Иезуит Батькович : Клуб. Финал. Да здравствует Король!

— Исссссса… Исхрчан…. Иссссссса… — шипела маленькая тварь, забившись в угол. Глаза драконьего детеныша беспокойно бегали из стороны в сторону, сам ящерёнок сжался в комочек. Когда Умник и Седьмой расправились с Пифоном, гаденыш растерялся и попытался спрятаться за перевернутым шкафом. Там его тут же обездвижил Псих, поместив в ловушку, которую несколькими быстрыми, размашистыми движениями нарисовал мелом на полу. Тварь лишь изредка поднимала голову, чтобы посмотреть на людей и на труп своего приемного отца, остальное время прикрываясь дверцей шкафа, державшейся всего на одной петле.

Умник долго целил из арбалета в быстро прячущуюся голову и один раз выпустил болт, но не достиг цели, молодой ящер был совсем маленький и двигался слишком быстро.

- Сиди теперь тут, нехороший крокодильчик! Папка твой теперь-то уже не надерет нам уши! – Псих показал твари язык и довольно ухмыльнулся. – Дядя Умник, да не парься ты! У меня мелок здоровский, тут муха не проскочит, не то что какой-то там малолетний варан. Потом ему атата по попке сделаем. По хвосту то есть… Ну вы поняли, короче.

- Не очень-то хочется находиться в этой комнате, пока это существо все еще двигается и дышит, — пробормотал Умник, но все-таки медленно опустил арбалет, поняв, что его меткости и реакции тут явно не достаточно. После того как он выпустил болт в стену, шипение и шорохи за шкафом сразу стали тише.

- Не переживайте, — спокойно сказал Седьмой, медленно поднявшись с пола и глубоко вздохнув. Кровь перестала сочиться из его раны, казалось, что его вовсе не беспокоит то, что он только что потерял чуть ли не три литра крови. Он очень быстро пришел в свое обычное, каменно спокойное состояние, уняв дрожь и возбуждение от прошедшей битвы.

- Дядя Трисмегист, тут твоя рука валяется, тебе она нужна? – задал вопрос Псих, протянув Инспектору залитую кровью конечность. Не удержавшись, сумасшедший пару раз потряс ей из стороны в сторону приговаривая при этом «Привет! Эй, люди! Привет! Я рука дяди Трисмегиста».

- Спасибо. В этом нет необходимости. Отрастет, — когда Седьмой произносил это, на его лице не дрогнул ни один мускул.

- Серьезно? Дядя Трисмегист умеет отращивать руки? Дядя Трисмегист умеет как ящерица с хвостом? Дядя Трисмегист ящерица??? Караул! – Псих отпрыгнул назад и выставил перед собой трость, готовясь к новой атаке.

- Не бойся. Я пошутил. Просто будет еще один протез. Мне не привыкать, — Инспектор задрал штанину и пару раз ударил по металлической пластине, вставленной прямо в ногу и усыпанной выгравированными письменами. Затем слегка прихрамывая он подошел к Умнику.

- Рад, что вы вмешались так во время. Похоже, что две наши основные проблемы решены. Старый ящер обезврежен, брешь в Сети скоро будет заделана. Поздравляю. Позвольте поинтересоваться, а как вы умудрились обвести всех вокруг пальца, симулировав собственное скорое бегство? И что это за материал из которого изготовлены ваши болты, я не сталкивался ни с чем подобным…

- К сожалению тут не все так просто, — сказал Умник, не отрывая взгляда от копошащегося за дверью ящеренка. – Позвольте сперва я вам задам один вопрос. Вы на что вообще рассчитывали, когда ринулись боем штурмовать эту мезозойскую крепость? Мне казалось, что человек, обладающий вашим опытом должен принимать какие-то более серьезные, обдуманные решения! Ваше счастье, что я вообще сумел попасть в хозяина иллюзии. Стрельба из арбалета не моя сильная сторона, знаете ли.

- У нас было очень мало времени, — произнес Седьмой. — Но спешу вас заверить, у меня был запасной план. Мои протезы таят много сюрпризов. И буквально за пару секунд до вашего появления я уже готов был пустить в ход эти козыри. Беда только в том, что например заряд мощностью в сто тридцать килограмм в тротиловом эквиваленте зашитый здесь, — Седьмой слегка притопнул ногой с пластиной, — не оставил бы никаких шансов не только нашему врагу, но и всем нам.

- И что бы тогда случилось с городом, если бы вы погибли, обезвреживая Дракона? – Умник явно был неудовлетворен ответом Инспектора.

- Ценность вашего города и даже ценность моей жизни несколько меньше, чем ценность одного убитого ящера. Наверно больно это признавать, мне не очень приятно вам это говорить, но это действительно так. И не будем больше об этом, — холодный тон Ткача не оставлял ни малейших сомнений в том, что на этот раз он не шутит. Казалось даже ящеренок притих, осознавая только что сказанное. Математика Инспекторов была абсурдной и бесчеловечной. Все присутствующие неожиданно вспомнили, что хранители Сети отошли от человеческих принципов, морали и логики едва ли не так же далеко как Драконы. – Так как вы говорите, вам удалось обвести всех вокруг пальца? И что за сложности могут у нас сейчас возникнуть, я не совсем вас понял.

Умник сглотнул подступивший к горлу комок, все еще переваривая мысль о незначительности города и «даже» жизни Инспектора, перед смертью единственной древней твари.

- Я сделал себе копию. Заказал механическую куклу у Инженера. Довольно давно, почти сразу же как приехал в ваш город. Китайцы говорят, что только у очень глупой лисы есть всего один выход из норы. Я не знал, когда мне понадобится этот механизм, но меры предосторожности никогда не бывают лишними.

- Параноики живут дольше всех! Это мне один дерганный парень из палаты все время твердил. –перебил Умника Псих. — Перед тем как его к нам положили, помнится, он дом свой оборудовал как настоящий бункер, с толстыми стенами там, едой в консервах. Все время ходил по улицам с травматикой, все новости смотрел, следил за ситуацией в мире, войну ждал. А когда его выписали подавился косточкой и помер. Дурак. Но ты то явно не дурак, ты Умник! Так как там дальше было? Что и даже Сплетница ничего не поняла?

- Обмануть Сплетницу было конечно сложно, но куда сложнее было обмануть нашего незваного гостя, — продолжил Умник, кинув на Психа раздраженный взгляд. – Я отправил куклу вместо себя на вокзал, дал простейший алгоритм, чтобы механизм смог забрать билеты и отправится подальше отсюда. Сам я в то же самое время скрылся в одном месте, о котором знаю только я. Я старался быть максимально осторожным, нигде и ничем не выдавая свою деятельность, не разговаривая с людьми, не совершая покупки, вообще старясь не выходить на улицу. Мой…кхм… «бункер» тоже оборудован неплохо, там было достаточно оружия и главное, там были книги по устранению разнообразных тварей, очень полезно знать каким именно образом можно обезвредить то или иное существо, которое может неожиданно свалиться как снег на голову. О приезде Дракона в город мне поведала гадательная книга. Он неплохо замаскировался, я сумел разглядеть его меньше чем за неделю до того, как он к нам добрался. Когда я совершил более серьезный и комплексный ритуал гадания уже в своем убежище я также понял все относительно целей Ящера. И именно поэтому…

- И именно поэтому вы не стали никого предупреждать. Вы хотели, чтобы Унган устранил Спящего, — закончил фразу за Умника Седьмой. – Я не вправе вас судить, но в чем же причина? Вам так хотелось стать главой города?

- Нет. Причины совсем другие. — Умник замолчал на некоторое время, словно бы обдумывая продолжать ему или нет. Затем прикрыл глаза и произнес, — Вы наверняка знаете, что многие точили на Спящего зуб. Я не исключение. То что он сделал с Плутом и со Жрицей… В общем та же самая история произошла в свое время и со мной. Этот ублюдок обожал выбирать себе наложниц из числа тех, кто был особенно дорог кому-то. Та что была Жрицей до неё, — Умник кивнул на застывшую возле стены в одной позе девушку, закрывающую ладонями лицо, — прошлая… она была моей женой. Он дал ей тот же грязный дар, развратил её, а потом выкинул прочь. Последний раз, когда я её видел её тело и мозг разлагались от сифилиса. Я постарался сделать так, чтобы об этом никто не узнал, даже Сплетница и кажется преуспел в этом. Но я ничего не забыл. Я не знаю зачем он делал это. Возможно это был способ сломать нас, показать свою власть. И кажется Спящий преуспел в этом, потому что ни я ни Плут ни разу даже не попытались тронуть его.

- Да… Спящий был та еще какашка, – подал голос Псих, оторвавшись ненадолго от процесса кидания конфет в ящеренка. – Но теперь-то все хорошо? Умник же будет хорошим дядей, да? Новый хозяин, новый город, все улыбаются, все поют… читают книжки… носят очки…

- Я потратил несколько дней на изготовление правильных болтов, читал над ними заговоры, вырезал знаки, — продолжил свой рассказ Умник. – После я вычислил месторасположение Унгана и под видом безобидного бомжа засел в засаде подле этого мотеля. Но… Я так и не смог выбрать подходящий момент, чтобы атаковать. Дракон был осторожен. Возможно он даже знал, что я затаился и жду его, но он не хотел даже обращать внимание на такую мелочь. Не смотря на все свои приготовления я вряд ли был для него серьезной угрозой. А потом в мотель зашли вы трое. И я решил что лучшего шанса мне не представится. И вот теперь мы здесь.

- Все это крайне интересно и познавательно. Мы действительно вряд ли справились бы с Ящером поодиночке, — одобрительно кивнул Седьмой, небрежно повязав вокруг обрубка руки чей-то оставленный в комнате шарф. – Но за время вашего долгого и подробного рассказа я так и не сумел понять, какие трудности могут возникнуть теперь с Сетью. Почему вы не можете стать ключевым узлом?

Умник опустил арбалет, пододвинул к себе стул и присел, поставив оружие между ног.

- Это еще одна история, которую я постарался скрыть от окружающих. Возможно эта паранойя когда-нибудь выйдет мне боком, но я вырос в такое время и в таком месте где по-другому было нельзя. В 30-х годах я работал в Аненербе. Сейчас я наверно должен сказать что-нибудь в духе «я этим не горжусь», но тогда у меня не было особого выбора. Да и нельзя сказать, что мне не нравилось то, что я делал. Наши научные экспедиции имели мало общего со зверствами нацистов. Как бы то ни было, работа в едва ли не в единственном в новейшем истории университете, официально занимавшемся темой мистики и эзотерики, оставила свой след. Не все, но многие из работавших там знали о Клубе и о способностях людей, которые в нем состоят. Нас всех в буквальном смысле поставили на учет, на всех завели специальные дела, ставили над нами эксперименты, пытаясь выяснить потенциальную пользу для дела Рейха. Все это курировал лично Герман Геринг и именно ему принадлежала одна полубезумная идея, последствия которой я ощущаю на себе до сих пор. Я был рядовым сотрудником, мои силы тогда были значительно слабее, меня вообще едва смогли вычислить, причем в конце концов было решено, что я принесу куда больше пользу как работник, а не как подопытный кролик. Но тем не менее последствий этого решения не удалось избежать и мне, — Умник смотрел в пол и морщился, словно бы ему неприятно было вспоминать и говорить об этом. – Они поставили на нас всех гипноблоки. Ни один из нас не способен включаться в Сеть никоим образом. Это сродни тому как отрезать крылья или все время ходить с гирей, привязанной к ноге. Идиотский, мегаломанский план Геринга состоял в том, что когда победа Тысячелетнего Рейха во Второй Мировой наконец свершится, вся мировая Сеть будет замкнута на фюрера лично. Он станет управлять обществом не только обычными способами, но и используя способности людей Клуба по всему миру и именно поэтому я не смогу заделать брешь в Сети. И это очень плохие новости.

В комнате повисла тишина, в которой слышалось только напряженное сипение ящеренка и скрежет по дереву его когтей.

- Закройте левый глаз и посмотрите на меня, — попросил Умника Седьмой. Когда Умник подчинился, Ткач некоторое время пристально смотрел правым глазом куда-то вглубь его головы, но затем лишь цокнул языком и покачал головой.

- Крепко работали. Основательно. Я мог бы убрать это ограничение, но на этой уйдет несколько часов. Которых у нас нет. Так что думаю, что нам придется сделать кое-что другое.

- Позвать Садху? Всем вместе дружно позвать Садху, ну? – спросил Псих, передразнивая Седьмого, пристально уставившись одним глазом в сторону маленького монстра.

- Нет. Его искали очень тщательно, я давно уже отправил запросы. Но он явно не хотел, чтобы его нашли. Перекинуть сюда кого-то сильного со стороны тоже не получится — город не примет чужака. Единственный шанс для нас сейчас это…

- Не хотелось бы вас отвлекать, бравые победители, — затараторил появившейся в дверях Алхимик, успевший где-то раздобыть костюм служащего мотеля, — но там у меня внизу валяется толпа народу и многие из них уже начинают приходить в себя. А я не знаю как мне объяснить им что произошло и к сожалению у меня нет этой полезной мигающей штучки стирающей память как у «людей в черном». Ух ты Умник! Какими судьбами?

- Не нужно никому ничего объяснять, — медленно проговорил Седьмой, отрезав кусок шторы и завернув в нее отрубленную голову Пифона. Сейчас его мысли занимало совсем другое, ситуация с Сетью все еще была критической и растерянность пары десятков постояльцев была наименьшей из существующих проблем. – Поверьте, когда речь идет об объяснении непознанного, люди сами лучше всего убеждают себя в том, что ничего сверхестественного произойти не может. Максимум что нам грозит – это коротенькая заметка напечатанная на предпоследней страницы желтопресного издания, специализирующегося на мистике, если вдруг какой-то идиот вдруг предпочтет не выкинуть эти странности из головы и забыть, а раструбить о них всему свету.

Войдя в комнату Алхимик подал Ткачу его помятый френч и уставился на труп Дракона, как археолог-любитель вдруг напоровшийся на Розетский Камень. Он моментально потерял интерес к Умнику.

- Вот это да! Я могу забрать с собой это тело? Ну хотя бы некоторые органы. Все те растения, что я собрал в лесу, растворились также как и динозавры. У меня в карманах остались только бесполезные бумажки и лоскутки ткани. Но если мне удастся сделать вытяжку из крови, желчи и прочих соков этой гадины, то…

- Пожалуйста, — кивнул ему Седьмой, – только не трогайте голову. Она мне еще понадобится.

Алхимик достал из кармана перочинный нож и опустившись перед трупом вскрыл брюшную полость твари, после чего погрузил руки по локоть в еще не остывшую плоть.

- Значит теперь все? Смерть Ящера дороже судьбы города, так? – тихо спросил у Седьмого Умник, так, чтобы его не услышали Псих, Алхимик и Жрица.

Вместо ответа, Седьмой протянул Умнику сотовый телефон с единственным сообщением: «Они на месте. Долго не продержатся. Координаты в прикрепленном файле. Сплетница».

- Мы не успеем добраться туда! – радость надежды на лице Умника сменилась подлинной болью разочарования. Все-таки он сделал все, что было в его силах, и только держащие до сих пор тени прошлого да совершенно необъяснимая легкомысленность Инспектора, кажется не озаботившегося запасным планом, отняли у всех последний шанс выжить.

- Черт, что за хрень! – Алхимик сделал новый надрез и отшатнулся в сторону от какой-то мерзко пахнущей, шипящей дряни, струей вылетевшей из тела Пифона. Кислота упала на полоску, начерченную Психом мелом возле шкафа и запузырившись стала разъедать пол.

Пасынок Дракона мгновенно сориентировался и не теряя ни секунды буквально просочился в крошечную брешь своей незримой клетки. Псих закричал и попытался нанести удар тростью, но ящеренок ловко увернулся и побежал, стуча когтями по деревянному полу, в сторону окна. Седьмой подскочил к твари и размахнувшись пригвоздил клинком её хвост к полу. Тварь шипела и громко верещала, размахивая во все стороны лапами.

- Пристрелите её! Кто-нибудь добейте её! – орал Алхимик, ища глазами пистолет Жрицы.

Умник все никак не мог поймать скачущее отродье в перекрестье прицела и только беспомощно вертел арбалетом из стороны в сторону. Седьмой вырвал у Психа из рук трость и попытался нанести ею точный удар, который переломал бы твари хребет, но та двигалась даже еще быстрее чем обычно, разбрасывая вокруг себя хлопья пены. Наконец Ткач все-таки выбрал подходящую позицию для удара, Умник застыл, готовясь добить драконьего детеныша, но тот преподнес новый сюрприз. Он заверещал так громко, что в окне лопнуло стекло, треснуло зеркало в ванной, а затем раздался сухой хруст и хвост твари отлетел от её тела.

Ящеренок пулей взлетел на подоконник и обернувшись крикнул людям «Иль Рах!!!», после чего скрылся в сумерках ночного города.

- Ушел! Вот гадина! Ушел! – Псих высунулся в окно, затем стукнул кулаком по подоконнику и с такой злостью вцепился в шторы, что оборвал карниз. – И что значит это их чертово «Иль Рах?»

- Это означает «Я съем твое сердце» — сказал Седьмой, выдернув из пола клинок. – Поздравляю. Он нас запомнил. Через пару-тройку десятков лет ждите новых сюрпризов. Но сейчас это не главное. Нам срочно нужно добраться туда, где двое незадачливых лжеубийц отыскали нового председателя.

- Это же невозможно. У нас осталось меньше часа! – вспылил Умник, отбросив арбалет в сторону. – Ну давайте же Инспектор! Давайте! Сейчас нам как никогда нужен новый козырь, чертов рояль в кустах, гребанный Бог-из-Машины!

- Бога в помощники я вам предоставить не могу. Придется обратиться к противоположной стороне, — сказал Седьмой и пристально посмотрел на Жрицу, которая за все это время не проронила ни слова и также сидела все в той же позе, закрыв руками лицо. – Я вижу на ней фаустовские печати.
***

Я песчинка пыли, оседающая в маленькой комнате. Сквозь меня проходит свет. Я свет. Я луч света, который несется сквозь бесконечное пространство заполненное холодной тьмой. На моих глазах остывают планеты и расцветают сверхновые. Я радиоволна. Потрескивания. Я волна. Пена. Я капля оставшаяся на песке. Я песчинка. Я камень. Я вода на раскаленном камне, я камень и я луч солнца, который грет камень. Я бесконечно мал, я абсолютно спокоен, я растворен в множестве, я выкристаллизован в пустоте. Меня нет. Я есть, но я не осознаю себя. И это прекрасно. Я ничего не хочу, я ничего не чувствую. Я не задаюсь вопросами «кто я?», «где я?», «что я должен сделать?». Я не задаюсь вопросами. Я не знаю слов. Я не мыслю. Но я существую. Я не ощущаю себя. Но я есть.

Кто-то смеется и читает стихи. Я начинаю вспоминать смысл слов. Эти стихи написал не я. Они зовут меня вглубь, но ударяют словами по коже (у меня есть кожа?), ударяют словами по сознанию, будят сознание. Зовут в себя, но вынимают меня из себя. Я не знаю, кто это говорит, но он не останавливается:

«Не позволяй себе отвечать им
На том конце телефона никого нет
Чужие лица это бракованные зеркала
Им место в комнате смеха
В комнате плача
В комнате страха
В твоей комнате
Выгони на улицу всех муравьев и тараканов
Выгони их из своей башки»

Я капля крови, в потоке бегущем от сердца к легким и обратно. Я чувствую пульс. Я слышу дыхание. Я не знаю кто это. Но я начинаю вспоминать. Вспоминать себя. Вспоминать кто я. Не нравится. Прочь. Прочь. Глубже. Спрятаться. Скрыться. Я слышу стрекотание сверчков и песни китов под водой. Я слышу как растет трава и как лежат камни. Камни помнят все. Я забыл все. Я не хочу вспоминать. Голос молодой и надорванный, который мог бы кричать с баррикады, обращенный ко всем и ни к кому:

«Там много людей с их корявыми руками и ногами
Они прописались у тебя в голове
Не терпи их не терпи
Просто выгони их всех и нырни глубже
Еще глубже
Тебе не нужен акваланг и кирка шахтера
Будь собой вместе с собой
укройся собой и ложись на себя сверху»

Кажется в стихотворения должны быть рифмы, ритма, смысл. Но тут ничего этого нет. Почему я думаю, что это стихи? Я не помню своего имени. Я помню, что я исправляю ошибки. Я не помню где я. Помню, что мы долго куда-то добирались, но не помню дошли мы или нет. Нас было двое. Много. Двое больше чем один и больше чем множество. Почему этот голос не замолчит и все продолжает звать меня глубже, хотя я поднимаюсь выше. К чему-то объемному, материальному, ощутимому. У меня есть глаза, уши, нос, голова, руки, ноги, желудок, у меня есть мясо обтянутое кожей на подпорках костей. У меня есть вес и есть температура. Я чувствую их. У меня есть нервы чтобы чувствовать это. Я не хочу чувствовать. Я хочу растворится. Чей-то голос все читает и читает бессмысленный текст:

«Спрячься
В своем маленьком глобусе
В маленьком театре «Глобус»
Не верь тем, кто зовет снаружи
Они хотят тебя достать
Не верь»

Я не верю. Я вспоминаю. Я думаю. Я не понимаю. Я вижу лица. В темноте, в солнечных бликах и в игре теней, в калейдоскопе туманов и образов я вижу помятое, усыпанное шрамами лицо. Обгоревшее лицо человека. Кажется чуть повыше глаз у него какая-то точка. Он жесток, но слаб. Он лидер, но трус. Он убийца, но был убит. Его зовут Пуля. Новые лица. Двое на дороге. Я не знаю их имен. Ветераны. У них были автоматы. Они мертвы. Следующий. Долговязый байкер с длинными волосами. Его лицо разорвано в клочья, они думали что он выживет, но он тоже умер. Добряк. Добряк, который просто хотел, чтобы его не трогали. Ему холодно, страшно. Мне жалко его. Новые лица. Больше. Старик на вокзале. Сгоревшая девушка. Сожранный юноша. Какие-то люди. Полицейские. Прохожие. Новые лица. Господи! Как же их много! Они проносятся сквозь меня, я лечу по туннелю заполненном искаженными от ужаса лицами. Им страшно. Они умерли не своей смертью. Им страшно. И причина всего этого – я. Их лица окружают меня, накладываются друг на друга. Как пазл они складываются во что-то одно. В огромное, заполняющее все пространство, всю черноту Вселенной лицо Спящего.

Он огромен. Его голова – это мир. Мир – это его голова. Его глаза закрыты. Он хочет меня сожрать. Он открывает огромный рот и затягивает меня внутрь. Я кричу, но не слышу себя. Я проваливаюсь в пасть Спящего.

Я сижу в шкафу, скорчившись в три погибели. Прямо передо мной сидит маленький страшный мальчик. Чуть выше глаз у него родимое пятно, ровно на том месте, где была татуировка Пули. Он прикладывает палец к губам, он молит меня глазами, чтобы я не выдал нас. За дверцей шкафа ревет пьяный отец. Он бьет мать. Женщина плачет. Он орет, что должен найти и выпороть маленького ублюдка. Пьяным голосом он хрипит, что запорет его на этот раз до смерти. Пуля, которому еще только предстоит стать Пулей беззвучно плачет и смотрит на меня. Дверца шкафа открывается. Сильная волосатая рука жестокого великана вытаскивает ребенка прочь. Тот кричит, упирается, не желая покидать свое убежище, но я знаю, что на этот раз отец все-таки достал его. Достал через много лет. Он изобьет его до смерти. Он пошлет на него сверху целый град ударов. Он поразит его молнией.

Это не мой бой. Нужно двигаться дальше.

Я выныриваю из-под толщи морской воды. Светит яркое, жаркое солнце. Где-то вдалеке виден красивый тропический остров с пальмами. Но его едва можно различить в пороховом дыму. Идет морское сражение. Огромный неповоротливый испанский галеон отбивается разом от трех быстрых, маневренных пиратских шхун. Я слышу грохот пушек, я слышу треск дерева, крики людей. Пираты бьют по вражеской палубе шрапнелью, собирая свою кровавую жатву. Один из тех кораблей, над которыми развевается «Веселый Роджер», идет на абордаж. Пираты заточили сабли, их пистолеты заряжены, они склонились вперед, как стая стервятников, наблюдающих за добычей. Они бьются за золото, специи и красное дерево, они пьяны от рома и от крови. На палубе пиратского корабля стоит огромный одноглазый здоровяк. Он первым пойдет в атаку, он справится сразу с десятком испанцев. Он не капитан, но он самый суровый и умелый воин, тот кого боятся и уважают на всех морях, тот о ком шепотом рассказывают друг другу истории. Циклоп поправляет свою повязку и по-звериному рычит спрыгивая на чужую палубу. Разрубив напополам одного матроса, всадив саблю в горло подбежавшему солдату, он выкидывает еще двух людей за борт и стреляет по очереди сразу из нескольких пистолетов, что были закреплены на поясе. Он оборачивается, чтобы взглянуть на своих братьев по оружию, но тот корабль, на котором он подплыл к галеону словно бы вымер. На той палубе нет людей, все разом исчезли куда-то, никто не спешит на помощь. Циклоп остается один против всех врагов. Но он кажется только рад этому. Он поднимает с трупа одного из солдат большую алебарду и кидается вперед. Он почти непобедим. Прекрасен в своем смертельном танце. Но испанцев слишком много. Одноглазый один.

Это не мой бой. Нужно двигаться дальше.

Темный сырой подвал освещенный лишь парой факелов. Каменный стены. На полу потеки крови. Странные конструкции кругом. Жаровня. Металл. Этим металлолом нужно ломать, резать, выкручивать суставы, калечить, бить. Это пыточная. Здесь все пропитано болью и страхом. Человек в сутане священника сидит в углу и делает записи гусиным пером. Палачи в черных колпаках прижимают голого человека ко столу. Я знаю этого человека. Пьянь. На его лице лежит грязная тряпка, сверху на него льют дешевое, кислое вино. В окрестностях этого монастыря много виноградников, десятина собирается исправно. Пьянь задыхается. Смеется. Его живот отвратительно раздут, словно бы он стал беременным. Видны проступившие вены, кожа натянута, он мочится под себя и смеется. Он смеется тем, кто его пытает в лицо. Он ни за что не признает себя колдуном, он не был на шабаше, он плевать хотел на обвинения Святого Престола. Он захлебывается и задыхается. Он хрипит и смеется. Весь подвал провонял вонью перебродившего кислого вина. Он выдержит эту пытку или умрет. Скоро. Это решится скоро.

Не мой бой. Дальше.

Отдельный зал в казино. Стол с зеленым сукном. Плут играет в карты со Смертью. На Смерти рваный черный балахон, коса стоит рядом с её стулом. Вышколенные официанты подают напитки, на потолке медленно вращается вентилятор. Ставки растут. Плут проигрывает. У него почти не осталось фишек. Плут подзывает служащего, что-то шепчет ему на ухо и когда тот кивает, погружает руку себе в грудь и кидает на стол бьющееся сердце. Смерть принимает ставку. Сдает карты. У Плута на руках мелкая дрянь. Смерть скалится голым черепом и ждет его хода.

Дальше. Дальше. Дальше.

Вихрь из газет и листков вырванных из книг. На каждое странице множество ошибок. Это даже не предложения это просто бесконечные вереницы, бесконечные потоки слов с ошибками. Мне нечем исправить их, у меня нет в руках ни карандаша, ни ручки, ни чего-нибудь еще и это убивает меня. Меня корежит от нестерпимого зуда в конечностях, я кричу, хватаю листки руками и рву их в клочья, но их слишком много. Это нечестно! Нечестно! Это не бой, тут нет никакого шанса на победу. Может быть и у остальных нет шансов? Может быть это просто растянутая во времени агония и все участники последней сцены уже мертвы? Кто забавляется всем этим? Каким злым богам понадобилась так мучить нас? Но это не мой бой. Это только разминка. Маленькая прелюдия к истинному сражению.

Я сижу на своем рабочем месте в абсолютно пустой редакции. Передо мной стоят большие песочные часы. Песок убегает быстро. Он уже почти весь пересыпался вниз. Передо мной лежит белый лист с тремя строчками. Этот текст дали мне на исправление.

«Плут не выживет.

Пьянь не выживет.

Корректор не выживет».

Все. Где-то тут закралась ошибка. Не понятно почему, но я знаю, что могу внести только одно исправление.

***

Жрица продолжала сидеть не шелохнувшись.

- Печати Фауста? У неё? Но зачем? – Умник отошел от Жрицы на почтительное расстояние, то же самое сделали Алхимик и даже безрассудный Псих.

- Я не знаю, — сказал Седьмой, оставаясь на месте. – Я просто вижу их. Думаю, что выторговывала силы. Сущность суккуба скорее всего. Её дар велик, но для одержимого всегда мало. Жрица, вы слышите меня? Пожалуйста, ответьте. Дайте понять, что вы с нами.

Девушка сжалась, услышав свое прозвище. Её плечики легонько затряслись. Затем она всхлипнула и истерически рассмеялась.

- Одержимая. Ну да… Я же просто безвольная одержимая кукла! А вы не знали?

Девушка поднялась и убрала ладони с лица. Все стоящие в комнате кроме Инспектора вздрогнули и отошли еще на пару шагов.

- Как вам это, мальчики? – зашептала Жрица, с характерными профессиональными придыханиями и стонами. — Сильное сочетание, да? О… Да я вижу у вас по прежнему стоит. Через отвращение. Через не могу. Как жрать гниль, страдая от безумного голода. В этом даже есть что-то… что-то возбуждающее, грязное.

Алхимик отвернулся и его вырвало. Умник побледнел и схватился за стену. Псих зажмурил глаза так сильно как только мог и заткнул уши руками.

- О да… Мои маленькие глупые мужчины, — продолжила постанывать девушка. Она была не в себе. — Я чувствую это в вас. Как оно нарастает. Пульсирует. Как вас кидает из стороны в сторону. Я чувствую это во всех кроме чертового Ткача! Ну же! Инспектор забудь про свою спесь. Растворись во мне. Нравится? Тебе нравится???

Громко выкрикнув последнюю фразу Жрица вонзила длинные ногти прямо себе в лицо, точно в один из шрамов и начала сдирать кожу.

- Жрица, я прошу вас не надо. Остановитесь, — Седьмой говорил медленно и спокойно, с интонациями санитарки уговаривающей шизофреника сделать очередной укол. – Мы постараемся решить вашу проблему. Но не сейчас.

- Решить проблему? Ты это называешь проблемой, а? – Жрица потрясла в воздухе куском кожи и швырнула его в стену. Из её глаз полились слезы, и она взвыла в тот момент, когда соленая вода соприкоснулась с открытыми ранами. – Это необратимо! Абсолютно необратимо, понимаешь? Я была куклой, а теперь стала отвратительным чудовищем. Меня трясет от самой себя. Я… я…

- Успокойтесь. Сейчас мы должны спасти город. Вы должны помочь.

- Город? Да какое мне дело до вашего гребанного города? Пусть сгорает ко всем чертям! Я за один день потеряла все, зачем мне спасать остальных? Что мне дали все эти люди? Сперва безразличное равнодушие, а потом грязный, мясной животный секс? Меня не замечали, а когда начали замечать стали пороть во все дыры. И теперь я урод, я не женщина, я урод, лишившийся любимого и хозяина. В моей жизни больше нет ничего, для кого мне спасть город? – Жрица кричала и хрипела. Её пальцы быстро сжимались и разжимались, разбрызгивая капли крови во все стороны, глаза то и дело закатывались, во всех движениях сквозила нервная, почти насекомья дерганность.

- Вам есть для кого спасти город. Спасите не город, но человека. Плута, — сказал Седьмой и посмотрел девушке прямо в глаза.

Она хотела было что-то возразить, рассмеяться Ткачу в лицо, но неожиданно осеклась и замолчала. Опустила голову на грудь и снова закрыла лицо.

- Хорошо. Давайте попробуем, — глухо сказала она.

- Кто из них вам помог? С кем заключен договор? – стал быстро выпытывать Седьмой, подойдя и крепко взяв девушку за плечо. — Бельфегор? Абаддон? Астарот? Ну конечно… Велиал.

Жрица кивнула и снова всхлипнула, но на этот раз уже спокойнее, без истерики.

- Хорошо. Вы должны понимать, что сейчас только в его силах перенести нас в указанное место. Душу вы свою уже не спасете, вы знали на что шли, заключая договор. Но я обещаю вам, что жизнь вашу он сейчас не отнимет. Пока я рядом вы будете в безопасности. Сейчас вы просто должны призвать его. Пожалуйста, доверьтесь мне, — Седьмой чуть ослабил хватку, в его интонациях появилось что-то заботливое, отеческое. Девушке было страшно, и он всеми силами пытался придать ей хоть каплю уверенности. И кажется ему это удалось.

- Ритуалы вызова… — сказал она, приподняв глаза. — Они сложные. Длинные. А у нас кажется не так много времени. Есть другой способ.

Жрица подошла к трупу ящера и подняла с пола перочинный нож, которым Алхимик проделал свое кустарное вскрытие.

- Не надо, — произнес Инспектор, продолжая пристально глядеть ей в глаза. – Мы успеем. Я сохраню вам жизнь. Не надо так…

- Жизнь? Вот она – жизнь! – рассмеялась Жрица и провела лезвием прямо по горлу. Кровь быстро залила её платье, девушка захрипела и рухнула на пол, продолжая улыбаться, даже когда её тело задергалось в агонии.

В разбитое окно ударил сильный порыв ветра. Раздался громкий раскат грома. Где-то над городом сверкнула шаровая молния, ненадолго ослепив всех стоящих в комнате. Когда люди открыли глаза, то обнаружили, что в комнате появился некто еще.

Умник, Алхимик и Псих сгрудились в кучу, зная истинное имя нового гостя. Никто из них не хотел приближаться к нему даже на полшага.

Гость выглядел как ослепительно красивый молодой человек, облаченный лишь в яркий тонкий шелковый халат, небрежно свисающий с плеч. Его глаза переливались всеми цветами радуги. Во всем его облике читалось нечто андрогинное, с первого взгляда нельзя было даже точно сказать, юноша это или девушка.

- Милая, глупая девочка. Как же тебя тут все запутали, — прошептал демон, склонившись над Жрицей и проведя длинным языком по её израненному лицу. Его речь шелестела искушающим шепотом, в котором отражались тысячи разных голосов. – Пойдем. Пойдем ко мне. Будет хорошо. Весело. Сладко.

Из-под халата нечистого вылезло что-то напоминающее щупальце и проникло под одежду Жрицы, намереваясь не то выпить душу, не то поиграться напоследок с телом.

- Стой. Ты кажется что-то забыл, — окликнул демона Седьмой. Велиал обернулся и непонимающе уставился на Инспектора, будто бы только заметив его присутствие.

- Так ты меня видишь? О… Да вы все меня видите? Что тут у вас? Шабаш? Оргия? Ха, да я гляжу и жертва тут тоже есть! Да еще какая, — Велиал дотронулся рукой до тела Дракона, мгновенное переместившись в пространстве. – Я чувствую, что здесь все рушится. Сеть нестабильна. Кто-то играл с огнем и доигрался. Только не говорите мне, что она вызвала меня для последнего желания…

- Да. И она передала это желание мне, — сказал Седьмой. Если он и боялся это нечто, пришедшее сюда из иных слоев реальности, то он никоим образом этого не показывал.

- Хм… Дай угадаю. Ты попросишь меня не забирать её душу, предложив свою взамен. Как же вы смертные достали уже всеми этими поисками лазеек, всей этой своей сиюминутной любовью и прочими сантиментами. Неужели нельзя просто позволить ей насладиться тем, что её ждет в моих владениях. Ей понравится. О дааа… Мне ли не знать как ей понравится, — демон улыбался и продолжал терзать труп уже сразу несколькими щупальцами, которые ползали под одеждой девушки словно огромные дождевые черви или раздутые пиявки.

- Нет, нечистый, ты не угадал. Я хочу попросить другого. Перенеси нас так быстро как только сможешь в место, которое я укажу. Больше мне ничего не нужно. Дальше мы сами.

Велиал кажется был удивлен. Наверное нечасто его просили о такой мелочи, отдавая взамен и жизнь и душу, пусть даже чужую.

- Смертные, при всей вашей простоте и предсказуемости вы не перестаете меня удивлять. Пускай будет так. Надеюсь, она знала что делала, когда передавала свое последнее желание такому глупцу как ты. Может быть это был просто предлог, а ты просто соскучилась по мне, милая, хорошая девочка? – демон ласково провел рукой по волосам Жрицы и вдохнул их аромат.

- Ладно, человечки. Отправляйтесь туда, куда вам нужно. Нас ждет первая брачная ночь. Долгая, очень долгая ночь. Абракадабра! – Велиал щелкнул пальцами и четверо мужчин разом исчезли из комнаты, оставив его наедине со Жрицей. Демон возвышался над трупом и ласкал одновременно и остывающее тело и невидимую душу девушки, готовясь погрузить её в бесконечный, мучительный, сводящий с ума невыносимый экстаз длинною в вечность. Комнату заполнила незримая сперма и любовные соки.

***

Я больше не был пылинкой, лучом света или камнем. Я вспомнил кто я. Я человек. Я человек Клуба. Я Корректор. Сейчас я стою посреди равнины, в которую ударяют молнии. Нас с моим наставником подставили. Мы сбежали. За нами охотились. Мы убивали, наши охотники убивали, убивали и другие силы. Город погибал. Мы нашли того, кто может нам помочь. И сейчас кажется решается не только наша судьба, но и судьба города.

Песок сыпется.

Мне немного смешно. Я – зеленый новичок похоже не только невольно запустил цепь каких-то немыслимых, масштабных событий. Мне предстояло еще и принять некое окончательное, главное решение, которое расставит все на свои места. Возможно я по случайному стечению обстоятельств стал той самой соломинкой, которая может сломать хребет верблюду. Сломать его в правильном направлении. Или этой возможности на самом деле не было, а просто тот полуграмотный придурок, что пишет истории наших судеб решил выдумать новую еще более изощренную пытку.

Песок сыпется.

Я должен принять верное решение. Рассмотреть все варианты. Всего одно исправление. Которое так не хочется делать. Когда так хочется свалить всю ответственность на кого-то другого, кто был бы сильнее, умнее, справедливее. Выбор. Выбор, над которым можно было бы долго и пространно порассуждать за бокалом вина в ленивый зимний вечер. «Плут не выживет. Пьянь не выживет. Корректор не выживет». В отношении одного из нас тут допущена ошибка. Один из нас может спастись. В чем-то даже Аврааму было легче. Его никто не просил выбирать.

Песок сыпется.

Спасти друга. Наставника. За этот день мы с ним множество раз оказывались на волосок от гибели. Мы выручали друг друга множество раз. Спасали друг другу жизнь. Ни он ни я не оставили друг друга, даже в те моменты когда это было бы разумнее, правильнее всего. Мы срослись. Нас спаял страх, жажда жизни, поиск решения. И наверное что-то еще. Плут, человек, чья любовь давно была растоптана. Тот кто зарабатывая миллионы не может потратить больше тысячи и все равно успевает помогать приютам. Мастер сделок и убеждений в дешевом, мятом костюме. Тот кто посвящал меня в таинства новой жизни. Тот кто стал мне учителем. Знаю ли я его на само деле? Могу ли я действительно назвать его другом? Кому на самом деле станет лучше, если он выживет? Детям из приютов? Это было бы так, если бы его спасение не подразумевало гибель города. Прости Плут.

Песок сыпется.

Спасти себя. Наплевать на все правила, наплевать на голос совести и установки морали. Разве я герой? Спаситель? Какое мне дело до всех этих людей? Да будет грустно видеть гибель целого города, но я смогу рассказать об этом своим детям. И внукам. Я бился, вгрызался в жизнь, убивал, выкручивался и учился на ходу. Пройдя пустыню добежать до спасительной воды и раздать её всю, не оставив себе ни глотка? Я привык к ожиданию смерти, всего за один день, я привык к ожиданию смерти, но к смерти то я по-прежнему не готов. Чернота, холод, мое лицо в общем пазле или коридоре, лицо искаженное болью и ужасом. Хочу ли я этого? Конечно нет. Но что меня держит? Почему я не выбираю то, что сделал бы на моем месте если не каждый, то большинство? Я не могу. Выжить такой ценой это мучится до конца своих дней. Также как мучился тот подонок, что сбежал с Титаника, заняв место женщины или ребенка. Прости Корректор.

Песок сыпется.

Спасти отвратительного ублюдка, который может спасти город. Сменить одного всеми ненавидимого хозяина на другого. Наш город спал. Теперь он опьянеет. Он точно не станет лучше или добрее. Скорее всего он станет хуже. Перемены – это почти всегда к худшему. Наверное я пессимист. Но другого выхода нет. Разыгранная чужеродным разумом композиция неизбежно должна была привести к гибели сотен тысяч людей. Но все это еще можно исправить. Исправить вопреки всему, перехитрив не только ту тварь, перехитрив саму судьбу и проведение. Я не герой. Черт побери, я уж точно никогда не хотел быть героем. Мне жалко себя. Мне жалко друга. Наконец никто ведь здесь не поставил знак равенства между жизнью Пьяни и жизнью города. Может быть это не одно и то же. Но тогда у нас остается шанс. Черт, как же все-таки страшно. Смогу ли я? Прости Город.

Песка остается всего на пару секунд. Решение нужно принимать немедленно.

Я быстро исправляю одну из строчек. И все заливает чернота.

***

Удар.

Удар.

Смрад. В мои легкие проникает смрад. Чье-то отвратительное дыхание.

Удар.

Воздух заливается в легкие против моей воли. Чужой, грязный.

Удар. Удар. Удар.

Хорошо! Хорошо, я буду дышать! Хватит! Я буду дышать!

Кашляю. Открываю глаза. Небо. Такое чистое небо. Ни облачка. И духота. Все та же сучья духота. Небо не пролилось дождем, хотя поразило землю десятками молний. Кажется занимается рассвет. Все залито приглушенным холодным светом. Ветер. Луна. Откуда-то сбоку выплывает улыбающееся лицо, очки со знаком пацифика, дамская шляпка кокетливо повернутая набок. Псих. Он смотрит на меня и смеется. Тело ломит. Такое чувство, что я прихожу в себя после сильного наркоза, рот как будто бы забит песком.

- Успел! Дядя Трисмегист, я успел! Корректор то дышит! Дядя Корректор дышит! Хей, ну не зря же нас всему этому в больничке учили, да?

Господи как же громко он кричит. Я успел отвыкнуть от его идиотской манеры разговора. Растянутые гласные, детские звонкие интонации. Это Псих. Я вижу его. Значит я не умер.

Переворачиваюсь на бок и вижу как некто однорукий стоит между Циклопом и Пьянью и трясет в воздухе головой какой-то твари, которой место на съемках дешевого фильма ужасов. Приглядевшись я различаю вертикальные зрачки. Привет Унган. Кажется твой план все-таки не сработал. Ветер доносит до меня обрывки фраз. Однорукий говорит сдержанно и спокойно, но бывшие противники слушают его очень внимательно и никто даже и не думает спорить. «…Клятва больше не действует… Немедленно включится в Сеть… Угроза устранена…Вы сохраните функции Стража… Знаю… Только так… Желание убить друг друга очень сближает…»

- Почему я выжил? – хрипло спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

Псих помогает мне подняться. Я удерживаюсь на ногах. Все не так плохо. Силы остались. Я очень устал, вымотался, но я цел и кажется невредим.

- Почему выжил? А как ты сам думаешь, Корректор? – повторяет мой вопрос Псих и я слышу, что голос его изменился. Он говорил сейчас как обычный, взрослый, адекватный человек. Столь резкая и неожиданная перемена даже заставила меня обернутся и посмотреть на юродивого.

Он смотрит на меня поверх своих дурацких цветастых очков, смотрит иначе. Я не помню, чтобы хоть раз Псих смотрел так. Внимательно, цепко, собрано. Он абсолютно вменяем. Он вменяем и хитер.

- Я задолбался прикрывать ваши задницы И теперь с этим массажем сердца… И тогда, — Псих обращался ко мне на «ты» и без своей обычной приставки «дядя». — Заклинившие пистолеты, неожиданно выскакивающие из-за поворота машины и прочие детские шалости с игрушками. Я старался как мог. Видимо не зря. Потом как-нибудь отблагодаришь.

Я киваю. Я все понял. Псих снова прячется за цветными стеклами очков и нелепо размахивая руками несется в сторону одного из байкерских мотоциклов. «Ну дела! Коняшка! Железная коняшка! Дядя в коже, от которого плохо пахнет, покатаешь меня на железной коняшке? Она будет делать врум-врум-врум?» Псих снова стал собой. Или снова надел маску. В любом случае вряд ли я еще скоро услышу от него что-то вменяемое, сказанное обычным голосом.

И тут я вспоминаю кое о чем еще. Если я не погиб, то это означает, что не сомтря на мой выбор он тоже должен был выжить.

- Где Плут? – спрашиваю я еле слышно. Никто не отвечает мне.

- Где Плут??? – повторяю я громче. Никто даже не оборачивается в мою сторону.

Я смотрю по сторонам, взгляд падает на вход в вагончик Пьяни. Черт! Я подбегаю к распростертому на земле телу. Рядом с ним на корточках сидит Алхимик и держит руку Плута в свое ладони.

- Прости, — тихо говорит Алхимик, не решаясь посмотреть мне в глаза. – Мы не успели. Тебя еще сумели вытащить, но…

Я смотрю на Плута. Его глаза закрыты, зубы сцеплены, черты лица искажены. Лица трупов никогда не сияют благостью и умиротворенностью. Плут не исключение. Они не успели. Меня вытащили, а его нет. Плута больше нет. И может быть если бы я сделал иной выбор… Прости, наставник.

Залезаю во внутренний карман костюма Плута и достаю его пустой кошелек. Мы потратили все во время этой погони. Наверное эта простая потертая кожаная вещь видела многое. У неё был очень необычный хозяин. Все что в нем осталось теперь это старая выцветшая фотография Жрицы. Забираю кошелек себе. Так надо. Это еще пригодится. Поднимаю горсть земли и бросаю сверху на тело. Теперь надо сделать еще кое-что. Нет возможности и сил, чтобы выкопать могилу. Но я не оставлю тело падальщикам и воронью.

Оттаскиваю Плута в сторону от вагона. Ничего не говоря снимаю канистру с бензином с одного из байкерских мотоциклов. Никто не останавливает меня, они только молча смотрят. Обливаю тело. Бросаю спичку. Тут же высоко занимается пламя. Я не подумал про сладкий тошнотворный запах плоти. Но ветер быстро уносит его. Смотрю на огонь.

- Сдох, сученыш. А ведь он мне еще пять бутылок был должен. И где мне их теперь взять? Вот же сученыш, — слышу я голос Пьяни у себя за спиной.

Я оборачиваюсь. Медленно подхожу к великому алкоголику. Мощно с размаха бью его по лицу в абсолютном молчании. Пьянь падает на землю. Поднимается. Утирает выступившую кровь. В его взгляде читается чистая ненависть.

- Ты знаешь, что только что сделал? – шипя, спрашивает он у меня.

- Что? Нанес удар Хозяину Клуба? Так мне не в первой. И тебе еще повезло по сравнению с прошлым Хозяином, — отвечаю я ему абсолютно без всякого выражения.

Теперь за спиной я слышу как Циклоп довольно посмеивается. Страж обязан защищать своего нового Хозяина, но явно не обязан его любить. Этот одобрительный смех сулит мне нечто новое, возможно защиту и уважение от Стража. Развернувшись на каблуках я смачно плюю Циклопу в лицо. Улыбка мгновенно сползает с его лица.

Вот так. Теперь все правильно.

Оставляю всех и иду пешком по направлению к шоссе. Я должен поймать попутку, чтобы добраться до города.

***

Лето подходило к концу. Начиналась осень. Жара и духота по-прежнему никуда не делись, синоптики сходили с ума, каждый день ставились новые температурные рекорды. Сплетница уладила проблемы с властями и полицией, я даже поучаствовал в этом, правда применять дары почти не приходилось, в основном мы действовали обычными способами, вроде взяток, взломов и дезинформации. За то время, что я работал с этой удивительной девочкой я пару раз пытался завести разговор о том долге, который был у неё перед Плутом. Том долге, который во многом спас мою жизнь. Сплетница все время уходила от этого разговора, игнорируя мои вопросы и выпуская кольца дыма в потолок. Я так и не добился от неё ответа. Инспектор сработал четко, даже в столь сложной ситуации чудовище было повержено, а город спасен. Когда Седьмой уезжал он высказал мне скупую благодарность и даже выписал некую смехотворную денежную компенсацию, вроде как «за моральный ущерб». Я не стал отказываться от денег. Пьянь упивался ролью председателя, быстро забыв, о том оскорблении, что я рискнул ему нанести. Меня вполне устраивало такое положение вещей. Его запой был ничуть не менее всеобъемлющим чем тот, в котором он находился, создавая свою «Тихую Гавань», только теперь он пил лучшие напитки и коктейли, а не дешевую мерзкую дрянь. Теперь весь город стал его иллюзией и он методично выпалывал сорняки демонов и чудовищ, которые норовили пролезть в реальность людей. Как показывала статистика потребление спирта на душу население выросло в нашем регионе чуть ли не в два раза за очень короткий срок. Но люди ничего не заметили. Люди почти никогда ничего не замечали. Я похоронил кошелек Плута на небольшой клумбе, возле приюта, где он вырос. На похоронах также присутствовали только его дети-подопечные и Сталкер, который вовсе стоял на другой стороне улицы, боясь подойти к голой земле. Я попытался договорится со старшими ребятами об оказании помощи, но те холодно дали мне понять, что не нуждаются в моих услугах. Похоже они почувствовали или узнали, что смерть мистера Плута была как-то связана со мной. Позже я переводил им деньги через фонд. После «похорон» Сталкер подошел ко мне и вручил некий запечатанный конверт.

- Он говорил, что если с ним что-нибудь случится это нужно передать тебе, — сказал мне Сталкер. – Вообще на него не похоже. Мне он ничего не завещал. Хотя мне ничего и не нужно. Лучшего завещания чем спасенный город для меня и придумать сложно.

После этих слов мы со Сталкером двинулись в сторону одного бара и как следует надрались в ту ночь. Когда я дополз до квартиры и уснул мне приснились Плут и Жрица сидящие где-то на берегу моря в красивой беседке. Они смотрели на волны и держались за руки. Кажется им там было хорошо.

В конверте я обнаружил предсмертную записку. Не Плута. Курта Кобейна. Подлинную предсмертную записку Курта Кобейна. В ней было множество ошибок. Наверное это был тот самый артефакт, охотясь за которым я мог провести полжизни. Когда я исправил все я почувствовал, что теперь моих сил может хватить на нечто такое, о чем я сейчас даже не был готов думать, в силу масштабности этих возможностей. Никаких указаний, комментариев или пожеланий от плута я в том конверте не обнаружил.

Однажды, уже совсем в другую ночь, как раз в последний день лета мне приснился Спящий.

Он был бодр, свеж и весел. Он глядел на меня без страха и без ненависти. Пил вино из хрустального бокала и периодически гладил след от удара, что я нанес ему Поцелуем Бога. Мы сидели друг напротив друга в комнате состоящей из одних только зеркал.

- Ты разве не умер? – спросил я у него.

- А разве я когда-нибудь жил? – ответил вопросом на вопрос он и тихо рассмеялся.

Какое-то время мы молчали и пили вино.

- Знаешь, а я ведь был не так плох, как наверное теперь тебе кажется. Все эти старые обиды, какая-та протухшая ненависть. Ужас. Не слушай, это все клеветники и злые языки, — он был настроен на дружелюбный лад. В этом даже было нечто такое, что могло показаться что спящий оправдывается передо мной. Хотя логичней было бы, чтобы все было наоборот.

- Ты молодец. Нет, ну мне конечно обидно, что выкинул меня из моего любимого мира, но все-таки.

В руках Спящего зашелестела колода карт. Наверное это были Таро – я не особо разбираюсь в этих тонкостях. Он тасовал колоду, периодически доставая и выкладывая на зеркальный стол карты с портретами людей из клуба, снабжая их своими комментариями.

- Ты познал гнев Стража, Палача и Охотника, — на стол ложится карта с Циклопом. – Ты почувствовал дыхание справедливости, — карта с Инспектором. – Также как и дыхание хаоса, — портрет Психа. – Ты почувствовал помощь товарища, — Сталкер. – И узрел сущность чудовища, — Унган. – Ты спасал друга и ты был спасен. – Плут. – Ну и жертвы. Ты узнал цену жизней. Цену жертвы.

После последних слов, Спящий выбросил на стол сразу несколько карт, среди которых мне на глаза тут же попалась одна, та на которой был портрет Добряка.

- Я говорил тебе, что я по доброте душевной компенсировал кое-кому некоторые неудобства? Плут и Жрица теперь вместе. И буду еще какое-то довольно долгое время. У них есть прекрасный дом и парк с видом на море. И никого вокруг. Думаю они разберутся в себе и друг в друге. И вытащить Жрицу из лап велиала было непросто. Но я все-таки решил компенсировать им каприз старого, беспомощного паралитика,- Спящий снова улыбнулся. Я молчал. Кажется я догадывался к чему он клонит.

- А знаешь ли ты, дорого Корректор, что если бы я не умер все эти прекрасные и не очень люди сейчас были бы живы? Плут, Жрица, Добряк, Крот, искорка и еще десятки тех, чьих имен ты даже не знал? Если бы кто-то… Кто-то у кого достаточно сил смог бы исправить, то что приключилось. Скажем отменить мою смерть. Попытаться по крайней мере. Многое бы изменилось. Люди бы не погибли. Как думаешь, этому кому-то следовало бы попытаться?

Он еще раз улыбнулся, на этот раз просто-таки немыслимо широко и я открыл глаза.

Я не хотел этого делать, но старый ублюдок и извращенец был прав.

Следовало хотя бы попытаться.

Я подошел к столу, достал чистый лист бумаги и написал на нем

«Я УБИЛ СПЯЩЕГО»

Мне предстояло сделать всего одно исправление. Всего одном маленькое слово, поменявшее бы смысл фразы на противоположный.

Я снова прислонил ручку к листку. Ненадолго остановился. Посмотрел в окно. Вслушался в звуки ночного города. Фон моей жизни. Города в котором никогда не перестанут грабить и насиловать, где будут любить и жертвовать собой, употреблять наркотики и рисовать картины, будут жить и умирать.

Я должен сделать одно маленькое исправление.

За окном начался долгожданный дождь.