Анатолий Шинкин : Дневник Робина К

За двадцать семь лет я не потерял надежды
увидеть белый парус корабля и покинуть остров

Круглые желто-зеленые глаза смотрели неподвижно, будто застегнув и заморозив черной вертикальной чертой затаенную в глубине злобу. Ощерившаяся клыкастая пасть прирожденного хищника замерла в бесшумном медленном выдохе. Шерсть вздыбилась вокруг напрягшейся морды и мелко подрагивала в такт дрожанию ярко-красного язычка между белоснежных острейших зубов. Зрелище не для слабонервных – кот, сидящий «по-большому».

Барсик -- мстительная тварь -- повадился по утрам оправляться рядом с моей «дачей», после того как я узнал о насыщенности рыбьего филе фосфором, полезным для работы мозга, и перестал делиться -- отлучил приблудных котов от рыбного стола.

Солнце поднялось значительно, и я с удивлением перевел взгляд на попугая. Попка встрепенулся виновато и плачущим сипловатым баском произнес настрявшую в зубах фразу:
-- Бедный, бедный Робин К, куда ты попал? Где ты был?

Потрогав развешенные для просушки кисти дикого винограда, которым буду питаться в надвигающемся «Сезоне дождей», я надел парусиновые матросские штаны и в сопровождении кота и попугая отправился в ежедневный обход острова.

Держась в тени пальм, неторопливо двигался по кромке пляжа и остановился, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от свежего следа человеческой ноги на песке. Четкая вмятина тридцать седьмого размера, чуть глубже притопленная впереди, что указывало на частое ношение хозяйкой двенадцати сантиметровых каблуков-шпилек.

Прячась за мохнатыми стволами прибрежных пальм, пробрался к Сигнальному холму, на котором двадцать семь лет назад установил столб-календарь и зарубками отмечал каждый прожитый на острове день.

Предобеденное марево мешало наблюдению, но явственно слышные женские голоса наполняли сердце холодком страха и сбивали дыхание. Я не знал о намерениях добравшихся до моего острова женщин, и мозг торопливо услужливо рисовал образы кровожадных амазонок. Клином заточенные зубы за широкими губами цвета кровавого мяса. Крепкие толстые ноги, плотно стоящие на желтом песке, загорелые торсы, с отрезанной для точной стрельбы из лука правой грудью.

Ползком подобрался ближе и разглядел двух смешливых длинноволосых – рыжую и черную -- красоток. Девки дурачились: молитвенно вздымали руки и кланялись, надолго выпячивая к небу красивые объемные зады, обтянутые тонкой разноцветной материей. Куражась, бормотали по ходу сочиняемые молитвы, обзывали Сигнальный столб «фаллическим символом», «феерическим нефритовым стержнем» и «детородным божеством» -- озоровали чертовки.

Хотел возмущенно одернуть блудниц, но уже умчались сверкая бело-розовыми пяточками к берегу, где с дьявольским хохотом начали прыгать, поднимая фонтаны брызг, и мочить подолы в кромке прибоя.

Мой мозг вскипел и волосы поднялись дыбом, когда красавицы оседлали шершавую рукоять двухместной метлы и начали обнаженными, с гиканьем и ведьмовским хохотом, распустив волосы, стремительно летать над мелководьем.

Рыжая и черная шевелюры переплелись, смешались в огненно-черный, притягивающий взгляд костер. Никогда прежде не видел более красивой, страшной и завораживающей картины.

--Ох-ре-неть! -- по слогам выговорил попугай. Попка свалился с моего плеча на песок, до половины прикрыл глаза веками, коротко вздрогнул когтистыми лапами и тихо ушел в кому.

Всегда отличавшийся невозмутимым достоинством кот Барсик сидел на задних лапах, левую переднюю прижимал к животу, а правой торопливо и часто обмахивался, будто крестился, -- аут.

Подхватив за ноги птицу и пнув кота, я задом упятился в заросли пальм, платанов и папоротника, поднялся на ноги и поспешил в глубь острова.

Чудное видение смелых выпуклостей и плавных округлостей возбудило сознание, и ничем не оскверненное четверть века целомудрие взбунтовалось и мешало идти.