Психапатриев : Свадьба

Улица
Лица у них отвратительные. Раскрасневшиеся, с выступившими желваками и вздутыми синими венами. Глаза, залитые алой краской полопавшихся капилляр… глаза, как дерьмо из раздутой запором собачки, выползали из мощных орбит. От таких не понятно чего ждать. Либо заедут в рожу, либо обмуслят жаркими телячьими поцелуями. Пьянь.
- Братаан! Ты чо?! Ты чей?! Ленкин или Игорехин?!
- В смысле?
- Ну… ты…? С чией стороны?! Выпей за молодоженов!
Халява. Отдающая мороженным свиным салом самогонка обжигает пищевод. Вареная колбаса на закусь.
- А Игореха ваш, где работает?
- Ты чо?! Игореха на ЖД, же. Ты чо, Игореху Свердяева не знаешь… сука…?
- Ну… Свердяева? Свердяева-то знаю. Это который на ЖД, что ли работает?
- Оооооо! Блядь!… Наш человек, Игореху знает. Пошли…
Ни хрена я не знаю. И Игореху вашего тоже. И идти с вами не хочу. И боюсь. И дома меня давно ждут. Халява… Даю себе зарок, больше получаса не сидеть. Ну, час минимум. И не нажираться. И не хамить. И о себе не пиздеть… много. Иду.
- Иду!
- Давай еще… за Игореху!
- Давай… только немного.

Кабак
Вернее бывшая столовая, какого-то развалившегося к чертям предприятия. Столы с полиэтиленовыми скатертями, расставленные буквой П, завалены снедью – обкусанные по краям молочные поросята, разбитые прямыми попаданиями салаты в мисках, размазанная по тарелкам картошка с котлетами, водка и самогонка в по-девичьи скромных графинчиках.
Половина стульев хаотично разбросанных вокруг стола, пустуют. НАРОД ТАНЦУЕТ. Из пляшущих, под какой-то немыслимый, в самой глухой зоне сочиненный, и на самой дубовой аппаратуре сыгранный, шансон, как из пульверизаторов летят брызги пота смешанного с духами и кусками жратвы. Двое уже спят, развалившись в протертых креслах, и по детски скорчив небритые моржовые рожи. Из туалета, из табачного дыма приглушенно слышатся «мужские» разговоры. Я присаживаюсь за чью-то грязную тарелку. Я хочу жрать. Стараясь не смотреть окружающим в глаза хватаю кусок колбасы, огурец и горсть оливок, и быстро, по-воровски запихиваю двумя ладонями их себе в рот. На соседнее место плюхается, здоровенный, лет сорока пяти, работяга. Или крестьянин. Рабочекрестьянин. Загребает меня ладонью и прижимает к груди. Я молча жую.
- Жека! Ты чего ж, не пьешь-то? Праздник такой. Не жрать надо! Пиииить!
Я киваю головой. Я двигаю челюстями, хотя уже проглотил куски колбасы и оливок. Я не хочу с ним разговаривать.
- Ох ты, Жека, ты суккин, ты сын!!! – обдает он меня свежим перегаром – я ж, твою мать, твою мать, с пяти лет знаю. Я ж тебя в детстве вниз головой с балкона ронял. Мы ж с папкой твоим, покойным, по блядям вместе ходили. Уууу… Жека, здоровый какой вымахал…
Я тыкаю вилкой в какое-то пищевое месиво на столе и опять начинаю жевать. Рабочекрестьянин не унимается, наливает по полной, в хрен знает откуда взявшиеся здесь кофейные чашки, и тычет мне одной из них в нос:
- Ну, блядь, за Игореху, и его новую жену. Ёбнем, Жека! -
Я быстро опрокидываю водку в рот. Жую.
- Давай сразу вторую, чтоб во рте не заржавело. От цинги, как, говорится и от внематочной беременности. Уууух… Жека.
Третья, четвертая, пятая. Плясуны потихоньку занимают стулья вокруг стола. Тамада, женщина с грудью подростка на заплывшем туловище, ворочая восемью подбородками, взрывным фальцетом взывает накатить за молодых. Гости, роняя бутылки, суетливо разливают пойло по рюмкам. Надо чтоб у всех было. «Тост же. За молодых же.»
И тут я заметил молодых. Грустные такие, особенно жених. Ему пить нельзя. В глазах, как у животного в зоопарке, грусть, тоска несусветная. Первая стадия алкогольного голодания (Вторая, это когда с бодуна). В фужере – глоток шампанского. И больше нельзя. От всех радостей свадебных ему – брачная ночь. Хотя и на этом облом. Невеста беременная. Сидит, как ленин в парке неподвижно, и мужу своему новому в нос смотрит. Вроде – «я те, сука выпью, я те на других баб попялюсь!!!»
- Блядь, да ты же не Женька! – выражение лица рабочекрестьянина туго меняется на осмысленное. Но ненадолго.
- Нет. Я Стас.
- Какой на хуй, Стас?!
- Журналист
- Кино про свадьбу снимать будешь?
- Типа того.
- А меня покажешь?!
- А хули нам кабанам!? – Мне уже хорошо. Мне уже насрать на все это месиво гуляющих людей. Я их всех люблю, как молочных братьев. Я здесь по работе. Я, блядь про всех их напишу статьи. Только бы наливали – И покажу и напишу! Наливай! Рабочекрестьянин!
- Виктор меня зовут.
- А я - Стас - ведущий журналист «Костемойской правды в Красноярске»! Я про тебя напишу.
- Напиши, что я молодым чайник дорогой подарил!
- Напишу!
- Ээээ! Народ! Тут журналист есть!!!
И полезли…
- Ну как вам наша свадьба?!
- Ты брат и нас зафотографируй!
- По телику покажут!?
- Давай снимай нас! С Игорехой снимай.
- Выпей работник нах, пера!!!
Я – центр внимания. Типа свадебный генерал. Уже и автографы раздаю:
- Завтра во всех газетах выйдет. И на телеканалах! Я, блядь, Хлопонину сам позвоню. Я блядь, я все телеканалы… Я на хуй во всех радивах!!!
Мне весело. Все люди братья. Водка. Водка из туфлей невесты. Шторки закрываются…

Улица
Асфальт, когда на него смотришь впритык, кажется совсем другим. Неровным, жутко тяжелым и всеобъемлющим. Земля настолько вырастает в размерах, что чувствуешь себя даже не муравьем – микробом. Микробом, прибитым к земле маленькими гвоздями. Я лежу в сквере, лицом вниз. Кровь, приклеила мою щеку к тротуарной дорожке, рука заломлена за спину. Правый глаз не открыть. Может, его и нет вовсе. Яблоко выкатилось на дорогу. Эх яблочко, куды ты котисся…. Да и все тело, как подгнившее яблоко, местами покусанное, местами отбитое…, как на палубе в шторм с места на место перекатывается. Это иллюзия.
Сам виноват. Милые люди, пригласили выпить…. А я в харю…. И ведь успокаивать стали, и кофеем отпаивать. А я в лицо харкать… потом уже и кровью…. И окно зачем-то разбил…. И бутылками кидался…. И невесте под юбку лез (Хотя, я кажется ей понравился…). А самое поганое, то с рабочекрестьянином этим нехорошо получилось. Он же ко мне, как к сыну родному, а я его графином по голове. Нет. Не люблю я все эти свадьбы. НЕ ЛЮБЛЮ…