Илья ХУ4 : message

Предновогодняя сказочка для тех кто.

Бывают же дружбы странные. Как, например, у нас с Катериной Сергеевной. Являясь птицами полетов разных совершенно, стремились мы, тем не менее, друг к другу всеми фибрами наших родственных душ.
Она имела глупость жить богатой, вычурно интеллектуальной и успешной, не побоюсь сказать, - леди; я же к вящей радости своей, проживал дураком, нищебродом, балагуром и выпивохой, словом, элементом бесполезным абсолютно в любой упорядоченной таблице. Однако ж, повторюсь, испытывали мы друг к дружке некоторую слабость, питали нежность даже, потому и называли один одну ласкательнее: я ее - Котечка, она меня - Васисуарий. Вобщем мы дружили, что меж тем не мешало нам нет-нет да и скатиться к плотским утехам. Разумеется, при том продолжали мы оставаться лишь друзьями, оттого она смела и могла позволить себе шалость - во время совокуплений наших строить потешные рожицы. Тут такое дело, - я хотя человек и безалаберный, к любому процессу занимающему меня, а тем более доставляющему удовольствие, отношусь крайне серьезно и собранно, отдаюсь целиком; здесь же - в упоении страстном, - имею слабость прикрывать веки, воображая себе вращающиеся в пространстве тетраэдры и параллелограмы, морфящиеся эллипсы, бегущие в бесконечность синусоиды. Это для того, чтобы продлить сиюминутный акт и без того мимолетного дружеского соития. Этакая геометрия ускользающей любви. Раскрывши глаза, рассеяв морок, и обнаружив пред взором очередную Котичкину пантомиму, хотелось разбить вдребезги ее, без сомнений, прекрасное личико; но родственное почти чувство к ней гасило взрыв в самом зачатке. В ответ я, вероятно, глупейшим образом улыбался, вновь закрывал глаза, и упорно продолжал гнуть свою линию, делить вертящиеся окружности и вращать параллелепипеды.

Тонким моментом в нашей с Катериной Сергеевной дружбе являлся еще один наш друг - ее муж Павел Константинович, или, как мы его тайно дразнили - Жабусик. Был он, понятно, не тонким, а скорее жирным, стареющим богемным толстосумом, пытавшимся превратить остаток дней своих в сущий праздник, обвитый кружевом полубезумного оксюморона. И, представьте себе, меня возомнил сей субъект неотъемлемой составляющей веселого представления в свою честь. А я и не против был, отчасти в угоду нежной дружбе нашей с Котечкой, отчасти же из любови к необузданному куражу, и во имя искусства жить.
К примеру, Жабусик порой мог позвонить мне в три часа ночи и пригласить поохотиться.
Мы ехали, предварительно вдрызг напившись коньяку и втянув изрядную понюшку кокаина, в загородный дачный поселок, сооруженный некими потусторонними силами special for состоявшихся нуворишей; и разбивали пары коллекционных черных лебедей на пруду богатейших Пашиных соседей, из винтовок Драгунова, высунутых в окна джипа для сафари. А по-утру состроив на похмельных физиономиях кислые мины, шли извиняться. После чего, оставшись вновь вдвоем, дико ухохатывались, воскрешая в памяти уничтоженные выражения на лицах этих людей.

Мог Жабусик явиться нежданно-негаданно напару с Котей , вырывая меня из теплых лап домашнего уюта фразочкой типа:
- А поехали-ка, Василий, пожрем каких-нибудь ебаных устриц, лизанем водочки и потанцуем с Катькой!
Видя напускное недоумение на моем лице, Катерина Сергеевна поддакивала мужу:
- Да, Васисуарий, едем. Едем!
И я, конечно, молча соглашался.
Веселой компанией посещали для начала одну из многочисленных столовых с морепродуктами и выпивкой. Наевшись, напившись и вволю наговорившись, снимались, и под вечер, уже несколько разгоряченные, вваливались на неизменную, готовую каждый день "закрытую" вечеринку, в очередном доме культуры и отдыха. Мы с Котечкой немного посидев с Пашей, оценив контингент и обстановку, удалялись предаться бешеным пляскам; Павел Константинович, будучи крупным дельцом и просто жирдяем, наблюдал за нами со своего постамента, иногда похлопывая в пухлые ладоши. Несомненно, являясь все-таки взрослым, умудренным опытом и убеленным сединами индивидом, - Паша понимал, что меж нами с Котечкой есть нечто большее банальной дружбы, но как и полагается мудрому человеку, предпочитал этого не замечать. Не знаю, впрочем, как он отнесся бы к нашим мелким страстишкам, узнав в полноте о моих геометрических опытах. Полагаю, рассмеялся бы. Все-таки я являл собою доброкачественный нарост в сердце этой замечательной семейки, потому на меня никогда не огорчались.
Мы дружили, жгли дни; не ссорились как некоторые, что жить без этого не могут. Веселились, одним словом, и получали друг от друга сугубо удовлетворение.

...

Все бы хорошо, ни будь на ясном горизонте тучки плохого, - в свою очередь, однако, прекрасной флуктуации. То диалектика фэншуя. И это про Елизавету.
Мы познакомились с ней по интернету, в одну из долгих осенних ночей. Она зависала под ником "КосмонаFFт" на некоем эзотерическом ресурсе, куда я забрел потроллить спиритуальных долбоебов. И действительно ведь представляла собой космическую смесь из черной антиматерии, пронизанной всполохами ярчайшего света, и мерной, тягучей словно жвачка, энергии Цы.
Связь наша протекала стремительно и развивалась так: мы встретились у нее, выпили зеленого чаю, долго медитировали, хотя, признаться, в этом виде спорта я не слишком силен; наконец занялись необузданным, по-началу тантрическим, а после обычным рабоче-крестьянским сексом. Со вздохами и стонами. Вовсе без геометрии.
С прискорбием сообщаю: это милое создание безо всяких усилий, и в один момент, растопило вековые льды во тьме нутра моего. И почувствовав своим инфернальным чутьем некоторое подобие влюбленности, стала по обычаю любой самки млекопитаюшего пытаться мной манипулировать. С переменным успехом, скажу я вам.
Ее "бесила" моя дружба с Котечкой и Жабусиком. Ей был "отвратителен" мой образ жизни. Она "на дух не переносила" мои блюзовые импровизации, в конце-то концов, что непростительно! Мне же в ней нравилось решительно все, даже эти "не нравится" и, очевидно, особенно они.

Но, как известно, - долго отношения, замешанные на отсуствии взаимопонимания, продолжаться не могут. Пусть и стянутые нитью крепкой страсти.
Лиза ушла от меня на прощание полоснув сентенцией:
- Счастливо оставаться, болезный!
На что я не без деспотической ярости вскричал:
- Пошла на хуй, мразь!

Дни без нее казалось бы остановились. Я впал в прострацию; окуклился, превращаясь внутри кокона напускного безразличия в кровожадное чудище. Желал ее вернуть, но не знал как; да еще чтобы сама пришла, приласкав негодующую гордость.

Однажды, в один из безликих декабрьских дней без Елизаветы, решил я наведаться к моим друзьям - Паше и Котечке... Скоро уж новый год.
Их раньше веселые и добродушные лица стали напоминать мне карикатуры на людей; так искорежила призму восприятия чертова "космонаffтика". Улыбки казались постными и вместе с тем плотоядными, руки когтистыми, движения рваными. Они стали отвратительными вурдалаками. И я решил их убить.
Не долго думая, прибил первым делом Павла Константиновича. Ему досталось тяжеленной хрустальной пепельницей по лоснящейся лысине. Не вскользь. От чего и без того не крепко сидевшая душонка мигом улетучилась сквозь пробоину в черепной коробке, подобно инертному газу.
Хочу заметить: этот технически безупречный удар отработан был благодаря тренировкам в команде по водному поло. Дорогие сердцу "Трудовые резервы".
Котечка завизжала и попыталась сбежать. Ее остановил, сбив с ног, прицельный бросок в спину все той же злополучной пепельницы в спину.
Затем я связал ее, заклеил липкой лентой рот, не решив точно как с ней поступить, - все-таки мы друзья. А вот Жабусику я взрезал кухонным тесаком для рыбы брюхо, выгреб потроха, и набил освободившееся место имеющейся в изобилии в их резиденции красной и черной икрой. Заодно втромбовал в его необъятное чрево бутылку шампанского и два бокала.
Кишками, вместо гирлянд, нарядил новогоднюю елку.
Я был доволен. А Котечку почему-то трясло, но держалась она хорошо и не плакала. Как только я отлепил с губ ее скотч, она тут же воспользовалась моментом, проныра этакая, и спросила:
- Ты же меня не убьешь?
- Нет, Котечка... Не убью.
Взял ее лицо в ладони, притянул на дистанцию поцелуя, и сломал шею. Немного поразмыслив, смастерил ей смешную рожицу - выдавил глаза и разорвал рот, почти до ушей, стараясь придать вид некого подобия улыбки гумплена...

...

История эта нашумела очень, эхом прокатившись по газетам, интернет news порталам.
И вот, в один великолепный, погожий и солнечный день, когда снежок блестит и искрится всеми цветами; в моем одиноком жилище раздался звонок в дверь, заставив сердце стучать чаще.

Это была она. Нет, не милиция. Лизонька!

Я впустил ее; тупо уставился ей в переносицу. Она обняла; встав на мысочки, поцеловала в лоб, взъерошила мне волосы, и полушепотом прощебетала, ласково вглядываясь в глаза:

- Васенька, ты у меня такой дурашка. Я тебя люблю.