Чхеидзе Заза : Не ступай на тропу, что ведет к попу

Электрик Пармен Самушия чувствовал себя слегка утомленным. Румянец на его лице был как выцветший красный цвет его рюкзачка с мексиканским орнаментом.
«… Не жизнь, а словно сон наяву: земли в трех селах — как у фермера, покои – что твой новогрузинский особняк,- живи себе не горюй да поглаживай крутой как колесо живот. Ни тебе хлопот, ни забот. Люди все привезут, принесут, люди все сделают на поле, и возле дома. Вот уж и впрямь на всем готовом! Не глупец выдумал, что и сытый поп хуже голодного волка. Разве не правда? Строитель или полицейский в городе получит раз в месяц свое жалованье — и жди снова тридцатого числа. А ему что ни день откуда-нибудь нисчаки, не за то, так за это… Родятся люди в приходе — несут ему, женятся – несут ему, умирают — тоже; несут испокон веков. Кому свадьба иль мертвец, а попу — деньги в ларец, как поговорка гласит…»
Пармен и рад был думать о другом, так как грешно честить «слугу Божьего», — но мысли сами лезли в голову. Вот задержал взгляд на словацком электрощите; белые, глянцевые турецкие розетки в столовой находились на высоте тридцать сантиметров от пола, а выключатели около метра.
«Тут даже балык с хашламой, сациви да плов из полиэтиленовых боксов, явно что от заупокойной службы, вкушают,- откинувшийся на сиденьях, молча смотрел он как кухарка Марфа промывает полнехонькое сито риса. – А простой служивый целый год кусочка семги под рюмку не видал… Да где уж электрику шестого разряда лакомиться ,- у работяги и малое дитя говяжьих котлет по месяцам не видит! Как на рождество попробует, так до другого рождества ждет. Какие уж у электрика Мурманские колбасы и копченный сулгуни, когда ему даром и талона на бензин для выезда на неисправный объект не дадут, когда и тормозные колодки-то с развальными втулками на копейке сменить не на что… А тут людским трудом на Рэндж нескромные туманки и лампочки по 130 вт втыкают, а в штатные туманки ксенон тюнингуют! Верно, чтоб красивей было да покруче… Вот как на свете бывает!»
Молча хлопотавшая, и до сих пор смотревшая только на позванивавшие в руках сверкающие вилки да ножи, точь в точь похожая на матрешку Марфа вдруг взглянула на него. А Пармену и скучно и надоело уже ждать, опустивши подбородок в ладони. На дворе-то вёдро, сотрудники все на выездах, — как раз у кого-то «Фотон» 61 ТЦ испортился! Так надрываешься на сей работе, что потом от усталости и собственным телевизором не можешь насладиться, как следует. Осень зиме сваха. Ежели теперь не заработаешь, братья Асканели на предпразничье семь шкур с тебя сдерут за бочонок Оджалеши. А тут сиди — ручки по барски!...
«…Гм, и что эти попы делают в покоях целыми днями?- думал Пармен, ожидая и поглядывая на часы которые не шли, — Полдня человека на кухне держат. Спит где-нибудь наверно беспечально и сладко… И ночью спит, и по утряне спит, и пополудни спит, — спит – хоть из пушек пали… Попьет доброго красного, забот никаких, — недопьет так доспит! И живет вволю, и спит боле! Пару раз в неделю сходит в храм, либо привезут с бодуна его, отгнудосит себе, пошатываясь, обедню…»
В высокую дверь, ведущую из кухни в покои, кто-то легко, размеренно постучал. Марфа торопливо вытерла фартуком руки и вставив ноги в шлепанцы убежала. Пармен внимательно прислушался, даже заложил волосы под подвязанный до бровей кабалах. Но в кухне ничего не было слышно.
Через минуту кухарка отворила высокие двери, бросая полушепотом:
-Батюшка вас кличут… Идите!
Проситель кое-как пригладил пальцами рубашку, и взявшись за массивную, латунную в виде львиной головы ручку, со страхом вошел в амбразуру двери.
- Слава тебе Господи!- произнёс он уже за дверями.
-Слава навеки! – четко ответил откуда-то отец Афанас.
Комната с мраморным камином, была обита узкими светлыми рейками. Взглянув в выходящее в большой сад окно, Пармен увидел как вода уже бежит и несется ручьями к углублениям арыков. На окнах длинные кактусы. Стена была обвешана старинными саблями, кинжалами, чучелами птиц и портретами патриархов. Отовсюду полез на Пармена «гламур». С боку сквозь прорехи траченных временем сандалий, ноги щекотал ворсистый ковер: кажется, что наступил на мягкого котенка, даже пошевелиться страшно. И если бы выпрыгнул он сейчас в окно и стал бы корчиться в судорогах на мокрой траве, то все равно бы не внес смуты в это мирное счастье.
А отец Афанас стоял у стола с книгами. Молодой, гладкий, кругленький, как грейпфрут, что на веточке в саду за окном. Стоит прямо, улыбчивый и благодушный, как святые на блестящих софринских киотах. Кажется, стоит ему вознести молитву — ты и глазом не моргнешь, как поднимется он парашютиком одуванчика в синее небо.
-Подойдите, подойдите поближе, Пармен,- Поспешил заговорить, священник чтобы подавить зевоту.
Проситель торопливо подошел и сухими губами почтительно поцеловал белую пухлую руку.
-Садитесь,- отец Афанас подвинул от стола высокое кресло и показал на него гостю. – Садитесь, садитесь,- пригласил он еще раз, опускаясь сам в бежевое кожаное кресло.
Пармен волей-неволей присел на краешек. Ему и странно, и неудобно сидеть в дорогом кресле. И двинуться-то боязно, да и огромные полубосые ноги некуда девать на полу, хоть пропадай… Сидишь как на рожне либо на куче щебня высокой, людям на смех.
-Ну, так с чем же вас, любезный Бог привел? – вежливо спросил Афанас.
- Пришел, прошу отца духовного … кгм! Младенца вот надо крестить,- краснеет Пармен смущенно.
-Ага… Девочку дал Бог или мальчика?
- Да мальчонку, мальчонку, отче, на наши -то доходы убогие...
-Благодарите Бога, сын мой, что жена благополучно разрешилась. Будет вам утеха на старость, а дал Господь детей — даст и на детей.
- Ой, какая уж там утеха! — вздохнул Пармен тоскливо.- Шевельнул бедром, а за душой — ни бом -бом… Времена теперь такие, что как раз детей только и недостает! Опять вроде власть меняется, что и говорить!
- Печется Всевышний о птицах малых, и о наших детках не позабудет… Молим только, грешные, о милости Его небесной…
-После женитьбы электрику уже ничего не светит. Ну, однако… — мнется Пармен.- Скажите отче: сколько вам на крестины?
Молчание… рабочий, в ожидании, похлопывает кошельком по ладони, а поп с озабоченной миной перекладывает на столе книги. Наконец он ласково говорит:
- За крестины… гм!.. Как обычно… Что люди платят, то и с вас. Полтораста, — заканчивает он как бы нехотя.
Проситель глубоко вздохнул и вытянувшись осторожно встал с кресла.
- А я просил бы вас, отче — говорит он, и голос его дрожит, обрываясь,- просил бы вас, отче благочестивый, уступить хоть малость… Время тяжелое, что хоть – пропади, не вырвешь нигде лари…
Афанас с помутневшими глазами только развел руками:
-Не могу, мил человек, вах не могу… И у меня тоже есть дети, мне тоже не легко…
- Хоть пару десятков лари, отче! Десятку нынче никак в районе не добудешь! На площадях демонстрации, зарплаты задерживают.
-Всем теперь тяжко, родненький… Одному то допекает, другому — это. И не о ларах я говорю кацо, а о долларах.
- Нет уж, какие там доллары, отче, и цвета они какого не знаю. — Сказал Пармен, упершись взглядом в портрет Святейшего и Блаженнейшего Мелхисадека,- Не уйду отсюда, пока не уступите хоть малость нужды моей ради…
- Ну что мне с вами делать! Разводит руками отец Афанас.- Что, говорю делать, раз…раз уж…
Не завершив, он порывисто встал.
- Ну, дадите, Пармен, семьдесят — и делу аминь,- решительно махнул он рукой. – Только, того… доллары, так и знайте. Никому ни гу-гу, — это я только для вас делаю.
- Ладно, – Заметно взбодрился Пармен,- Ладно…
Он, смущенно, напряженно вынул дрожащими пальцами хрустящую купюру с портретом У. Гранта на лицевой стороне и осторожно положил в раскрытый требник.
- А двадцатку я уж после получки отдам вам, отче,- проговорил он озабоченно.
- Вот теж на! — Раздраженно всплеснул руками поп. – Ну что мне, Бога ради, делать с вами?
Пармен виновато молчал и с грустью смотрел в сад.
- Ну, будь по-твоему, — наконец сочувственно склонился Афанас захлопнув требник. – Сигнализацию установишь у меня в дальнем флигеле, а то бродяги самогонный аппарат увели намедни и седло английское. Все амнистии у них нынче…
- Спасибо вам, батюшка, — он еще раз чмокнул мягкую поповскую руку.- Будьте здоровы!
- Идите с Богом… А ребенка завтра к двум часам приносите в церковь. Полотенце новое и свечи приобретите!
Пармен выскочил из комнаты, как из парной бани. Схватил с толи лавки, толи топчана рюкзачок с инструментами и взяв более быстрый темп вышел во двор. Надо было еще поспеть на сельский микроавтобус.
« Когда ж я все это отработаю, горе ты мое! — думал он дорогой. – Вечно так, получка расходиться, прежде чем выдадут, а себе так и не накопишь ни гроша…
На прошлой неделе обуял дух расточительства и вот,- Юсуфу хинкальщику за кутеж должен, Ашот карбюраторщик вчера про долг напомнил, да проценты в банк хоть сгинь, а внеси, да с Афанасом новое дело выискалось. Воистину сказано: Не ступай на тропу, что ведет к попу… Хоть ты разорвись».
Пармена распирало от этих ни на что не направленных чувств,- они рвались наружу и увлекали его за собой. Маршрутное такси, плавно качаясь, мчало его сквозь раскинувшиеся вдоль проселочной дороги макушки лип.