iva nova : К яду привыкают

Любой придурок умеет рисовать солнце, вопрос: какого цвета, где и в каком ракурсе.

Ольга Титькова обожала рисовать солнышки, ещё со школы. Объясняя друзьям своё увлечение тем, что рисовать солнце – это почти то же самое что говорить о любви, о жизни.

Победительница конкурса красоты среди работниц ликероводочного завода, самого прибыльного завода нашей области, Оленька, как только звезда ей темечко прогрела, организовала в столице выставку рисунка «Пусть всегда светит солнце».
Самостоятельно ходила по всем инстанциям.
Сама пригласительные открытки рассылала.
Вот только раскошеливалась не совсем сама. По слухам — высокий чиновник ручку приложил к приятному во всех отношениях начинанию начинающей женщины.
Возможно, что и не только ручку и не только приложил.
Главный оценщик, желающий всегда оставаться в тени, однако любитель всего яркого, солнечно-прекрасного, оценил, видимо, по достоинству Оленькины старания, «солнышки» и пятна.
По тем же слухам – это был тот самый «папик», кому в мэрии надо было поставить галочку в графе «культурные мероприятия», чтоб потом было проще отчитаться за потраченные из бюджета деньги.
И отчитаться ни перед кем-то там, а перед самим «папой».
Чтоб потом было о чём писать журналистам, и было что обсуждать простому люду, а не очень простому — было чего страшиться. Потому как непростые люди тоже люди. И кому как не им трепетать перед госпожой Молвой.

Городок то наш хоть и столичный, но провинциальный – деревня деревней. Та же зловещая атмосфера утраты уважения к личности человека, которую принесла с собой перестройка. Та же классификация по чисто внешним признакам: если сам за рулём – бизнесмен, личный водитель – чиновник, если руля нет – вша навозная.

Для протокола: с утра на небе ни облачка, ни точки. Полное равнодушие.

Выставку открывал государственный муж в неформальной, как принято нынче говорить, обстановке.
Тело его было не в галстуке, в джинсовом наряде, не голубом.
Рожа как у всех кабинетных — круглая, но не красная, приятно-гладкая.
Глазоньки кругленькие – бусинки, как у поросёнка месячного. Его бы в руки богоматери, запросто за младенца сошёл бы.
Говорил нежно, с сердцем, не по бумажке, сам – без запинок, короткими улыбками.
О солнце, правда, ни слова.
Закончил речь буквально тремя фразами — «Единой моей верой было — гуманность, человеколюбие, посильная жизненная помощь тому, кто нуждается в тёплом свете и насущном хлебе. Человечество развивается. Культура, наука, знание — хоть медленно, но честно делают свое дело. И наша работа тому подтверждение».
Кто-то сказал — Ура!
Выступающий начал сам себе в ладоши хлопать, а буквально через мгновение чуть не взлетел под бурные аплодисменты всех ротозеев и приглашённых на праздник.

Лица женщин, коих было много и рожицы чиновников, коих было меньше, откровенно не скрывали восторга и радости.
Чего нельзя было сказать об уставшей физиономии Павла Бянчика, по прозвищу Бяня. Художнику, ещё и подрабатывающему здесь же — в галерее сторожем, не было никакого дела до чьих-то слов, да и до людей тоже.
Внутренний голос подсказывал Бяне, что пора перемещаться в соседний зал, к накрытому по-шведски столу.
Талантливый художник, по-настоящему талантливый – всегда оказывается самым прозаичным человеком.

Павел дежурил сутки через трое. Болезнью, которой лечатся опохмелкой, не страдал, частенько страдая здоровым аппетитом.
Отдежурил ночь — почему бы и не перекусить на халяву.
Одет, конечно, был как последний шаромыжник: в шапке ушанке, в старой фуфайке, на два размера больше. Под фуфайкой – майка алкоголичка. Обутый был в кроссовки. Зато, на шерстяной носок. Но это уже тётя Даша, его квартирная хозяйка, постаралась – подарила. Помещение уже месяц как не отапливалось.
Директор экономил на электричестве.

- А музыку, у нас какую, заиграют? – спрашивал Павел, протискиваясь к выходу сквозь толпу.
Спрашивал одновременно у всех, ну, чтоб хоть как-то оправдать своё равнодушие, чтоб хоть что-то звучало вместо «извините», «можно пройти», «позвольте» и всякое такое.
- А музыка, у нас какая будет?

Толпа отвечала:

- Какая, какая — да такая же музыка.
- Как два жида в три ряда.
- Только первый играет не в такт и очень тихо.
- Не играет, а поёт.
- Кто поёт?
- Тот, кто говорит.
- А жена его не пила сырую воду и кипячёную не пила, говорила – мёртвая.
- Но пить ведь что-то надо, значить – пила, но от внушения – быстро умерла.
- И мужу не давала. Все умрём.
- А где, позвольте спросить сама, э…
- Покойница?
- Да, нет — презентация с напитками?
— Обломись, чувырло! Там ещё закрыто!
И Бянчик слушал ответы и сливался с ними в одно неразличимо серое и пыльное целое.

В это время Оленька Титькова в сопровождении «папика» обходила выставку работ. И уже раза три возвращалась к одному и тому же холсту, молча перед ним замирая.

Картина под названием «К яду привыкают» шокировала и названием, и пейзажем.
Ядовито-зелёное солнце, в правом верхнем углу, светило на не менее зелёные липы.
Так и дышали они круглые, распушенные.
А под липами – в нижнем правом углу, смеялась зелёная курица. Смех шёл хвостом. Смеялась курица до слёз. И малюпусенькие слёзки её были как золотистые зёрнышки, брызги-искорки, если смотреть издалека. Обалдеть!

В конце концов, звезда ликёроводочного завода не удержалась и выплеснула чувства, возмутившие её душу.
Какая суровая, длинная зелень! Острой болью охватило её недоумение перед равнодушной неправдой жизни, перед спокойствием этого цвета, которым так весело залил собой все улицы мира.

Для протокола: на небе облака – серо-белые пятна, непонятной формы… Можно понимать как угодно.

Слов, жестов начинающей женщины Ольги было много. Потом был указательный палец с острым, красным маникюром в сторону ядовитой зелени. И это означало почти то же что предать анафеме.
«Папик» недолго раздумывал. Снял картину и со словами: «Мда… к яду пора привыкать», зашел в кабинет директора.

Как позже выяснилось, директор очень обрадовался выбору мецената.
Тут же начал названивать Павлу Бянчику – автору «зеленухи», чтоб договориться о цене, но безуспешно.

Бянчик не слышал звонков. Хорошенько перекусив за шведским столом, он вернулся домой и как был в фуфайке, в ушанке, завалился спать. Несмотря на апрель месяц, в квартире было холодно.
Тётя Даша тоже экономила на электричестве.