Шева : Еще раз про любовь (быль)

Странной, конечно, была эта пара.
Он реально был маленький. По сравнению с ней - тьфу.
Небольшое, тщедушное тельце. Руки-ноги даже не как спички, а как…Даже не знаю, как их и описать-то. Одним словом, так - видимость одна. Фикция.
Как в том анекдоте - невидимая траектория.
Голова, правда, была большая. Ну, хоть что-то у мужчины должно быть большим.
Да, грудь мохнатая. Ну и что? Эка невидаль! Да и у кого в нашем возрасте грудь не заросшая?
Был уже один мохнатый шмель. И что? Свой среди чужих, чужой среди своих. Чему завидовать-то?
Она же была дама хоть-куда. Чем-то она напоминала кустодиевских купчих или рубенсовских пейзанок.
Те же габариты, те же объемы, роскошные, густые, красиво расчёсанные волосы, тот же чистый, девственный, лучистый взгляд.
Ну, насчёт взгляда, мой дорогой читатель, я, конечно, приврал, не без того. Учитывая, что пейзанки, обычно-то, того…
Но - во-первых, я сознался, во-вторых – если мы будем описывать всё, как было на самом деле, это будет уже не сочинительство, а презренное бытописательство, граничащее с ремесленничеством.
Чему мы однозначно и единодушно говорим наше решительное «нет».
Так что, я думаю, вы простите мне эту небольшую слабость.

В общем-то, это был классический мезальянс.
Казалось на первый взгляд.
Но вот ведь что удивительно!
Несмотря на такое, даже не кажущееся, а более чем объективное несоответствие и неравенство партнёров - сейчас это модное слово в дипломатических отношениях с братскими странами, употребим-ка его и мы, ну в смысле - не партнёра, а слово, так вот, пока я не сбился окончательно, и не забыл, что я хотел сказать, главное-то, любовь - была.
Настоящая, искренняя, сродни животной, я бы даже сказал.
Которую никакой голливудский ветер не унесет.
С чего она возникла?
Может, когда она увидела его в первый раз? И долго пристально вглядывалась, пытаясь понять - что же это за чудо такое?
Но, как предполагает автор, инициатива все-таки исходила со стороны нашего главного героя. Когда тот понял, что такая красавица, в силу её размеров и исходящей от неё дружелюбной ауры и мощной энергетики наверняка может не только скрасить его, в общем-то, скучное времяпровождение, но и быть ему очень даже полезной.
Но не в том смысле, что вы подумали, читатель, в силу возраста и регулярного посещения неприличных сайтов наверняка отягощенный знанием о грязных межполовых изысках, а в совсем другом, особом смысле.
Обоюдная взаимная симпатия, со временем переросшая, нет, не в страсть, не в любовь, а в гораздо более, как на взгляд автора, серьезное и глубокое чувство – уважение, нет-нет, даже не уважение, а восхищение, да-да, восхищение с элементами, не побоюсь этого уничижительного слова, подобострастия – вот что стало нефритовым, автор признается, что без понятия, что такое нефрит, но уж больно слово красивое, зеленое какое-то, так вот именно это, как это банально не звучит, стало нефритовым стержнем этих удивительных и восхитительных отношений.

Она любила смотреть, как он ест.
Обычно она садилась перед ним, и застыв как истукан, или, если вам угодно, как девушка с веслом, немигающим взором следила за его приготовлениями к обеду.
Или к ужину, если дело было вечером.
Обычно он медленно и осторожно подходил к столу. Долго присматривался и принюхивался к поданной еде. Затем быстро и жадно набрасывался на неё. Будто он не ел уже несколько дней. Разрывал мясо на куски, жадно глотал их, или долго обгладывал, высасывая попавшиеся кости или мослы.
Она же, боясь даже шевельнуться, чтобы не потревожить и не вызвать его недовольство и, не дай Бог, отвлечь от пищеварительного процесса, затаив дыхание, с любовью и нежностью наблюдала за ним.
И когда он насыщался едой, как говорится, «от пуза», и довольный отваливался от стола в направлении своей уютной опочивальни, она долго еще не покидала своё место.
Будто надеясь, что он выйдет к ней еще раз.
Он же вел себя по отношению к ней заносчиво и индифферентно.
Как правило, не удостаивая даже взглядом. И наоборот, пресекал любые поползновения с её стороны приблизиться к нему.

Но была и у него слабость - он очень любил молинарии.
Она из кожи выбивалась вон, а если бы она носила брюки, можно было бы сказать – «выпрыгивала из штанов», чтобы достать или поймать ему этих маленьких серых тварей.
Как она их презрительно называла.
Хотя он считал - что это милые, прекрасные бабочки. В своём развитии почему-то застывшие в пертурбатном периоде.
Когда ему подавали молинарии, он неспешно устраивался за обеденным столом, и так же неспешно, чтобы продлить удовольствие, медленно высасывал их, как устрицы, до остатка.

Но не сказка наш рассказ.
И как правильно заметил кто-то из великих, на которого не то что замахнуться, а даже подумать об этом было бы непростительной наглостью с нашей стороны, - нет повести печальнее на свете.
И не жили наши герои долго и счастливо.
И наступил тот печальный и грустный день, когда он, став будто еще меньше, свернулся калачиком, скукожился, и застыл недвижимым комочком.
С подтянутыми к подбородку коленками.
Первое время она каждый день приходила к нему, приносила свежие молинарии.
Но потом поняла, что всё это зря. Бесполезно.
Кошки, они ведь умные.
А маленькие долго не живут по определению.
Особенно, если ты ютишься в углу ванной.
И всего-навсего - паучок.