Лев Рыжков : Титульный (часть I)

Оказавшись на улице, Алексей понял, что за пельменями именно сейчас лучше было бы и вовсе не выходить.
Улица сошла с ума. Тихий, «старушачий» дворик на окраине нынешним утром преобразился, притом в сторону самой худшей из вероятностей. В правом дальнем углу, где перила и кусты, что-то горело. Воняло палеными потрохами. В дыму кто-то вопил:
- Ы… мамой кылянусь, сылюшай… ы-ы… а-а! АААА!!!
Алексею даже знать не хотелось, что там происходит.
На одной из лавочек, если идти через дворик, происходила какая-то возня. Какие-то пацаны толпились вокруг лавочки. Кто-то хрипел, но приглушенно, булькая, словно чем-то захлебываясь. Такие звуки мог бы издавать аристократ, полощущий горло шампанским и вдруг увидевший призрак.
Алексею хотелось обойти эту толпу, но уже не получалось. Повернуть назад – значит, спровоцировать. Ладно, придется идти. В конце концов, кто он? Бородач взлохмаченный. В трениках и в футболке «Русь», бог весть когда заляпанной шпротным маслом.
- Э, батя, батя! – окликнула его песьеголовая шпана. – Чо на майке?
Алексей повернулся, продемонстрировал.
- Ы, это ж наш! Слава России, батя!
- Слава России, сынки.
Он успел рассмотреть то, что происходило на скамейке, в желудке что-то подпрыгнуло, захотелось сблевать. На лавочке был распластан лысый мужик кавказской внешности, запястья его рук были примотаны у спинке. Из ладоней, кажется, шла кровь, но об этом Алексей и думать не хотел. Кровь шла и изо рта – песьеголовые деловито рвали мужику пассатижами золотые зубы. Кучка уже вырванных тускло поблескивала неподалеку.
Планы на жизнь у Алексея были, в общем-то, самые простые. Он уже давно научился не загадывать надолго. Сейчас купить пельменей – вот самых дешевых и гадостных, в ядовито-зеленом пакете. Хорошо бы пива, нейтрализовать вчерашние последствия. Но на него, конечно не хватит. Можно было бы сэкономить на пельменях, на есть хотелось просто невыносимо. А пиво… Вообще-то, после завтрака Алексей собирался к Цыцковичу – тот давно уже в гости зазывал. А Цыцкович живет богато. Там и выпить, и закусить, и денег без отдачи занять. Рублей пятьсот. Только совсем утром идти неудобно.
И кто мог знать, что во дворе – вот такое? Окна Алексеева логова выходили не во двор. А по телевизору ночью генерал-майор полиции говорил, что все под контролем, и отдельные вылазки националистов взяты под контроль, безопасности граждан ничего не угрожает.
- Здаров, дядь Лёша! – окликнули его с другой лавочки.
Этих-то облезлых гопников Алексей знал. Гыгыкали на лавочке и днем и ночью, бывало, пивом угощали, побасенки слушали.
- Здоров, хуеплеты, — ворчливо откликнулся Алексей, теребя бороду.
- Э, чо это он? – начал заводиться кто-то незнакомый, в матерчатой кепочке.
- Да остынь, Геха! Наш батя, титульный. Вишь, футба какая?
Пройти бы мимо, но – разобраться, сориентироваться…
- Что пиво не пьете, сопляки? – спросил Алексей.
Заржали.
- Ща пойдем за пивом, дядь Леш, – заявил самый нахальный. Димка, кажется. – Тебя нам только и не хватало.
- Да нах он нам? – усомнился кепелявый.
- Ты чо, Гех? Чурбанье там биться будет. А дядь Леха – крепкий мужик. Да, дядь Лех?
- Ну, и погнали тогда, что тянуть? – сказал Геха.
Гопники были вооружены, кто чем. У Гехи была бейсбольная бита, у Димки – прут арматуры. У кого-то ножик-выкидуха.
Алексей давно уже отвык чему-то удивляться. Но, кажется, рано.

***

Штурмовали магазин совсем недолго. Алексей даже не понял, зачем бы он там мог понадобиться. Все решилось быстро, и как-то без его участия.
Часть гопников принялись метать кирпичи в стекла полуподвального, прилепившегося к хрущевке, магазинчика «Продукты», а самые здоровые своротили скамейку, и стали выносить ею запертые двери, на которые наивным охранным заклинанием колыхалась беззащитная табличка «Закрыто».
В общем-то, сюда Алексей и направлялся за пельменями.
Потом в магазине началась какая-то возня. Слышались звуки потасовки, потом крики – кажется, все-таки, гортанные. А потом все затихло.
Димка на полу гвоздил арматурой кого-то, давно уже не сопротивлявшегося. На полу разбрызгалось… Будем думать, что это лопнул арбуз. Да, конечно, арбуз.
Часть ушлепков разложила прямо на прилавке толстомясую продавщицу с бородавкой (Алексей с ней здоровался и сейчас избегал встречаться взглядом), одежду с нее уже сорвали, теперь пытались содрать лиловые матерчатые трусы в трогательный цветочек. Тетка визжала, но дебилы гоготали, кажется, громче.
Что он, Алексей, здесь делает? Ах, да, пельмени… Аппетит пропал.
В углу выл один из ушлепков. Ладонью он прикрывал глаз, а оттуда лилось красное.
- Из травматики пацану, суки, засадили! Суки! Суки!
С той стороны прилавка кого-то убивали.
Где тут у них пельмени? А, вот. Алексей стал дергать рукоять морозильной камеры. Но ее, кажется, заклинило. Словно от страха.
- Чо сопли жуем, дядь Леша! Налетай нах! – сказал ближайший гопник и дубиной засадил по стеклянной крышке. Осколки, как в замедленной съемке, взлетели к потолку мелкой прозрачной взвесью.
Ну, ладно. Алексей выбрал пачку. Посмотрел в сторону полки с алкоголем.
А, какого черта! Странно будет, если он станет чистоплюйничать среди этой вакханалии.
Алексей прошел за прилавок, сорвал с крючка самый большой пакет с ручками, принялся сгружать туда алкоголь: весь подряд – водку, вино, вермут, шампанское. Старался не наступить на тело какого-то человека в халате, что лежал в луже… Будем думать, что портвейна. Конечно, портвейна…
Полный пакет бухла оказался тяжелым. Ну, да ладно! Как-нибудь…
Его никто не останавливал.
Обратно домой Алексей побрел в обход детского скверика. Дошел без происшествий, если не считать нескольких автомобилей, пронесшихся просто на дикой скорости. Хотя – что особенного? Они и в обычной жизни, случается, носились. Пакет оттягивал руку, а ручка резала пальцы. Время от времени Алексей менял руки.
Только в подъезде он осознал, что его – трясет. Страх казался огромной, холодной, склизкой рыбиной, которая непонятно как проникла в Алексея, и теперь бьется там, внутри, дрожать заставляет.
«Переволновался», — думал Алексей, не попадая ключом в замок своей берлоги на втором этаже. Планы на ближайшее будущее немного прояснились. Сейчас надо срочно набухаться, запереться в квартире, никому не открывать, никуда не ездить. Плохо только, что пельменей мало взял. Ну, а там – если постараться, то можно растянуть пачку на сутки. А если конкретно уходить в запой (почему бы и нет?), то тогда и вовсе есть не обязательно.
Ну, вот и славно. Штырь ключа, наконец, вошел в скважину замка.
За спиной кто-то деликатно кашлял. Алексей похолодел и обернулся – а куда деваться?
На площадке стоял седой сосед-армянин. Он был одет в дорогой костюм, лаковые ботинки, белую рубашку. Смотрел на Алексея с какой-то странной мольбой.
- Здрасьте, — буркнул Алексей. Внутренне он удивлялся – почему сосед все еще жив? Или хотя бы почему не сбежал?
- Здравствуйте, Алексей! – Имя знает, хм! – Меня Гурген зовут, Гурген Аветисян. – Седовласый армянин тряс руку Алексея, и от этого было неловко. – Вы же приличный человек, Алексей, Алешенька?
Такой сердечности за соседом Алексей не замечал никогда. Кажется, у него дочка была. Красивая, стройная. Брюнетка жгучая. Алексею она нравилась, здоровалась. Но, конечно, даже думать о возможности каких-то отношений между ними было глупо. Алексей и не думал. Была еще жена – армянская женщина с усиками. Но она – то ли померла, то ли нет.
- Вы же – приличный? – умолял Гурген.
Алексей покосился на пакет с бухлом. Приличный? Ну, смотря относительно кого.
- Я вас умоляю, Алешенька! Умоляю, помогите нам? Зайдите на секунду, прошу!
Алексей зашел. А чего бояться, в принципе? В заложники, что ли, возьмет?
Армянин прикрыл дверь и зашептал:
- О помощи вас умоляю, Алешенька, милый! Нас сейчас убивать придут, понимаете?
Что сказать? Только хмыкнуть.
- Я запрусь, забаррикадируюсь, но они – ворвутся, Алешенька! Они нас убьют.
Прихожая в армянской квартире блистала чистотой, была украшена витиеватыми финтифлюшками. Ну, да. Скоро сюда ворвутся Дима с Гехой. А то еще хуже – зубодеры. И не останется ничего от красоты-то. И все это очень Алексею не нравилось.
- Я сам свое отжил, – продолжал Гурген. – Пусть убивают. Я раком болею. Убьют и убьют. Но Гаяночку спасите!
- Кого? – не понял Алексей.
- Гаянэ, доченьку мою. Пусть она у вас в квартире посидит?
Это, похоже, брюнетка. Алексей, что скрывать, оторопел.
- Папа, ну что ты такое говоришь? – откуда-то из глубин квартиры появилась девушка.
И что-то в ней было не так. Даже сильно не так. Ну, во-первых, хотя бы потому, что оказалась она – блондинкой. Притом – ослепительной, шикарной, с благородным орлиным носом, миндалевидными глазами, высокими скулами. Да, это была та самая брюнетка, но сейчас она…
- Гаяночка перекрасилась. Она блондинка. На нее и не подумают. Но ей совсем некуда идти! Понимаете? Алексей, Алешенька, вы же приличный человек!
- Да, — сказал Алексей, тяжело сглотнув. – Приличный, наверное.
- Точно, Алешенька, точно! Я же вас знаю, наблюдал за вами!
- Папа! – вмешалась Гаянэ. – То тоже сейчас уедешь, слышишь?
- Нет, Гаечка, нет, солнышко! Некуда мне бежать. Пусть добрый человек тебя спасет. Алексей, Алешенька.
- Но… А вдруг?
- На вас и не подумают. Все вас знают. Ну, а вломятся… Так вы же – титульный. Вам ничего не угрожает. А Гаяночку спасете.
- Ну, хорошо, — сказал Алексей.
Геха съездил бы седого армянина по физиономии, дочке бы задрал юбку. Но Алексею действительно не хотелось ассоциировать себя с этой мразью.
- Я вам денег даю, — суетился Гурген. – Вот, смотрите, пятьдесят тысяч евро. — Он протягивал кожаный аккуратный чемоданчик. – Пусть лучше вам деньги достанутся. Не этим… А когда довезете Гаечку до «Юго-Западной» — вам еще дадут, столько же. Вот видите? Я записочку пишу: «Выдайте предъявителю 50 тысяч». Гаечка адрес знает. Смело оставляйте ее там, только доведите, не бросайте. Умоляю.
- Папа! Я тебя не брошу!
- Нет, дочь! Настала пора умирать.
У Алексея зазвонил мобильный. Черт! Как же не вовремя-то.
Звонил Цыцкевич.

***

Цыцкевич был хорошим человеком. К нему сегодня – недалеко тут, на Сокольники – намеревался наведаться Алексей. Снять липкую трясучку. Денег занять.
Но спиртное появилось. Деньги, кажется тоже. Цыцкевич обладал уникальным свойством: звонить, когда он бывал категорически не нужен, исключительно не вовремя.
- Да, Сима, — сказал Алексей.
Имя у Цыцкевича было – Серафим.
- Старичуля! – возопил в дряхлой мембране пережившей рубеж веков «нокии» Цыцкевич. – Ты же видишь? Видишь, что творится?
- Пиздец, по-моему, — буркнул Алексей.
- Не пиздец, а – победа, Леша! По-бе-да! Наша с тобой победа. Патриотических сил. Мы взяли… Ну, почти взяли власть у этих слизняков, бесхребетников, навальных-хуяльных! Они тандем смахнули, а мы – их, Леша!
- Смахнули? – не понимал Алексей.
- Ну, конечно! Глаза разуй! Под Кремлем сейчас – ох, заварушка, ты бы видел!
- Да ладно! – Алексей покосился на хозяев квартиры. Старый Гурген стоял, обняв дочь. А та – невыносимо прекрасная и блондинкой – плакала.
- Ты телевизор вообще не смотришь?
- Да брешут там.
- Сейчас уже нет. Под Кремлем наши стоят! ОМОН на Манежке смели. Такое творится!
- А я при чем?
- Лешенька! Не зевай, голубь! А лучше запоминай. Сегодня, в 14.00 начнется Учредительный съезд. В Библиотеке Ленина. Я тебя делегатом записал. Все, давай!
Цыцкевич вдруг заторопился, поделовел. Это следовало пресекать.
- Сим, подожди. Я-то там каким боком?
- Леша! Разуй глаза! Ты же – и-де-о-лог! Без тебя бы не было всего этого… Победы нашей не было бы. Ты нам важен, Леша.
Да уж, удивить Цыцкевич умел.
- Кремль возьмем – не возьмем, не суть. Народ вышел на улицу! Народ! Сказал, наконец, слово свое веское. Показал дух былинный. Выгоняет нечисть. Самоочищается! А ты, друже, наконец-то, окажешься в нужное время и в нужном месте.
- Ну, хорошо, — с большой долей сомнения сказал Алексей.
Ввязываться в авантюры Цыцкевича было всегда чревато. Но в этот раз…
Алексей вытер пот.
- Только, Лешенька, я тебя у-мо-ля-ю. Приходи адекватным. Не обязательно трезвым. Бокал шампанского ты за победу русского духа накатить просто обязан. Тут никто не спорит. Но на съезде надо появится – ровно сидящим, в штаны не ссущимся, лыко вяжущим. Сделаешь? Все, давай, витязь былинный! До свиданьища!
Отбой.
- Вы поговорили, Алексей, Алешенька? – Гурген оторвал от себя рыдающую дочь. – Могу я на вас рассчитывать?
Они так смотрели на него. И старый армян, и дочь его. Черт! Почему у нее голубые глаза? И как же она хороша!
- Можете, — сказал Алексей.
Армянин расплылся в улыбке, пожал руку Алексея двумя руками.
- Подождите! – сказал он, метнулся в комнату и вынес бутылку коньяка. – Вот, возьмите, Алешенька. Самый лучший, армянский. Четыре звезды, под пятью сейчас черт-те что продают… Продавали…
- Ну, что вы! – ошалевал Алексей.
- Возьмите, возьмите! Не отказывайтесь.
Черт! А ведь он сегодня умрет.
- Ладно. Давайте.
- Большущая просьба, Алешенька! Большущая! Как можно быстрее Гаечку на «Юго-Западную» доставьте. Она блондинка. К ней не привяжутся. Ничего не бойтесь. Лучше сегодня. Умоляю вас. Люди, конечно, дождутся. Но с каждым часом все больше риска.
Алексею и так надо было добираться до библиотеки Ленина. А оттуда на юго-запад. Ну, почему нет? Только куда на это время спрятать девушку? Ладно, разберемся. Случалось и большие геморрои разруливать…
Они помедлили в прихожей.
- Ну… до свидания, — сказал Алексей, чувствуя нелепость. Ну, а что говорить человеку, который сегодня умрет?
- Чтобы как можно дольше не было этого свидания, Алешенька! Прощайте! Гаечка!
Алексей отвернулся. Шагнул в подъезд, толкнул дверь логова, неловко махнул рукой.
- Проходи… те…
Лязгнула дверь армянской квартиры. Гаянэ стала рыдать, рухнув на шаткую тумбочку в захламленной прихожей Алексея.
- Давай выпьем, что ли, Гайка, — сказал Алексей. – В комнату вот проходи.
Гаянэ была одета в скромные джинсы, серую ветровку, незаметно и немарко.
- Да-да, — сказала она.
Не без какого-то неимоверно гадкого самодовольства, Алексей толкнул дверь в комнату, за которой скрывалось собственно логово – немыслимое холостяцкое обиталище, с сушащимися майками и трусами, пустыми бутылками, перекрученным грязным постельным бельем, ошметками пищи на полу и в пластиковых тарелках с лотками.
Гаянэ вошла, а потом сказала что-то такое, отчего заскорузлое сердце Алексея подпрыгнуло к гортани.
- А у вас уютно, — сказала она. И даже не попыталась улыбнуться.

***

Потом, правда, снова разрыдалась.
- Да все нормально с твоим батей будет, — неубедительно сказал Алексей.
- Будет, — всхлипнула девушка.
- Тебя Гайкой можно называть?
- Да, конечно! – Она улыбнулась, и Алексей удивился.
- Ладно, не раскисай. Давай выпьем, что ли.
Он нашел два не самых заскорузлых стопарика, свернул крышку армянскому подарку.
- Давайте… Ой, подождите! Давайте я посуду-то помою. А закуска у вас есть?
- Да вон, пельмени.
- Давайте я сварю?
Алексей пожал плечами.
Кухня у него была такая, что он и сам боялся туда заходить. Боялся горы немытой посуды в раковине, боялся, что ебнет током ветхий холодильник. К тому же в кухне жили какие-то гады. Может, тараканы, а, может, и похуже.
- Попробуй.
Девушка ушла. Из кухни донеслись всхлипы.
Да ну к лешему! Алексей потянулся к пульту от телевизора.
- И снова экстренные новости с Красной площади. Наш корреспондент находится в самой толпе митингующих… Никита, вы на связи?
- Да-да, Наталья! По последней моей информации переговоры зашли в тупик, и в настоящее время толпа готовится к шту…
- Э-э, ты кого «толпой» назвал, чмо? – рвался к щуплому очкастому Никите какой-то лысый в байкерской куртке. – Ты, блядь, сука кремлевская!
Он уже бил очкарику морду. Тот упал на заплеванную брусчастку. Началась свалка. К ней, судя по всему, подключился и оператор. Картинка зависла.
- К сожалению, связь с нашим корреспондентом на Красной площади прервана, — сказала дикторша.
Это было вообще последнее, что она сказала. Картинку в телевизоре перекосило, и голова ведущей вытянулась во весь экран сюрреалистическим баклажаном.
- Ну, бля, дела, — Алексей почесал бороду, запустил руку в пакет, наугад вытянул внушительную бутылищу.
«Мартини». Пойдет. Алексей скрутил пробку и сделал внушительный глоток.
Девчонка на кухне уже не рыдала. Да и черт с ней. Как бы на съезд пробраться? Метро, интересно, ездит? Или пешком? Если так, то уже выходить надо. И куда на съезде девку девать? Надо выпить…
С новым глотком мысли яснее не стали. Вместо того, чтобы думать о насущных проблемах, Алексей решил обидеться на Цыцковича. Тоже, блять, неадеквата нашел. Ты еще найди адекватней.
Но, с другой стороны, теоретиком назвал. Хотя какой из Алексея теоретик? Года три назад он, тогда еще приличный корреспондент уважаемого интернет-издания, имел неосторожность набухаться перед компьютером. В результате породил трактат о превосходстве белой расы. Трактат имел объем три вордовских странички. Его Алексей, в пьяном кураже, опубликовал у себя в блоге. А наутро его уволили. И был скандал. Небольшой, но достаточный для того, чтобы пересрать все дальнейшее трудоустройство. Достаточно было набрать в Яндексе Лешину фамилию, как первая же ссылка выводила на блог (уже затертый, но в кэше поисковика оставшийся).
Три года Алексей сидел без работы. Жена развелась и разменяла квартиру. Раз в неделю Алексей муторно писал гороскоп в полудохлый журнальчик. Этого в обрез хватало на коммуналку. Остальные деньги он получал, сторожа на районе храм сутки через трое.

***

Вернулась Гайка. Она слабо улыбалась, в руках держала блюдо с пельменями.
- Куда поставить?
Алексей смахнул со стола мусор. Ему было неловко. Почему-то даже очень.
Гайка пошла на кухню, вернулась с бокалами и вилками – все до блеска. Алексей, пока она ходила, задвинул мартини за кресло с невероятно засаленной обивкой.
- Садись, — кивнул Алексей на кровать.
Девушка села. Как же красиво она сидела. А как ноги, спину держала. Как королева. Сейчас взрослый, циничный мужик, идеолог национализма, смущался как подросток.
- Вот… телевизор не работает, — сказал он, разливая коньяк.
Черт ее знает, о чем с ней говорить. Как бы он сам себя вел?
- Не работает.
Чокаться Алексей не решился. Бахнул залпом. Коньяк действительно оказался хорош. И как-то особенно горек. Обжег гортань, раскаленной лавой ухнул в пищевод. Потеплело.
- Все нормально будет, — сказал Алексей, нарочито чавкая пельменем. Мол, не ссы.
Это было невероятно натужно. Девушка всхлипывала, а затем опрокинула рюмку.
- Ну, и молодец, — сказал Алексей.
А потом в подъезде зашумели.
Алексей застыл. Девушка тоже. Слышался пьяный гогот. Какие-то удары. Хруст. Визг болгарки (вот засранцы). Девушка вжала голову в плечи.
- Все нормально будет, — шептал Алексей.
Из подъезда раздался крик. Короткий, полный какого-то невыразимого отчаяния.
Девушка вскрикнула. Алексей сам не заметил, как оказался рядом с ней, обнял за плечи, машинально повторяя:
- Не ссать! Не ссать!
Хруст. Гогот. Грохот. И вдруг – звуковой молнией! – звонок в дверь.
Девушка вздрогнула, а Алексей словно действовал на каком-то автомате. Рывком он сорвал девушку с кровати, кивнул под обвисшую сетку:
- Прячься! Быстро!
Девушка юркнула туда, куда вот уже года полтора, наверное, не проникала швабра. Алексей предпочитал не знать, что там копилось. Не знал, и не заглядывал.
Дзззззиннннь!!!
Алексей вышел в прихожую, дернул засов.
Тех, кто стоял в подъезде, он узнал. Не Геха с Димкой. Те, зубодеры. В проеме навис бухой, стриженый типчик.
- Здорово, батя! – с приблатненной опасной шутливостью сказал гость.
- Здоров, придурок.
Хмырь аж растерялся.
- Э, ты чо бычишь, батя? Ты за кого вообще, бля, а? Не за русских?
- Читать умеешь? – надул пузо Алексей.
- Да мало ли, чо тут написано? Ты за наших или нет? – наседал хмырь.
- Дай похмелиться, слушай? Потом выйду, как надо, за наших…
- И мне дай, ты чо? И братве! – Руки у хмыря были в крови – засохшей, черной.
- Слы, Дроныч, ты сейчас, сука, напохмеляешься, до третьего не доползешь. – вмешались из подъезда. – Нормальный мужик, титульный, не видишь?
- Ну, ладно, — сплюнул хмырь. – Выходи потом, не забудь.
В комнате кто-то чихнул. Алексей замер. Хмырь насторожился.
- …кстренное сообщение, — рыгнул, ожив, телевизор.
- Ожил, блять, зомбоящик, — сказал Алексей и захлопнул дверь.
Только теперь он понял, что взмок.