!
В какие-нибудь пять минут поручение Мышастого было исполнено и в кабаке действительно стало светло как днем, от чего вид его стал настолько страшен и жалок, что читателю об этом вообще лучше не знать.
А знать следует о том, что произошло дальше…
Иван Африканович, встал распрямившись во всеь свой немалый рост, безукоризненно отточенным движением стащил с себя панталоны, моментально оставшись в одном исподнем и залехватски развернувшись на пятке схватил себя за мучнисто белые рыхлые ягодицы. Натужившись и не без удовольствия крякнув, Мышастый выплюнул из гузки черный осклизлый шарик, который от чего-то не упал на стол, а так и остался висеть на тонкой, портняжной нитке.
Далее произошла вещь и вовсе удивительная, схватив стремительным эстетически безукоризненным движением шарик, Мышастый с силой потянул, от чего из ануса Ивана Африкановича один за другим стали выскакивать похожие, словно Семеновские гвардейцы шары. Да, да шары, потому как, каждый последующий был больше предыдущего, и выскакивал не хотя, с липким скрипом едва слышным сквозь низкое рычание Мышастого. Последний из шаров выскочил, словно камень из пращи, да так, что в начале стукнул по лбу выкатившего от удивления глаза Мармеладова, оставив коричневую отметину с кусочком не переваренного лука, а после, рикошетом отлетел прямехонько в открытый от немого шока рот Раскольникова…
Чем закончилась наша история, Вы знаете…
Вместо П.С. Ежели хочите еще хитросплетений и вранья, извольте господа в рецензию писать. И будет счастье бытия.
Совсем легко его достать.