Артур Финч : 35 минут травы

Мы просто разговаривали.
— Нужно будет создать сайт, — говорит он, — ну типа такой сайт, куда можно было бы заливать такие вот разговоры.
— Какие разговоры?
— Ну, такие.
— Ты что, записываешь?
— Ну да.
Я не стал возражать, потому что еще не определился: нравится мне это, или нет.
— Который час? – спрашивает он. Темно. Я не вижу его лица, но мне кажется, что он смотрит куда-то в сторону.
Я достаю телефон и понимаю, что не совсем знаю, как снять его с блокировки. Стараюсь об этом не думать, и руки сами все делают. Удивительно.
— 18:50, — говорю.
— Ого, нормально. Хотя мне казалось, уже гораздо позже.
— Да, мне тоже.
— Тебе не кажется это странным?
— Кажется. Что именно?
— Ну то, что взрослым людям что-то запрещают. Например, сняли какой-нибудь ужастик, привозят его в наш кинотеатр, а там им отвечают, мол, какой-то толстый мужик сказал, что фильм слишком жестокий и типа показывать его нельзя, понимаешь? По-моему, я сам могу решить, жестокий фильм или нет.
— Ты можешь пойти и убить того толстяка.
— Убить человека? Это сложно, я бы даже сказал очень сложно.
— Но ведь он запрещает тебе смотреть жестокие фильмы.
— Да, но если я пойду и вырву ему сердце, все начнут говорить о том, что толстяк был прав, запрещая жестокие фильмы.
— Можно его убить, а на теле вырезать что-то типа: «Я убил его не потому, что он запрещал мне смотреть жестокие фильмы, а потому, что он заливал к моей жене».
— Никто не поверит. Он же толстяк.
— Согласен.



— Который час? — спрашиваю теперь я, забывая о том, что и сам могу посмотреть.
— 19:04.
— Такое впечатление, что иногда время куда-то девается, словно уходит по своим делам.
— Хочу зомби апокалипсис, — говорит он, не обращая внимания на мои слова о времени.
— На самом деле хочешь?
— Не знаю. Наверное. Знаешь, что я заметил?
— Что?
— Здесь слишком темно, я не вижу твоего лица, поэтому мне кажется, что я разговариваю сам с собой.
Теперь эта мысль пытается осесть в моей голове, но я не обращаю на нее никакого внимания.
— Ты понимаешь, — говорю, — ты понимаешь одну очень важную вещь?
— Какую?
— Общество не любит таких людей, как ты. Они считают, что такие люди, как ты только о том и думают, как бы украсть у бабушки пенсию, чтобы купить себе дозу.
— Дозу???
Раньше мне казалось, что люди не могут так удивляться.
— Как звучит, да?
— Общество действительно так обо мне думает?
— Не сомневайся, оно тебя просто ненавидит, презирает, хочет тебя изолировать.
— Но это ведь глупо!
— Забей. Который час?
Он включает телефон, освещая свое лицо, и мне кажется, что я не знаю этого человека.
—19:06.




— Давай послушаем Эминема?
— Не хочу, — отвечаю, — он меня пугает. Когда я его слушаю, мне кажется, что я падаю со скалы. Можешь не верить, но падать со скалы – самая неприятная штука в мире.
— Тогда не будем.
— Слышишь?
— Что?
— Ты знаешь, где мы находимся?
Я спросил потому, что на какое-то мгновенье по-настоящему забыл, где же я.
— На чердаке? Мы же на чердаке старой школы?
— Вроде бы да. Будешь курить? — спрашиваю, доставая пачку сигарет.
— Нет, не хочется.
Я закуриваю и вдыхаю дым. Но такое впечатление, что его нет. Только потом я понимаю, что не вижу красную точку, которая есть всегда, когда куришь. Я чиркаю зажигалкой, на несколько мгновений освещая свое лицо. Подкуриваю и дым, наконец-то, проникает в мои легкие.
— Как считаешь, о чем я сейчас думаю? — спрашивает он.
— О птицах?
— Нет, я думаю об Олексе Довбуше.
— Лучше бы ты думал о птицах. Давай теперь ты угадывай.
— Ты думаешь о толстом мужике, который запрещает мне смотреть жестокие фильмы?
— Нет, я думаю о том, что мне очень нравятся книги Томаса Харриса.
— Есть и получше.
— Всегда есть что-то получше.
— Который час? — спрашивает он.
— 19:14. — отвечаю, вглядываясь в расплывающиеся цифры на экране моего телефона.



— Дай мне сигарету. – просит он, услышав, что я снова достал пачку.
Сначала я подкуриваю себе, а потом кидаю ему сигарету и зажигалку.
Появляется красная точка. Одна в моей руке, вторая – у него во рту.
— Может еще?
— Нет, - говорю, сразу понимая, о чем он, — мне завтра рано вставать.
— Понимаю, мне тоже. Лучше бы люди вообще не спали. Или спали тогда, когда захотят.
— Было бы неплохо.
— Ну да, было бы круто.
Мы молча курим, и я замечаю, как красный огонек подбирается все ближе к его лицу, освещая губы, когда он затягивается.
Я докуриваю и бросаю окурок туда, где еще секунду назад был его красный огонек. Теперь его нет. А потом я слезаю с чердака, вдыхаю чистый воздух, думая о том, что мне не очень хочется завтра рано вставать.
— Слушай, — говорит знакомый голос в моей голове, — знаешь, чтобы я вырезал на теле того толстяка?
— И что же? – спрашиваю.
— Я бы написал, что убил его потому, что он толстый. Ненавижу, блять, толстяков.
— Почему?
— Это что, так важно?
— В общем-то, нет.