Шизоff : Утро Аустерлица, вечер Ватерлоо. конкурз.

Ночью позвонил брат. По межгороду. Шипя в трубку, булькая, будто давясь, он лепил нечто дикое и бессмысленное. От его речей облезал мозг, а в душе распускались недобрые чувства. Да заткнись ты, попустись, блядь, гаркнул я на него, и он затих, засопел обиженно из своей Кандалакши, может наливая попутно какого говна в немытую чашку. Пьёт, конечно, тут к доктору не ходи, когда он не пил то, но звонит редко, раз в сто лет, и тут стало мне как-то совестно за понты, и тон свой, и за дрянной сон, который бы лучше не видеть. Излагай ровно, Саша, попросил я, и вообще извини, не хотел, прости, брат. Он примирительно всхлипнул соткой, и тоже стал ровен.

1.
Утро началось раньше обычного, что для лета совсем и неплохо, если только ты живёшь сам по себе и спокоен. Мне же предстояло жить для других, а это нервирует.
Если кратко изложить суть братских чаяний, то было как-то так: утром в Питер прилетает его бывшая с дочкой, они транзитом из своего Осло, и вот надо их как-то принять, заселить, помочь чем могу, и чем не могу тоже помочь, потому что всё там непросто.
Я пил третью чашку кофе, ожидая такси, такой на ногах и стремительный, набирая мать, и понимая, что мобильный она не берёт просто из принципа, назло мне, а городской плотно занят, может и просто со сброшенной трубкой, если не из принципа, то этим бляцким котом, с которым они напару имеют честь меня ненавидеть. И чорт бы с ними, коли так, но меня в кои веки зарядили семейным общением, и тут мать была очень в тему.
Тема была бы очень простой, даже банальной: два любящих сердца, единство чувств, надежды, чаяния, вся ботва, да ещё замешанная на отъезде в страну водопадов и фьордов, романтика и т.д. И всё состоялось, и жизнь с чистого листа, и плод любви, и... И всё бы неплохо, да только плод любви оказался весьма экзотическим фруктом. А экзотика обернулась сучьими петлями с одной стороны, и русским пьянством второй половины. Вообщем, всё единство развалилось на сплошные противоположности. Пьющий индивид был удалён поближе к славянским корням, непьющая и передовая особь осталась крутить хвостом в скандинавском раю со всеми удобствами. Причине разлада было шесть лет, и она осталась с мамой, там, где всем детям лучше. Повторюсь, что всё это крайне не ново, не будь эта девочка поколения next, а точнее - индиго.
Она хорошая, сказал мне вчера брат, ты её сразу узнаешь. Я не так уж много знал о савантах, но «человека дождя» представлял, и перспектива прожить сутки под одной крышей с особой считающей зубочистки меня вдохновляла не очень. К тому же, если на то пошло, то брат этот был мне кузеном, да ещё каким-то левым напрочь, третья вода на киселе, и вся наша связь держалась разве на моей матери, которая как-то врубалось в родство. Ну и паре-тройке капитальных пьянок, произошедших давно и случайно. В общем и целом я как раз был не при делах, это мать её видела, поклонницу кленового сиропа, и она, мать, скинула Саше мой телефон, ей и разгребать, думалось мне, а я помогу. Если что.
Но мать не брала трубку.

2.
Я её сразу узнал, братец не соврал, отдам должное.
Отпустив тачку и стоя на воротах, я внешне безразлично шерстил взглядом толпу безликих норвегов и шведов, в душе надеясь, что не услышу дикого визга, не увижу конвульсий, или чего там ещё ожидать от особи новой расы, входящей в пору гормонального взрыва. «Как их в самолёт-то пускают? – неприязненно слушал я собственное бурчание, – Ехали б поездом, или паромом...А лучше дома сидели, вот зачем из Осло в Барселону переть, если для тебя родина там, где все вещи на своих местах, а по жизни занимает лишь один вопрос: кто там на какой базе?! Демократия, нахуй...». И тут я заметил, как в зал проследовало создание женского полу тех самых лет двенадцати, большеглазое и с мыслью на лице. Её природную красоту, – а она была очень и очень красива, – оттеняла мягкая тень интеллекта. Что не мешало ей со вполне пролетарским упорством волочить за собою конкретный баул на колёсах. Сопутствующая русско-норвежская мать выглядела ярко и приземлённо, причём была налегке, с каким-то дурацким рюкзачком из породы безвкусных.

– Инга? Я от Саши, – шагнул я навстречу той, что постарше и с рюкзаком.
– Ой, привет! – навстречу мне гостеприимно раскрылась джинсовая рвань, и я ощутил родственное тепло уверенной тройки.
Та, что помладше и с чемоданом отрешённо изучала что-то вдали, типа горизонта событий.
– Соня, познакомься с дядей. Он папин...друг. Да, друг, поздоровайся.
Девочка без особого интереса кивнула головой, ну а я произвёл весь набор положенных жестов: приветливо улыбнулся, наклонился, вякнул что-то вроде как мы выросли, Соня, протянул руку...
Инга мягко, но уверенно придержала меня за рукав. Я непонимающе взглянул на руку, в лицо, и вдруг понял, что здороваться мы не будем. Улыбка была из породы жёстких и скорбных, мол, извините, но у нас вот так вот, мы такие. Да и ладно, сказал бодро я, но чемоданчик-то я возьму, куда девушке с таким чемоданом, и тут впервые глазастый фрукт подал голос:
– Это мой кейс. Я его должна отвезти сама.
Голос был нежен и убедителен. Пришлось отобрать у Инги рюкзак, и отконвоировать дам на стоянку. Стремительным наше передвижение было не назвать, да и встречные люди слегка насторженно косились на подобную расстановку сил, но зато я был вознаграждён ещё парой бодрых прикосновений, даже приобнят за талию, и в итоге сопящий от усердия савант стал представляться чем-то вполне закономерным на фоне растущего обоюдного интереса.

– Как она к такси? - поинтересовался я для страховки.
– Да отлично, – чарующе промурлыкала родня, – Соня очень спокойная, если ей не перечить.

Звучало это убедительно, но на всякий случай я выбрал водителя славянина и в возрасте. Девочка легко рассталась с милой сердцу поклажей, я усадил их на заднее сиденье, сам сел к водиле, и решительно назвал ему адрес мамы. Хотя, если честно, уже появилась шальная мысль отвезти эту пару к себе, для знакомства поближе. Инга чем-то очень располагала к подобным манёврам.
Но сначала я решил понаблюдать за рассудительной девочкой Соней. Ну, и порадовать свою мать, раз уж выпал такой чудный случай.

3.
Программа была простой. Мы отгружаем к матери Соню и барахло, а сами идём по делам, благо в Питере Инга была давно и неправда. А там мы вернёмся, посмотрим чего как, и отъедем ко мне на ночлег. Или что-нибудь в этом роде. Как срастётся.
На предмет матери я не особо сомневался. Если девочка была савантом, то мать моя просто безумна во всех смыслах. После смерти папаши она стабильно пила коньяк, курила «Беломор» и играла в шахматы с котом Яшей. Из-за этой злобной скотины я в итоге и съехал из центра. Раз в неделю я закидывал матери пару мешков продуктов, папирос, и, надышавшись кошачьими ссаками, отбывал восвояси. Изредка мне предлагался коньяк неизвестного происхождения, но дело кончалось криками, шипеньем, а однажды они меня поцарапали. Мама до сих пор щеголяла ярко-красными когтями, а Яков был таким от природы. Где эта пара доставала коньяк, я не ведал, ибо не видел мать за пределами квартиры со времён поминок.
Авот как Соня, спросил я, ведь ей может быть скушно. Ей не может быть скушно, был ответ, она найдёт чем заняться, и они с бабой Ирой(во как!) прекрасно ладили друг с другом, когда та приезжала к ним в Берген. Правда Соня тогда ходила по дому голая, у неё был такой период, но может быть это не так страшно, она, Инга, тоже ходит до сих пор, а чего тут такого? Да отлично, отметил я, прекрасная привычка, я только за. Но там кот Яша, как Соня к котам? Она не боится животных? Соня, спросила Инга, ты не боишься животных? Нет, металлической птичкой чирикнула Соня, чего ж их бояться, они сами боятся, это ж животные, а мы, мама, люди. Вот так.
К тому времени,когда порядком облуневший пенсионер вырулил на Литейный, я злорадно потирал руки, предчуствуя порок сердца у наглого перса. А мама выдержит, думалось мне, она сама мать, я ведь тоже, хоть не савант, но совсем не подарок.
Телефон мать так и не взяла. Но мы сами поднялись и позвонили.

4.
С Ингой мы провели чудный день. Июньский Питер хорош, да и с пивом стало как-то полегче. Особенно хорошо выпить пивка на веранде, поближе к Неве, никуда не торопясь, вырвавшись из душной квартиры, где по стенам никотин, везде шерсть, пыль и морок. Признаться, мне стало жаль Соню, но я поступил подло и по-мужски: предпочёл зрелую даму наивной юности. Думаю, что меня можно понять. Мы смотались довольно шустро, я успел лишь отметить что в прихожей Соня расставила обувь, в ванной определила место полотенцам и щёткам, бескомпрмиссно потребовала выдать ей то, то, и то(что незамедлительно было извлечено из чемодана, и выдано — какие-то журналы, головоломки, ребусы). С бабой Ирой они как-то очень легко обнялись, я даже подивился, глядя, с какой нежностью когти обнимают спину девочки. Помню разобравший меня смех от взгляда Яши. Яша будто оказался бес штанов, и понял это единственный, отчего страдал неимоверно, растеряв всё барство и лоск, обиженный невниманием к персоне, раздавленый пренебрежением и чем-то ещё, каким-то флюидом, который деформировал его, смял, и понизил в статусе до обыкновенной плюшевой твари, которую разве что звать яшей, да и то, надо ли оно кому.
Я сбегал в магазин за стандартным набором, подобострастно купил коньячку, а когда вернулся, то получил свежевымытую Ингу, наказ вернуться к шести на обед, и уже совсем было метнулся, но вдруг заметил Соню. Она стола и глядела на шахматную доску. Баба Ира, разрядник по шахматам, как раз пытала Яшу каким-то диким гамбитом, или чем там ещё, так вот Соня сотрела на доску. Молча, спокойно, сосредоточенно. А потом подошла, и сдвинула какую-то из фигур. Это шахматы, затянулась беломориной мама Ира, и слон ходит не так, сейчас я тебе покажу, тебе интересно? Соня кивнула, и мы с Ингой быстро ушли, подталкивая друг друга в различных частях тела, и даже наслаждаясь возникшей теснотой в прихожей, и в лифте, и вообще как то вдруг стало некуда руки деть, даже на улице. Теперь мы свободны, сказала тонко пахнущая эросом Инга, если Соньке понравятся шашки — это надолго. Шахматы, поправил я. Да ей без разницы, уж поверь. Верю, идём по пивку? Ну конечно!

5.
Одиннадцать раз! Подряд!
Я не знал, кто был смешнее. Возмущённая духом мать, или униженный Яков. Первая могла хотя бы запить возмущение коньяком, второй просто обвис ушами и выглядел полным кастратом.
Расслабленные пивом, но воодушевлённые, мы вернулись ровно к шести, тик в тик, готовые выслушать может попрёки, а может и хуже чего, вроде гадких намёков, тут уж мать была в своём амплуа, а по нашим рожам только слепой бы не прорубил, что к чему идёт и по экспоненте. Но! Увидели мы крах амбиций, боль Наполеона, для которого солнце Аустерлица с утра закончилось полным Ватерлоо к вечеру.
Я расставлял тарелки, Инга чтото пилила рыбным ножом, а мать вздевая руки вещала и пророчествовала. Оказалось, что заслуженный мастер спорта потратил всего полчаса на то, чтобы донести до сознания ребёнка принципы игры. Да и то, всё это в вальяжной подаче изобретателя Сети, жующему в уши дураку падишаху. Соня внимательно прослушала вводные. Внимательно просмотрела пару начал. Впитала пару защит. Запомнила слово гамбит. А потом они расставили всяк своё войско, и...
--Одиннадцать раз подряд!
Надо отдать должное маме: она человек справедливый. С придурью, но честна. И это был яркий пример, когда восхищение мастерством превозмогло горечь поражения.
А что Соня? Она равнодушно собирала какой-то самолёт, и ничего не касалось её, ни эти рулады, ни сверлящий взгляд Якова. Совсем ничего. С нашим возвращением баба Ира и шахматы ушли в иной мир, и она просто забыла о них. Я вдруг понял, что она совсем одинока. Совершенно одна. Как одна моя мать. Как один где-то Саша, пьющий одинокую водку свою. Как один я, если вдуматься, со всей своей суетой вокруг его, Сашиной, бывшей. И она, эта дурочка, одинока, измучена собственной дурью и скукой, от которой и Барселона, и я, и весь этот бред....
--Это не сюда, - маленькая ручка переместила столовое серебро и салфетку, – Надо вот так.
– Спасибо, Соня, извини, я не знал, как надо правильно.
Пугающая серьёзность во всём. Молчание, прерываемое лишь по делу. И это дело, как правило, имеет значение лишь для неё.
За обедом мы выяснили, что надо есть первым.Что вторым. Зачем хлеб. Почему ушёл папа.
Если честно, мне становилось всё страньше и страньше.
После папы над столом повисло молчание, от которого нас избавил приступ паники — из набора с головоломкой пропал какой-то кунштюк, и она раскричалась, без слёз, гневно колотя ручкой по столу, завывая. Я обшарил весь пол, греша на зловредного чорта Якова, готовый убить его, суку, если эта дрянь сейчас не найдётся, и вдруг она раз! - и нашлась. И опять спокойствие воцарилось, и внимательные ручки вдумчиво зашустрили, собирая какую-то китайскую дрянь, под звон вилок, под вежливые беседы, под коньячок.
Она устала, сказала Инга, мы ведь с шести утра летим, а ещё завтра, может поедем к тебе, ей в половину надо лечь, иначе будет труба, то что сейчас — детский лепет, поверьте.22.00 — душ. 22.30. - лежать., слушать сказку. Ровно в одиннадцать она повернётся на левый бок и заснёт. А если нет? Переутомление, чортовы шахматы, чортов беломор, будь он проклят? Нет, что ты, она заснёт ровно в одиннадцать. Потому что так надо.

6.
Так и было. Мы даже прошлись пешком, вылезли за пару кварталов до моего дома. Белые ночи, как никак. Эх, засмеялась Инга, да у нас они всю дорогу такие. Или просто полярные.
На сей раз чемодан тащил я, после аэропорта он потерял значение в глазах Сони, став очередным пазлом дурного мира вокруг. Зато она строго останавливалась на каждом светофоре, и комментировала, когда можно, когда нет. Отсутствие машин её ни капли не убеждало. Я начал понимать, что в чём-то её мир правильнее моего, разухабистого не в меру, без критериев и канонов.
Пришли, я выдал им полотенца, бельё. Раскинул все диваны. Голова начинала шуметь от алкогольных смесей, чада и суеты. Может ей соку, воды? Да, неплохо бы соку. Шампанского? Пива? Пива, конечно, чего праздновать. Я отправил их ванну и вышел в ночник.

7.
– Саша, всё нормально, я встретил, завтра отвезу. Всё нормально, да. Слушай, она у тебя красавица. Нет, не Инга, с ума не сходи. Соня, да. Сейчас укладываются, я в лабаз. Да не ори ты, голова уже квадратная, соку я вышел купить твоей дочке. Ты знаешь что она с матерью учудила? Хаха. Разгром. В шахматы. Ну вот научилась, твоя же дочь, ну. Да совершенно нормальная, Саш. Она тебя вспоминала. Блять, да хуле мне врать то тебе, идиот пьяный?! Ну хочешь вернусь наберу тебя, сам услышишь?! Ладно, нет так нет. Ладно, я понимаю....
Слушай, не пей ты там, как скотина, она тебя любит. Видел я, видел, какая она. Хороший ребёнок, всем бы таких. Встретитесь, не ной. Бухать завязывай, и всё будет. Тьфу, да иди ты со своей Ингой, отбой.

8.
Соня в пижаме выглядит как ребёнок из модного журнала. Если бы не лицо, если бы не лицо. Влажные волосы, усталые глаза. Выпивает стакан сока, подходит ко мне, обнимает, целует в щёку. Спокойной ночи, ты как папа. И уходит слушать сказку. На часах 22.30. я в ахуе.

9.
23.05. Мы сидим и пьём пиво. Соня спит на левом боку, уже пять минут, я посмотрел, мне не верилось. Но это так, это правда. А не проснётся? Нет, хоть и пушки стреляй. Пьём пиво, каждый думает о своей артиллерии.
Почему она вдруг меня обняла? Потому что ты папа. Так надо, целовать папу с мамой на ночь. Но ведь я не он. Да, я знаю. Звонил, ему, кстати, сказал что всё хорошо. Пьёт? Нет, сухой. Ага. Как же. Ну так мы будем снимать кино, или как?
Нет, ты знаешь, Инга, не будем. Извини.
Не вопрос, я сама понимаю. Давай спать, завтра снова. Скорей бы уже Испания, море. Извини, я спать.
Спокойной ночи.
Гуд найт.

10.
Утром в аэропорту мы уже действительно совсем по родственному обнимаемся с Ингой, она целует меня в щёку. Аккуратно наклоняюсь к Соне. Она свежа и серьёзна. Такой вот крепкий бутон. До свидания, Соня, я рад что с тобой познакомился. Приезжай ещё. Она обнимает меня как вчера вечером, но теперь уже при свете дня, целует, смотрит, и утвердительно заявляет: Ты как папа.
И пока я смотрю им вслед, о думаю, хорошо это, или всё-таки плохо? Что я как папа? Наверное. Всё-таки, хорошо.

11.
Мы сидим с матерью, пьём коньяк. Яков свысока поглядывает в мою сторону, я ему несколько неприятен. Мать интересуется, отодрал ли я гостью. Нельзя сказать, чтобы я был особо шокирован. Она человек проницательный, а манера выражаться у нас в крови, это фамильное, чай не смерды. Одиннадцать раз, ржу я, нет, конечно. Ну и правильно, подливает она мне ещё на полпальца, я так и думала. А девчёнка хорошая. Да уж. Ты, кстати, не знаешь, а они, эти дети, комплексуют? Отчего? Ну симпатичная девка, а шестой палец на руке. Серьёзно? Я и не заметила. А я заметил. И ты знаешь, это тот случай, когда это очень нормально, даже идёт. Ей идёт.
Мы чокаемся за красоту во всём мире во всех её формах и проявлениях, а Яков намывает гостей, что немного тревожит.