Вита-ра : Так надо было

У насекомых из гусеницы получается бабочка, а у людей, наоборот: из бабочки гусеница.
(А.П. Чехов)

… бабочка совершенно забывает о том, что была гусеницей; возможно, она способна настолько полно забыть о том, что была бабочкой, что благодаря этому может стать рыбой.
(Серен Кьеркегор)

молодость больше всего опасна неподвижностью и отсутствием жизни, бывающим у куколки. Дать вылететь бабочке — вот вся задача для думающего. Но для этого нужно правильное мышление. (Юрий Тынянов)

То, что гусеница назовет концом света, мастер назовет бабочкой.
(Ричард Бах)


ТАК НАДО БЫЛО


Гусеница. Куколка. Бабочка. Не все три являются предметом восхищения.
Но кто сказал, что рождённый ползать, летать не сможет?
Гусеница – куколка – бабочка — это как есть путешествие личинки в царство небесное с пересадкой.
Протестовать против того, что Земля творение божье, — совсем не то же самое, что верить в то, что она выгребная яма на задворках вселенной и человечки в ней как есть все личинки.

Может и не виновата Яма ни телом, ни духом, да уж больно лестно над нею потешиться, поглумиться. Дескать, рождаются из её дерьма с серьёзным видом мужья великие: Энштейны, Канты, Македонские.
Не столько противно, сколько обидно.
Шевелящаяся мягкая масса – незаметное серое, медленно обволакивающее, и на тебе: юная гибкая тень, оставляющее зловеще глубокие следы-дыры на зелёных листьях.

Без восторга смотреть нельзя: мощь, какая. Целомудренная.
Похоронный марш Шопена заглушает своим аппетитом – хрум – хрум – хрум.
Без слёз слушать невозможно сие утробное чавканье.
Студенистая масса шевелящихся личинок. Как бы сказали в старину: «Жидкого замеса».
Вся сосредоточена на одном: жрать и размножаться.
Видать, на заре развития своего пропустила она возможность стать дойной коровой.
Это несколько мешает логически красиво о ней мыслить – оторопь забирает.
Причудится вот такая мягкая, жирная, несуразная нелюдь-гусеница – и заснуть будет страшно. Того и гляди, не сегодня-завтра разлагаться начнёт.
Тут же какого-нибудь человеческого слова хочется – наваждение развеять.
Но нет никого. Некому его вымолвить.
Один ветер восточный. Правда, доносит обрывки фраз:
– Непонятно.
– Поживёшь, поймёшь.
– Да что вы? Ну-ну! – и опять Яма улыбается бабочкой косоглазо. Трепещет крылышками маленькая, солнечная, пёстрая, что едва улавливаешь глазом, но ощущаешь всем существом: а может это вовсе и не улыбочка?
Может, Яма не яма вовсе? «Жидко замешена». Так ведь и солнце жидкое.

Словом, у каждого свои сновидения. Не всегда они кончаются плачевно.
Зашипело что-то предсмертным шипом, палёным запахло – шутка.

Но, как сказано в роскошной главе великой книге Природы: «Нельзя умереть, не съев тонну говна».
Труднее всего двигаться на первый звук слова, на первый порыв ветра — туда и обратно, преград не встречая.
Кто же, какой дебилёныш, по собственной воле пожелает признать себя посредственностью – личинкой, которая, в свою очередь, порождает больше проблем, чем способна решить.
С ней обязательно должно быть что-то не так.

Если видишь тварь дрожащую, одиноко бредущую не знамо куда – знай, это ты.
Ой, опять шутка!

Никто сегодня не будет жертвовать своими яйцами ради того, во что верит. Самое лучшее влюбиться и застрять посреди дороги – окуклиться.
Но кто захочет расстаться с родным членом ради призрачных крылышек? Променять вечный сон на одно мгновение жизни? Да никто.

Тосковали твари, слёзы проливали, чуть ли не до скончания века, пока слёзы им в радость не стали.
А зачем? Так надо было. Чтоб Ямка не обмелела, чтоб Океан не высох. Вот он, по сей день у ног – мурлычет песнь свою колдовскую дремотную, убаюкивает разум бирюзовыми волнами.

А в жёлтом домике всегда распахнуты окна, двери, и грудастый голос словоохотливо по-бабьи зазывает:
– Эй, новенький, подите-ка сюда! Милости просим!

Какие-то тёмные, жаркие, обрывочные мысли поселяются в головах и рисуют картинки.
То, вот, мать подняла малыша повыше в зоопарке, чтоб он лучше зверей рассмотрел, и роняет его в клетку, а вот новый бомбардировщик летит, и тут же причёски и макияж на церемонии вручения премии Оскар.
А зачем? Так надо.

Похоже, зелёная купюра окончательно прикончила самопожертвование в сердцах тех, у кого оно ещё теплилось. Похоже, величайшая защита от зелени – в нижайшем к ней поклоне. Поклон ниже живота гусеницы.

Может, я старая кошёлка чего-то недопонимаю в силу своей провинциальности?
Мечтала когда-то о крылышках бабочки, но вовремя остановилась. У бабочки же нет дороги, только полёт.
Теперь мечтаю об изящных туфельках. Куплю, обязательно куплю.
Буду мечту носить на ногах и топтать её, как топчу сейчас Яму.
Она, несомненно, подозревает, что я живу в своё удовольствие, а это не прощается.

Яма жестока, безгранично жестока. И слово «мертва» – жестоко. Его следует произносить только один раз, потом следует молчать, исчезнув в себе, как исчезают все за свои шелковистые стенки кокона.
А иначе никак. А иначе сойдём с ума и поубиваем друг друга. Хотя, мы и так убиваем.
Запахло жареным луком — шутка.