Братья Ливер : Карлики, герои, великаны (I)

Сворачивая в тесный грязный проулок, я понимал, что шансов выжить у меня немного. Но долг есть долг. Ведь именно в этом районе обитал мой соратник — лидер оппозиции и революционер Алекс Борзоев. С ним мы должны были обсудить наши планы на завтра по свержению кровавого оккупационного режима.
Озираясь и пряча шею в ворот пальто, я шагал вдоль жутких клоповников с корявыми граффити на стенах. Бухари смотрели на меня с такой теплотой во взглядах, что я перешёл на бег, всем видом силясь показать, что дико опаздываю. Шалавы у подъездов презрительно схаркивали мне вслед бронхитную мокрОту. А старуха, что куталась в шубу, сидя на покосившейся лавке, замахала на меня клюкой, ощерила позолоченные клыки и зарычала. Я чувствовал себя князем Трубецким, Че Геварой, академиком Сахаровым и Гарри Каспаровым в одном лице, зная, какому риску подвергаюсь. Репрессивный режим везде понатыкал своих агентов, любой из которых, не моргнув глазом, мог подойти прямо среди бела дня и вставить мне конкретных пиздянок.
Опасения оказались ненапрасными – у подъезда Борзоева меня поджидали. Уже больше двух недель я боролся с тиранией и думал, что ничего больше не сможет меня удивить. Но в этот раз, несмотря на свой опыт и выдержку, я опешил.
У входа в подъезд жирным колобком вертелся карлик. Да какой! Чёрт меня дери, он был живейшим воплощением всего уродства этого мира. Похожий на лампочку череп, паклей торчащая бородёнка с застрявшими в ней гроздьями кислой капусты, высунувшаяся из ноздри сопля, которая на выдохе раздувалась пузырём, но странным образом не лопалась. Спину топорщил горб. Ехидно улыбаясь, уродец скакал на одной ноге и махал руками-обрубками, как мельница лопастями. Я остолбенел и зажмурился в ужасе. В голове навозной мухой вертелась мысль о побеге. «Мерзкий карла», — вдруг вспомнилось мне, как таких упырей называли в книгах.
Пока я тщетно пытался унять дрожь, карлик решил первым перейти в наступление. Подпрыгнув, он свирепо клацнул зубами перед моим побледневшим лицом и заявил:
— Добрый вечер. А тебе я щас, любезный, голову откушу. Да-с. Ведь знать надобно, где бьёт родник истины, а где в сто свищей хлещет фуфел!
С этими словами урод пакостно захихикал и, наклонившись, так что лысина его засверкала, будто начищенная сковорода, затопал ногами.
Я прекрасно понимал значение своей персоны в деле борьбы с диктатурой хапуг и сволочей. И потому не мог позволить себе столь рано погибнуть на этой войне. …Бежал я метровыми прыжками, не оборачиваясь, до самого посольства США. Консул Штатов пока ещё не знал меня в лицо, да и полицай у входа подозрительно косился в мою сторону. Но психологически здесь я чувствовал себя защищённым как в танке. Под сенью звёздно-полосатого полотнища, нечисть уже не могла сграбастать меня своими ручищами.
Потом было долгое мучительное бездействие. Следовало дать затянуться полученным ранам, и только потом возвращаться на поле битвы, чтобы враги рыдали от своей неспособности сокрушить такую волю. Тридцать три дня и тридцать три ночи я безвылазно сидел на конспиративной квартире, исцеляя раны животворным молдаванским питьём из тетрапаков. Алекс Борзоев обматерил меня по телефону, обозвал подстилкой власти и велел, чтобы духу моего не было на предстоящем «Марше Оборванцев». В ответ я заявил, что не могу поступиться принципами и буду подтачивать прогнившие основы государственности несмотря ни на что.

У входа в казино «Неоновая баржа» царило оживление. Два мордоворота долго не хотели пускать меня внутрь, угрюмо косясь на мой свитер с оленями и бубня чего-то про дресс-код. Но я был настойчив и даже намекнул, какие глобальные силы стоят за мной. Это, как всегда, подействовало безотказно: пока охранники надрывали животы от хохота, я прошмыгнул внутрь.
У стойки бара я заказал сто пятьдесят «Хенесси» и порцию фершампенуа с яакколой по-женевски. Пересчитав мои деньги, халдей поставил передо мной стакан с брусничным морсом и холодец в пластиковом контейнере. Я вздохнул и приготовился ждать. Инсайдер, назначивший мне здесь встречу, обещал предоставить компромат на одного из правительственных титанов. В качестве компенсации я согласно договорённости должен был оплатить ему сеанс на игровых автоматах и банку «Ягуара».
Ковыряясь вилкой в холодце, я визуально прощупывал публику. И когда я таким образом просканировал уже семьдесят шесть и семь десятых процента посетителей, случилось страшное. В поле моего зрения попал Он. Проклятый карлик, виденный мною недавно при выполнении боевого задания, снова встал на моём пути. Только в этот раз он был одет в тщательно отутюженный смокинг с галстуком-бабочкой, отчего смотрелся совсем уж страшно и нелепо. Карлик сидел рядом с прекрасной, как майское утро, блядью и плотоядно елозил рукой по её спине. Лицо бляди светилось блаженством.
Поймав мой взгляд, мерзавец подмигнул мне и гаденько, с ишачьим подвизгиванием, захихикал. Меня прошиб пот, но, как настоящий революционер, я не мог дать слабину и…отёр его со лба ладонью.
«Шпик, — сообразил я. – Пасёт меня персонально. Палачи и сатрапы думают взять меня голыми руками».
Я понял, что если сию же секунду не исчезну, карлик, наверное, достанет из-под стола волыну и шмальнёт в меня отравленной пулей, от чего я, не исключено, умру. Но в мои планы это не входило. Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, я выразительно сделал вид, что мне приспичило в уборную. И не теряя достоинства, опрометью кинулся к выходу.

Несколько дней в целях конспирации не выходил из дому – благо, пока я кипел оппозиционной деятельностью, меня успели уволить с работы за прогулы. Высунув же, наконец, нос из берлоги, я быстро понял, что положение моё стало критическим. Не успел я пересечь двор, как поганец-карлик спрыгнул с дерева прямо передо мной. От внезапности меня замотало из стороны в сторону как сраного аэромена. Ноги стали ватными, и я повалился наземь. Однако покушаться на мою жизнь карлик почему-то не стал, а вместо этого, корчась целым каскадом обезьяньих ужимок, заявил:
— Не по Сеньке шапка, как говаривали в древнем Китае. Эпоха требует на сцену героев и мудрецов. А если ты, дурья башка, не знал, мудрец и мудак – это отнюдь не одно и то же.
Сказав это, он зашёлся омерзительным булькающим смехом, больше похожим на икоту. У меня потемнело в глазах. Шутка имбецила лезвием вонзилась в мою тонкую и изысканную натуру. Метафорически истекая кровью, я вскочил и бросился бежать.

Моя жизнь превратилась в кошмар – как будто что-то сбилось в настройках мироздания. Проклятый карлик преследовал меня повсюду: он ухмылялся мне из витрины мясной лавки, хохотал и улюлюкал в тоннеле метро, грозил средним пальцем с экрана телевизора. Рыдая ночами в подушку, я чувствовал, что ещё немного, и даже моя тренированная психика может дать сбой. Воображение в тысячный раз заточало меня в страшное сырое подземелье, где из одежды на мне, кроме кандалов ничего не было, а карлик, захлёбываясь слюной, тянул ко мне свои потные ладони.
Я почти отчаялся. Даже, отбросив гордость, позвонил Алексу Борзоеву. Как назло он в тот момент был сильно занят – его избивали на допросе в следственном комитете. Тогда я понял, что терять мне нечего, и разметать это наваждение кроме меня никому не под силу.

План действий я, как всегда, тщательно продумал. Дождавшись темноты, вышел из дома. В сумке лежало всё необходимое: наточенный топорик для разделки мяса, сапёрная лопатка и две бутылки портвейна «Солнцеворот». Мой путь лежал на старое заброшенное кладбище, где можно было не опасаться появления свидетелей. Ворон и дуркующих школьников-неформалов в расчёт я, разумеется, не брал.
Мои ожидания оправдались в полной мере. Карлик выскочил на меня из-за первого же надгробия. Его гнусная, усеянная пигментными отметинами харя разъехалась в ухмылке. Которую тут же смыло волной ужаса.
— ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ! – взвыл я и, размахнувшись, вогнал лезвие топора в череп мерзавца. Карлик тюком свалился наземь, в его остывавших глазах я разглядел досаду и разочарование.
О, сладостный миг триумфа! Размазывая по лицу пот и кровищу, я по быстрому определил поверженного гада на подселение в ближайшую могилу. После же сдержанно и даже аскетически отметил победу: бродя среди памятников и крестов, я потягивал портвейн, декламировал стихи собственного сочинения, хохотал, сотрясался плачем, заламывал руки. Блистательный как Люцифер и готовый любую сволочь нанизать на штык моей сапёрной лопатки.
Я был так утомлён и счастлив, что, придя домой, сразу повалился на кровать, где уснул в эйфории и верхней одежде. Посреди ночи меня разбудили грохот мебели, звон посуды и ритмичные удары чем-то тяжёлым по стене. Слышались исступлённые выкрики. Сначала, я подумал, что это таджики с третьего этажа празднуют Курбан-байрам, но быстро понял, что шабаш творится за стенкой в моей же квартире.
Я собрал в кулак всё мужество и вышел из комнаты. Человек с менее устойчивой психикой мгновенно поседел бы от ужаса, увидев то, что предстало моему взору. Но, разумеется, мне, как закалённому борцу с тиранией это не грозило – благо, все волосы у меня повыпадали ещё в подростковом возрасте.
В моём доме царили хаос и разрушения. Содержимое шкафов было вытряхнуто на пол, в телевизоре надрывно орал доктор Клаус, читавший одну из своих лекций о переводе носителей дефектных генов в газообразное состояние. А посреди комнаты кривлялись два карлика – одинаковые как матрёшки. Их рожи показались мне смутно знакомыми. Путём сложных умозаключений и аналогий, я установил: то были точные копии экземпляра, оставленного мною на кладбище.
Уроды синхронно вывалили обложенные желтушным налётом языки, по-ящерному скатали их обратно и хором проверещали:
— Если карлой урождён, то в великаны не тянися!
Я догадался, что этот грязный намёк адресован именно мне. Как понял и то, что ФСБ-шные изуверы, отчаявшись бороться со мной, призвали на помощь сатану! Нужно было действовать. От моего боевого клича затряслись стёкла.
Одному карлику я перегрыз сонную артерию, другого прихлопнул тапком. Тщательно разделал туши и накрутил из них фарша для пельменей. Расфасовав посланцев Ада по целлофановым кулькам, я, довольный, спрятал их в морозилку, а мешок с субпродуктами подбросил под дверь соседям-вегетарианцам.
И всё-таки окончательно низвергнуть натравленную жуликами и ворами проклятую гидру мне не удалось и теперь. Это стало ясно, когда я шёл оформлять пособие по безработице, на ходу обдумывая ключевые позиции моего ультиматума Кремлю. По противоположной стороне улицы за мной следовал целый выводок гнусных карликов-близнецов – теперь их было уже четверо. Они визгливо ржали, тыча в мою сторону пальцами, пыжились состроить рожи ещё более безобразные, чем были у них на самом деле, с издёвкой хлопали себя и друг друга по упитанным задницам.
— Хорошо же, твари! – шептал я, пытаясь потушить ярость усилием воли. – Я раскусил вас, мрази! Теперь уж корма от меня не получите.
Моя проницательность подсказывала: чем активнее я противостоял злу, тем наглее и увереннее оно себя чувствовало. Мечом и силою я лишь множил его. Нужно было всего лишь не обращать на мерзавцев внимания и по возможности перестать убивать их, чтобы тем самым не увеличивать поголовье.
Стиснув зубы, я игнорировал карличьи нападки. Молча сносил глумёж и оскорбления. Я не тронул их даже тогда, когда они выкинули меня из квартиры к чёртовой бабушке. Стоически перенося лишения и тяготы, я слонялся по району как последний герой с вязанкой носков в одной руке и чемоданом макарон в другой. Простые люди восхищались твёрдостью моего духа, выносили мне к подъездам кружочки чесночной колбасы, мисочки с молоком или остатками супа. Съедая всё, я благодарно тявкал и помахивал хвостом.
Но, как ни старайся, из гордого орла не сделаешь побирушку-голубя. Однажды, накидавшись божественной молдавской амброзией, я не утерпел. Вырезав из тетрапака «розочку», я явился на порог своего дома и пинком открыл запертую на четыре замка дверь. При виде страшного гостя, размахивавшего смертоносным оружием и нездорово хохотавшего, карлики пришли в ужас. Ползали у меня в ногах. Даже пытались забиться под висящий на стене ковёр. Нужно ли говорить, что этим они только ещё сильнее разожгли мой лютый кураж?
К полуночи я отмыл квартиру от крови и вышел подышать воздухом. По дороге сделал доброе дело для собачек – вынес к помойке мешок со свежеразделанным мясом. Заодно пересчитал озорничавших в подворотне карликов. Ожидаемо их оказалось восемь штук.

Теперь я точно знал, что, как «Ливерпуль», никогда не буду один. Орды карликов таскались за мной везде, куда бы я не повлёкся. С каждым днём моя свита неизменно удваивалась, а сам я еле успевал резать, душить, раскалывать черепа и вспарывать животы. Скоро я уже просто не мог оставаться незамеченным где бы то ни было. Фурор произвело наше появление на «Марше Подлецов», триумфально превратившее сходку нескольких городских сумасшедших в многотысячное шествие. Алекс Борзоев ошеломлённо жал мне руку, рассыпался в извинениях и вообще выглядел потрясённым. С воодушевлением рассуждал он о создании карликовой оппозиции, об открывающихся перспективах и новых выступлениях против тирании. Жаль, этим планам не суждено было реализоваться. Прямо посреди нашей беседы его сгребли щупальца тоталитарного монстра и утащили в дурку.
Навсегда.
Меня же трогать опасались, что и немудрено. Мало кто осмелится связываться с предводителем полчищ загадочных уродцев. Я старался не подавать виду, что и сам боюсь их, как самодержец-параноик боится придворной знати.

…С утра я чувствовал себя кисло. Вопреки обыкновению долго не мог проснуться и сумел сделать это лишь тогда, когда проверещал будильник. Накануне был сложный день – я утопил в цистерне с борщом не менее пятидесяти семи карликов.
Спрыгнув с кровати, я засеменил ножками по холодному полу. Мои тапки показались мне обувью Гулливера, рукава рубашки болтались шлангами. Я долго скакал возле трюмо, вытягивая жирную шею, но так и не сумел ничего увидеть, пока не пододвинул стул. Из зеркала на меня смотрела знакомая до резей в кишках физиономия. Разглядывая отражение, я зажевал кусок бороды и посасывал его, предаваясь тягостным думам. Начинал побаливать горб – видно, к перемене погоды.
Я вскарабкался на подоконник и распахнул окно настежь. С запада наплывали подсвеченные зарёй зловещие красные тучи. А по двору рядом с домом хаотично, как вши в космах бомжа, перемещались легионы карликов. Моих близнецов.
Вздохнув, я спрыгнул на пол, влез в чудовищно огромные ботинки. И, кряхтя, пошлёпал навстречу своей непростой, но исключительной судьбе.