brunner : un collo di Modigliani

Она была довольно странно одета: по-пуритански чёрное платье и безупречно белый воротник, закрывающий очень красивую худую шею, которую бы с достоинством оценил Амедео Модильяни. Эдакая католическая девственница в наш век скрытого разврата. Не очень красивая, зато у неё были прекрасные русые волосы, которые она распускала. Они были довольно длинные; хотелось провалиться в море таких вот волос, ощущать их аромат, целовать и слегка прикусить её выступающие эльфийские ушки. Никакого соблазна в формах не было и в помине – весь смысл в самом соблазнении. Под спокойной наружностью молодого кроткого райского зверька скрывался напряжённый пучок из женских половых гормонов и сознания — спутанного, неопытного, глупого.
Моя муза. Надолго ли? Ведь я на самом деле боюсь завести какие-либо отношения, потому что полюбленная мной, дарящая мне вдохновение, юная дева сразу же забывается, как только перед моими глазами проплывают две обтянутые плотной тканью упругие ягодицы, как будто кричащие: «Vive l’Europe – да здравствует сексуальная революция, всепоглощающая и всеобъемлющая, но запрещающая само сексуальность сознания как таковое.
Я выжидал, точно хищник на охоте, очень долго и тщательно – главное было не ошибиться. Смотрел на неё сзади и видел худые пальцы. Тут она разворачивалась ко мне, и я подолгу вглядывался в её старательно выщипанные брови. Голубые глаза и тонкие губы часто смеялись, но в этом смехе я не видел пошлости набоковской Лолиты, я вообще ничего не видел. Несмотря на всю красоту и прелесть этого создания (красоту не физическую, а общую красоту, так, например, приятно рассматривать картинку), я мыслями был далеко от места действия, хоть и старался краем сознанием чувствовать себя там. Я раздваивался – одна часть моя продолжала охоту и наблюдение, другая мыслила, мыслила нервно и дергано. И мой относительный покой – я как будто находился в каком-то коконе из тончайшего, почти невидимого хрусталя – нарушило другое прекрасное для кого-то, только не для меня создание.
Это было воплощение пошлости южнославянских полных грудей, я знал даже, где у неё будут налитые кровью набухшие крупные соски – кровь с молоком. Чернявая; смоляные густые волосы, однако, вызывали у меня отвращение. Это была украинская мадонна, но не прекрасная французская la Vierge, не наша Богоматерь.
Всё. Главное успокоиться. За дни, проведённые мной в этом месте, я то чувствовал, что у меня атрофируется мужское естество, то вдруг начинал желать так сильно, как никогда ещё раньше не желал. Я странный человек, но есть и более странные люди в этом мире.

***

Как спасти человека от самоубийства? Вы, наверное, вспомните психологическую помощь, поддержку близких. Если родственников и друзей нет – профессионалов-психологов, психиатров, антидепрессанты. Благодаря последним, современных людей уже охарактеризовали как нацию Прозака – не самая лестная характеристика. Кто-то сказал: «Горечь». Много кто ещё говорил, но почти все самые разумные люди на этой планете приходя к выводу, что единственная вещь может спасти человека от самоуничтожения, и имя этой вещи – секс.
Секс есть и двигатель прогресса, и средство торможения, и единственный нужный в молодости стимул для синтезируемого в головном мозге счастья – главного смысла жизни. Как же жаль тех обездоленных девственных юнцов, например, когда они становятся заложниками собственной внешности, а ведь зачастую у них столь чувственная душа, иногда даже способная понять и вместить в себя боль целого человечества. Они сначала начинают увлекаться странной музыкой, затем открывают для себя интеллектуальную прозу, по сути кричащую о том же недостатке секса-счастья, на основе этого они либо разочаровываются в бытие, либо живут дальше и потом всё-таки разочаровываются в бытие. Концов много, один из них призывающее маячит в заоблачной вышине – самоубийство. А ведь всем этим прекрасным ранимым ребятам надо было дать всего лишь немного любви, приласкать их, как мать ласкает своё дитя. Ну и, конечно же, дать возможность прикоснуться к святая святых женского тела, к воплощению их самых сокровенных желаний.
Так или иначе, секс диктует свои правила. И хоть механизм привлекательности остаётся непонятым, большинство людей точно знают, кто им нравится, а кто нет. Это вызывает страдание многих людей, поэтому нельзя не вспомнить Хаксли с его «общностью, одинаковостью, стабильностью», провозглашающей сексуальное равенство. Но мысли Хаксли – всего лишь вымысел, а реальность такова, что сейчас множество людей остаются несчастными, потому что их просто не допускают до половых органов противоположного пола. Но мне повезло.
Бог щедро одарил меня. Я довольно красив, умён, приятен в общении, и я склонен думать, что большинству девушек, что я встречал на своём пути, я нравлюсь. Возможно, не все из них хотели переспать со мной, но я уверен, что определённо кто-то да, а как я использовал свои шансы – это уже моя проблема.
Проблема лишь в том, что я пришёл к выводу, что не могу писать в счастливом состоянии или в состоянии близком к счастью. Как и следует продолжить логическую цепь, если девушки через секс дарят счастье, а мне оно вредно для писательства – надо обрубить сии узы, созданные для пополнения гормонов счастья в моём организме, что я благополучно и сделал.
Но мы живём в век равенства, в век, когда женщины имеют больше чем мужчины, как будто им мало того, чем их наградила природа. С Вашего позволения, я назову это явление «Триумфом Симоны де Бовуар». В наш век, к сожалению, к счастью ли, невозможно оградиться от женщин и при этом функционировать полноценно.

Совершенно очевидно, что у каждого писателя есть свой источник вдохновения. Мои источники сидели в освещаемой бездушным светом холодной комнате. Холодно потому что все окна открыты на распашку – можно чувствовать влажное дыхание приближающейся весны, таяние снега, медленно будящее организмы от нервно-эмоциональной спячки. Среди этих запахов различается один — соснового леса – за окном стоят поразительно стройные и в общем тренде молодой худобы сосны. Но самая главная смесь, дурящая голову – ароматы нескончаемых шампуней, духов и вообще, дух молодости, свежести, ощущение весны жизни. Но я отстраняюсь от всех этих благовоний и начинаю писать.

Вот мой взгляд падает на созданную гением красоты западнославянскую девушку – в ней собрана и тщательным образом рассортирована вся эротическая скромность. У неё маленькие груди, напоминающие холмы восточноевропейской равнины, тощие спина и ягодицы – ни дать ни взять восточногерманская лесбиянка. Она постоянно отдёргивает свои волосы, северные холодные глаза смотрят с лёгким любопытством через очки, поглощающие теплоту. Миниатюрный носик и игрушечные губки, которые почти всегда лишь шептали или смеялись, в этом смехе было столь много эротичности.
Её волосы, ухоженные до такой степени, что на них было нельзя смотреть без слабой боли, оказались на губах. Она постоянно их трогает, пропускает сквозь пальцы и, видимо, дразнит меня. Волосы – мой главный фетиш.
Её маленькая фигурка есть не что иное, как тонкий жгут из слабых мышц, который так и хочется сжать, возможно, даже чтобы сделалось немного больно. Она дразнит меня, она издевается надо мной. Она играет со мной. Она всё понимает.

А что я? Я уже смотрю на чернявую бестию, гладящую свою слегка сутулую смуглую спину тонкой рукой. Я наслаждаюсь этим движением. Она — львица. Я охотник