iva nova : Вечный Каторжник

Маленький Принц, он же — Вечный Каторжник терпеливо ждал прихода смерти.
Лет двести ждал, а может и все триста. Кто считал? Никому же и в голову не придёт считать года бессмертного – человека, всю жизнь «беременного» не то смертью, не то воспоминаниями о смертной жизни.
Принц уже чувствовал себя арестантом, зеленеющим от плесени.
Каждый день на закате солнца, выходил он на дорогу с хлебом, солью, со словами приветствия, пока за столько лет пребывания в одиночестве, не забыл, как должны звучать самые добрые на свете слова.

Голова словно на шесте и лицо рыцарское; никогда не растает от жары, не потечёт вниз, за воротник.
Строгое лицо, усталое — запертое на замок.
Губы сжаты – словно замурованы, нет входа; глаза прищурены, взгляд не в себя, в небо.

Сквозь стиснутые зубы — трудный шепот, но слова отчетливы, точно вырваны с мясом: «где же, где же вы счастья острова…».
И в то же время чудится, если засунет он сейчас руку за пазуху – в подземный колодец души своей, то вытащит её обратно с котёнком.
Вот такое у него было трогательное, какое-то детски-почтительное отношение к тому, что он помнил и прятал в себе.
А над головой мираж – небо, вне жизни, впитавшее, как кухонная губка цвета, звуки. Молчащее вчера, сегодня, завтра. Не любимое, не последнее.
Какое?
Он сумел бы его воссоздать цвета, звуки по памяти, если бы вспомнил. Это забывание было первым ушатом холодной воды, который сразу поохладил его стремление умереть. Слова забыл, опечалился, но тут же вспомнил о розе по имени Лисс. Кто она? Цветок не цветок, дева не дева, но не курица точно.
Надо было ещё лет сто назад сходить к ней на свидание. Потрогать, понюхать, полить.

Всё это – чрезвычайно скучно, но надо. Надо претворить горькую каплю воспоминаний в глоток хмельного вина, вправить невыдуманной истории вывернутый позвоночник.

Долина Фараонов — идиотское место для встречи влюблённых. Вода тёплая как парное молоко, берег Нила илистый как кисель. Не зайти без молитвы, не выйти.
И где фараоны? Где их призраки? Будет ли рады гостю? И спросить некого.
Была бы Змея рядом, сама бы сказала.
Принцу так и не удалось приручить её змеёнышей – смертёнышей. Пришлось ему съесть их всех. Змея не пережила горя.
К тому же, в последний раз, находясь на вершине пирамиды Хеопса, он понял, что лучший способ очистить плиты от крови – не задавать лишних вопросов. А с другой стороны, кого стесняться, когда кругом одни верблюжьи какашки, и Лисс в песочнице, огороженной живой изгородью. Переступил через веточки и всё – желание исполнено.

Сейчас лежит тихий свет сумерек. Но эти сумерки уже не прежние — это не вечерние, тоскливые, следом за которыми – ночь. Это сумерки тёплые, свежие — предрассветные, прозрачные — от майского солнца и от нахлынувших воспоминаний.

Если вы рискнете сейчас вместе со мной нырнуть сквозь время и пространство в перистые облака на улице Гоголя, и если грехи позволят, то сквозь чихание и кашель вы явственно услышите шум машин, голоса людей на высохшем тротуаре. А может быть и в той самой песочнице.
Люди спешно идут, наступают на ноги — и в этой толчее вы услышите и увидите конец какого-то странного разговора, то же самое, что вижу, что слышу я:

- Лисс?!
- Да.
- Ты мертвая.
- Нет, посмотри внимательно.
- Ты засохла – мёртвая, а мертвые не возвращаются. Лётчик же не вернулся.
- Я не умерла. Просто изменилась.
Повисла тяжелая пауза.

Он не отрывал от нее глаз. Его русые волосы почему-то встали дыбом и походили на пух цыпленка. На тощей, голой шее билась венка.
Принц перешагнул заграждение. Или бордюр?
Лисс начала бояться, что он уйдёт и больше не заговорит с ней.

- Будешь спать со мной?
- Что-о? – юноша обернулся.
- Нет-нет, это я так, женское любопытство. Пошутила.
Опустив голову, он медленно уходил, пребывая в задумчивости.
Единственная девушка во вселенной, способная носить белый шарф летчика, оставаясь красавицей, превращалась в каменную бабу.
Что за жизнь?! Его лицо сморщилось, и он заплакал.

- Что это?- прокричала Лисс ему вслед.
Он опять был вынужден обернуться.
- Где?
- В чемоданчике?
- А, это… Мой ящик с ножами. Ножи для меня все равно что кисти для художника. Без них я ничто, — вздохнул он, — без них на воде невозможно расчленить всех тех, кто на тебя молиться. Теперь понимаешь, от чего зависит моя жизнь?

- Не мог бы ты мне напомнить своё имя?
- Маленький. Принц Маленький.
- Просто Маленький?
- Да.
- Очень хорошо. До свидания, принц Простомаленький!.

Принц держал ее, пока у нее не закрылись глаза. Потом дал волю слезам. Это были другие слёзы — не те, как тогда, когда он вытащил ее из Нила. Не было злости, не было ненависти. Была только боль, только любовь.


- Теперь проваливай, куда хочешь, — сказал Принц себе, тяжело отваливаясь назад. Люди так сильно увлекаются красотой ран, что очень быстро забывают о боли, и ты забудешь, проваливай.
… .........

Перед моими глазами опять долина Фараонов – пустая, безжизненная. Какой-то, видимо, грех на душу взяла.
Но, знаете ли, я не могу отделаться от нелепейшей мысли — я все представляю себе господа бога милосердным. Или это не я представляю. Скорей всего это слова, вылетевшие из другой книги.