Calypso : Judgement Night

Чудовищная эта история приключилась со мною уже давно, однако отголоски ее все еще довлеют над моею судьбой. Спешу донести сию информацию и до тебя, любезный читатель, в качестве предупреждения ибо тьма, наполняющая мир в любую секунду может коснуться каждого из нас.
Случилось это так.
По делам службы, я был откоммандирован в Москву. Столица встретила меня редким дождем и неуютными людьми, дымом Садового кольца и вырождающимся Арбатом. Тот ли это город, что я посещал в дни далекого детства? Та ли это Москва?
Впрочем, чу! Довольно сантиментов. Не буду более путать тебя, дорогой читатель, но перейду непосредственно к сути.
Одним ничем не примечательным вечером, я прогуливался неспешно по Тверской. Воздух был насыщен не пряностями грядущей ночи, но выхлопными газами и докучающими предложениями проституток. Тверская гудела, кричала, шипела и звенела, забивая все органы восприятия мерзостною своей душой. Совсем было разочаровавшись в вечернем променаде, я повернул в сторону своей гостиницы и тут….
Не так уж и далеко от продажных огней Тверской, в ненавязчивой тени притаилось нечто…
Словом, Майбах.
Да, именно Майбах, огромный черный Майбах, коих в Москве не так уж и много.
Над капотом эксклюзивного монстра склонились двое. Один из них, огромного роста мужичина в дорогом костюме, что то горячо доказывал своему спутнику, пареньку лет 18-ти, донельзя похожему на студента американского колледжа. В неровном свете луны, лицо его показалось мне обезображенным проказой, однако, подойдя поближе, я понял свою ошибку. Чело юноши было покрыто гноящимися фурункулами, многие из которых лопнули не так давно, судя по застывшему, словно топленый жир, гною. Приятели о чем-то спорили. Мужичина то и дело в азарте бил по капоту, поглядывая на юнца. Мне показалось, или в глазах его горел дикий огонь?
Внезапно, молодой человек, похожий на студента, кивнул коротко, соглашаясь по видимому с мужчиной, и извлек из кармана….я не поверил своим глазам. В спешке нацепив очки, я подкрался поближе, стараясь не выдавать своего присутствия. С этого расстояния мне я мог и слышать и видеть разворачивающуюся передо мною картину, оставаясь при этом незамеченным.
-А я тебе говорю, за Кинг-Дональдса три Носика дают!-сипел мужичина, злобно глядя на юнца.
-Это не так!-высоким срывающимся голосом ответствовал последний,-Четыре Носика или две Турбы! Не гони!
-Я те погоню, с-сука!-нехотя, мужичина достал из кармана увесистую пачку…. вкладышей из тех, в которые заворачивают жевательные резинки, и присовокупил один из них к стопке, лежащей на капоте.
-Давай же!-заторопился прыщавый
-Чтож…. –противники посмотрели друг на друга, вытянули руки вперед, и словно мантру, речитативом пропели:
-Каменьножницыбумагараздватри!
Мужичина растопырил ладонь, тогда как прыщавый составил из указательного и среднего пальца фигуру, отдаленно напоминающую ножницы.
-Тварь!-изрыгнул здоровяк и от души пудовым своим кулачищем ткнул юнца под ребра.
-Ах!-выдохнул юноша, скривился от боли, но тотчас же опомнился и злобно, от души, ударил по стопке заскорузлой рукой. Вкладыши подлетели в воздух, наполнив окружающее пространство почти неслышным шелестом и подобно легким пушинкам спланировали на землю. Что мальчуган, что здоровяк, в спешке опустились на четвереньки и принялись суетится над упавшими бумажками. До меня доносились лишь отдельные слова:
-Оставь! Этот перевернулся! Тут уголок! Нечестно!
Наконец, прыщавый поднялся на ноги. В руках его была зажата увесистая стопка.
-Похоже, я выиграл!-издевательски пискнул он.- Кинг Дональд МОЙ!
Лучше бы он этого не говорил.
С утробным рычаньем, мужичина вскочил с земли, схватил юнца за грудки и принялся трясти его, словно тряпичную куклу. Глаза прыщавого вылезли из орбит, из носа потекли сопли. Он силился что-то сказать, но тщетно. Внезапно мужичина, швырнул мальца животом на капот Майбаха, да так, что я отчетливо услышал звук ломающегося подбородка, пристроился сзади, сорвал со своей жертвы потертые джинсики, обнажив худосочную задницу, сплошь усеянную огромными прыщами, расстегнул ширинку, обнажив налитой член и…
Я пытался зажмурится, отвернуться, исчезнуть, но по сей день у меня перед глазами стоит эта картина.
Прижатое к капоту тело прыщавого паренька, мускулистые ягодицы мужичины, двигающиеся будто в замедленном темпе, гортанные звуки, срывающиеся с его губ и сладострастные стоны прыщавого, все это калейдоскопом проносится в моей голове, наполняя сознание мое омерзением и страхом.
Казалось, отвратительное совокупление продолжалось вечно. Похотливые стоны, сопровождающиеся чавкающим сосущим звуком становились все отчаянней, фигуры дергались будто марионетки на проволоке. Наконец, взревев по медвежьи, здоровяк привалился к прыщавому, сотрясаясь всем телом и зарыдал.
Гротескная фигура распалась, здоровяк застегнул ширинку. Отряхнул брюки, неловко хлопнул прыщавого по заду, отчего тот унижено взвизгнул, неспешно открыл дверь Майбаха и сел за водительское сиденье.
Прыщавый сполз с капота, кое как подтянул джинсы и неловко обойдя машину, приоткрыл дверь с другой стороны и бочком втиснулся внутрь.
-Как всегда, в Орехово-Зуево?-донесся до меня приглушенный голос здоровяка.
-Если можно побыстрее, завтра в универ.
Чудовищный Майбах мягко тронулся с места, великолепные фары его пронзили ночную мглу и мягко, по кошачьи набирая скорость машина растворилась в тумане.
Ошеломленный, я остался наедине с собой… Впрочем, так ли это? Я слышу чьи то шаги!.. Тьма расступилась, исторгая порождение свое, исчадье ада, монстра из глубин подсознания.
106 килограммов живого веса, 195 сантиметров роста, в косоворотке и онучах, с рылом, испачканным красной икрой, с татуировкой КАМЧАЦКАЯ ГИЛЬДИЯ под левым глазом, надо мною возвышался детина, ухмыляющийся во все 32 зуба, помахивающий белугой, живой, к слову белугой, перетаптывающийся с ноги на ногу, предвкушающий…
-Вот мы и встретились, черножопое отродье,-буркнул он вместо приветствия,-То ли еще будет! Говорил же, отправлю тя в Склифу!
После чего, земля внезапно ушла у меня из под ног и на секунду я почувствовал себя свободным от притяжения. Тотчас же, ночь взорвалась тысячей огней, а голова моя, судя по обрушившейся на нее боли, лопнула словно орех. В угасающем моем сознании навек запечатлелся детина, охаживающий меня белугой, из которой при каждом ударе сыпалась драгоценная икра.
Дальнейшие события этого вечера, я помню словно в тумане. Помню, доброе смуглое лицо санитара, глаза которого отчего то напомнили мне египетские пирамиды, помню, как задушевно читал он мне что-то из Фирдоуси, помню прощальные слова этого потрясающего человека :
- Бум шанкар, уебан…
Помню палату, в которой я провел следующие три месяца и соседа своего, который просил называть его просто – Семен. Человек этот - грубый неотесанный крестьянин, обладал удивительным даром рассказчика. В печали и уныньи, охватившем меня после травмы, он радовал меня байками, и отпаивал спиртом, тайком принесенным из лаборатории.
Помню, странного парня, который долго, со вкусом убеждал меня в том, что мир гомосексуален. Как оказалось потом, беднягу изнасиловала банда украинцев, что орудовала в ту злосчастную осень в городе…
Помню…
Ровно через три месяца и 12 дней, я выписался из больницы и с почестями был отправлен на Родину, но память…
…Память не дает мне спать по ночам, когда я раз за разом возвращаюсь в ту жуткую ночь… Видения прошлого терзают мой разум, проносятся перед глазами призраки, нашептывают страшные слова: «вкладыши, белуга, уебан…»
Внемли же о читатель и восприми рассказ мой в качестве предупреждения. Ибо мир есть тайна. Жизнь-загадка. Смерть-путешествие. А конец-конец есть у каждой истории.