Белая ворона : нескажускольколетний юбилей

не люблю отмечать свои дни рождения. Вот просто ненавижу. Здесь дело даже не в возрасте, хотя очередной, опять некстати случившийся праздник, конечно добавляет философски-депрессивных мыслей о том, что все не вечно..., даже я!
Но вот что меня так раздражает в этом дне? Не знаю!

Наверное это толпа, которая раньше, когда-то, обязательно скапливалась к вечеру в доме, вне зависимости от моего желания. Стыдно признаться, но испытываю дискомфорт от людей. Мне гораздо спокойнее и, как- то естественнее, что ли, в обществе зверей, ну котов, например. Среди них мне тепло, радостно и умиротворяюще уютно. Поэтому приходящую толпу я давно уничтожила, разорвала в клочья любое ее поползновение меня поздравить.

А может, идиотская маска неискреннего счастья, которую мне с утра приходится надевать и носить до вечера на посиневшем от натуги лице. Под вечер радостного дня, кивнув масочным оскалом последнему провожающему или уходящему, я с ожесточением ее сдираю и спускаю в унитаз. А кожа до утра горит и чешется, как при крапивнице.

«Дикая Бара», называла меня мама в юности, когда я очередной раз пыталась отмазаться от собственной днюхи.

Вот еще подарки, которые всегда притаскивают разнокалиберные гости. Но здесь, наверное, я не одинока. Мало кто любит эту кучу ненужных, блескучих, гремучих, бестолковых штук, надаренных дальними родственниками, коллегами и знакомыми, затесавшимися случайно и не случайно выпить на халяву. Все это не знаешь куда сунуть, жалко выбросить, но все таки, рано или поздно, выбрасываешь, расставляя красочными рядами на ближайшей помойке на радость местным бомжам. Я даже стараюсь никогда ЭТО не передаривать, зная, что такие же чувства может вызвать и мой подарок. А вот мама, которая давно никуда не выходит из дома, не знает современной моды, каким- то непостижимым образом, дарит мне кофточку, в которую я влюбляюсь с первого взгляда. И дочь, изредка и мимолетно заскакивая, дарит духи, от которых я млею и которые становятся моими на века....

А еще я стала не любить срезанные цветы!! Вороха погибших созданий с еще упругими головками, но уже становившимся взглядом, источают истерзанный аромат, закинув, потерявшие упругость лица. Цветы выбросить я не могу и тащу их домой, матерясь в душе от жуткой поездки, когда с этим неподъемным свертком невозможно влезть в машину, и под огромными ботинками таксиста, с болезненным хрустом чвакают оторванные листья.

Расставив их дома по вазам, банкам, ведрам и стаканам, я чувствую себя вновь представившейся, с могилы которой только что ушли родственники.

В моей жизни был только один.... Нет, теперь два дня рождения, которые я запомнила. Выделила вехами в своей жизни, плохими ли, хорошими - не важно, Но это были события, которые остались в памяти.

Первое, запомнившееся день рождения случилось в деревне. Каждый год, на все лето, меня отправляли к прабабушке, в село, которое я тогда обожала и люблю до сих пор. Моя Романовка, сказка моего детства, край цветущих весной и багровеющих летом вишен, с тихой рекой, поросшей лилиями и кувшинками. Улицы, пропитанные запахом изнемогающей от жары полыни и разноцветных флоксов в палящий полдень, до сих пор снятся мне ночами. Я была абсолютно счастлива там, несмотря на долгое отсутствие родителей, носилась наравне с деревенскими сверстниками по цветущим полям, прыгала с тарзанки, купалась до одури и посинения в теплой реке и спала в саду под тенистыми яблонями и смородиновыми кустами. Пятки, не знающие обуви, обнимала легкая как пух, теплая серая пыль деревенских улиц, которая после дождя, черной замазкой въедалась в кожу и ее можно было содрать только кирпичом, которым бабушка драила крыльцо. В деревне я напрочь забывала вкус московских деликатесов, колбасы, апельсинов и дорогущих шоколадных конфет, которые всегда таяли в хрустальных вазах, расставленных по спальне мамы-сладкоежки.

Боже! Какими вкусными, ароматными были конфетки-подушечки, обсыпанные сахаром, купленные за денюжку, которые дед выдавал мне за каждую выпитую кружку парного молока. А мороженое! Куда там наверченному в красивые бумажки, выпендристому Московскому эскимо... Настоящее мороженое должно привозится в больших белых бидонах, обложенных парящим, конфетно - пахнущим льдом не чаще раза в неделю. Его должна накладывать толстенная румяная продавщица, смачно шлепая в подставленную банку, и обтирая замусленной тряпкой края. А потом от него, забравшись под пыльный придорожный куст, надо отъесть хоть немножко, так, чтобы это было не очень заметно, отломав толстую ветку от зазевавшегося дерева. Ведь как только ты притащишь его домой, бабка хлопнет его на печку и выдаст тебе в виде противной пенистой жижи, теплой и сладкой, потому что у тебя вечно больное горло.

А лимонад! У него вкус леденца, он вечно теплый от жара степного солнца и взрывается гейзером, как только ты лупнешь зубристую пробку об забор.....
А кубики какао с сахаром, завернутые в синий фантик! Который в сто раз вкуснее всякого шоколада. И нет ничего офигеннее пахучей вишневой смолы... И нет ничего ароматнее вянущей травы, которой дед устилал дом на Троицу...

И цыганские песни у костра, в соседнем дворе, куда мне был вход строго запрещен, но я все равно пролазила под забором и прячась в кустах с подружкой-цыганочкой, вдыхала аромат свободы, пополам с дымком.

В то лето, мама и папа не поехали на юга, а приехали в Романовку. Они поставили палатку в огромном бабушкином дворе, утыкали ее полынью и спали только в ней, спасаясь от душного воздуха деревенского дома. Они приволокли с вокзала огромную коробку, перевязанную толстой веревкой, бесстыдно наврав мне, что там велосипедные детали, кучу сумок, сумочек и свертков. Молодая и красивая мама, с хохотом отдирала мои черные пятки и локти, мыла московским шампунем спутанные лохмы, выдирая из них репьи, а папа, тем делом смаковал самогон, который хитрая бабка, подсовывала ему из под фартука. День рождения должно было быть завтра!
Когда утром я вышла во двор, посреди, под старой вишней, стоял огромный стол, по всему периметру, которого были привязаны разноцветные воздушные шарики на коротких ножках. Шарики было столько, что казалось - стол вот -вот улетит.. А на столе...

На столе стоял огромный торт!!!. Он был размером с вертолетную площадку, залит шоколадом, а на нем веселые ушастые зайцы играли в салки. По веткам яблонь были развешано тысяча разных штук на длинных разноцветных лентах, которые надо было срезать ножницами. И штуки оказывались именно тем, о чем я мечтала всю свою жизнь.

Меня посыпали дождем из розовых лепестков, их щекотное касание было смешным и благоуханным. И моя цыганочка пела мне тягучую заздравную песню.

Ну, а вторым был недавний юбилей!

Все лето, строили нам дачу три мужика. Первый был бригадир. Ему было немного лет, он был в душе пиратом, носил бандану, скошенную на один глаз, серьгу и кольцо с черепом. Пиратом он был деликатным, и жуткий пятиэтажный мат, слышный за три улицы от нашего дома, сразу прекращался при моем появлении, на морде появлялось выражение потомка князя Голицина и крепкая спина в майке с кобаржинами изгибалась в галантном поклоне. За одним ухом всегда торчал карандаш, а за вторым сигарета. Из за этого он был похож на улитку -людоеда из фильма ужасов, который точно стоит снять с таким вот главным героем.

Второй был бывший спортсмен. Его худая и длинная фигура уже не напоминала о спортивном прошлом, он спился, потом зашился, потом опять спился и жизнь рухнула, как подпиленное дерево. Бледное лицо, слишком бледное для мужика, днями работающего на воздухе, выражало какое то скрытое страдание. Каждое движение было мучительно выверенным и точным, ему доверяли самую сложную работу, которая требовала мозгов и терпения. Он ее делал страшно долго, как-то болезненно, но идеально. Вечерами, спрятавшись в дальний угол участка, за старый сарай, он вел долгие и нежные разговоры с женой, которая осталась одна, в своей далекой, ласковой Белоруссии. Надрыв в его душе, разрыв пуповины и рана на ее месте, были так осязаемо очевидны, что каждый раз при встрече с ним мне становилось невыносимо стыдно за свою страну, использующую рабов и за себя.

Третий был сын полка! Где- то на бескрайних просторах может России, может Украины с Белоруссией, они подобрали этого обкурившегося до состояния обмылка, телка с пуговицами вместо глаз. Отмыли, отняли дурь, дали жрать и взяли с собой. Он плохо умел разговаривать, мало понимал человеческую речь, но приказы выполнял сразу, без лишних раздумий и довольно умело.

День сдачи нашего дома, до невозможности точно, совпал с моим нескажускольколетним, но очень важным и очень круглым юбилеем. Нормальные люди, заимевшие такие юбилеи, снимают рестораны, приглашают художников, которые пишут памятные портреты в интерьере, такие замечательные, что их потом не стыдно прикрепить на памятник. Эти люди принимают бриллианты в подарок, танцуют вальс под настоящий оркестр и нажираются до состояния риз дорогущими коньяками...К этим правильным людям приходят на юбилеи важные и нужные друзья, которые баш на баш, и в случае чего не оставят, ну и в, общем, обращайтесь!

Но я никогда не была нормальной и мы с мужем решили отметить это дело на даче. На природе, под шашлычок.
Я распланировала все замечательно. Мы должны были принять дом, проводить строителей, а вечером.... Вечером замутить обалденный шашлык, пить мое любимое вино, жарить картошку в золе, баклажаны на вертеле! А потом купаться в теплой реке, которая прямо рядом с нашей дачей. А потом на балконе нового дома, пить кофе с шоколадом и курить, любуясь на затихающий вечер и блестящую, под заходящим солнцем, реку.

Однако с самого начала все не задалось. Ребята хмуро пробурчали, что работа не закончена и они остаются до завтра. Я поняла, что у нас будет компания! Даже гоп-компания.

"Нет, нет ,нет," - сказал волевой командир, засунув вторую сигарету за ухо, где уже торчало два карандаша и стал похож на ежа в платке - "Мы на работе не пьем, и ваще пьем мало". Мне хотелось поверить, но помешал здоровенный черный мешок за воротами, глянцевые бока которого подозрительно ощетинились круглыми пятаками. И смачно плюнув в душе, скромно потупила я глазки, пробурчав: "Но у нас сегодня повод", и все-таки лелея последнюю надежду на тихий романтический юбилей.

"Ай, да ладно", в последний день можно"- разрешил себе командир, и моя надежда с треском рухнула. "За нами шашлык, давайте мясо".

На кухню, где я раздраженно рубала огромными кусками овощи, вломился муж с округленными от ужаса глазами.
- Что еще, озверела я.
- Надо водки! У нас только одна бутылка! Где взять? В город надо бечь срочно!

Я саркастически посмотрела на часы. Водка уже не продавалась.
"И слава богу", подумала я - "Одна бутылка, это на один зуб на четверых мужиков, пожрут и спать пойдут".
..... А мы.... Теплая парная вода в реке. Потом кофе с шоколадом на балконе.... Легкий ночной туман, аромат... Избитый и измочаленный план романтического вечера, скомканный и брошенный в угол, тихонько поднял голову и улыбнулся мне из темноты.

Но все оказалось сложнее.

Вечер перестал быть томным, когда я поняла, что распланированного так тщательно меню не хватит на четырех мужиковых особей и надо что то делать, чтобы напихать в них до отказа какой-нибудь жратвы.
И, когда вся взмыленная, кое как пригладив растрепанные космы я вылезла на природу к костру, мне уже не хотелось романтики. Я подобрала идиотски ухмыляющийся план и скрутила ему нахрен башку.

Вокруг костра, распаренные, сидели мои рыцари и смотрели телячьими взглядами на выносимую жратву.
Шашлык они конечно уже дожарили, над засыпающей рекой поплыл нежный вкусный дымок и одуряющий аромат. Запаха было больше, чем мяса, но меня это уже не колыхало.
Одинокая гордая поллитровая бутылка дорогой водки украшала все это великолепие. К ней прильнула одинокая ромашка, обозначая присутствие юбилярши и выдавая себя за шикарный букет красных роз. На водку, грустно облизываясь смотрел мой муж.

Бутылку вина, я крепко обняла всем телом, четко давая понять, что тут им ничего не светит.

Галантный бригадир произнес тост. Прелестная, сотканная из лепестков и нежного тумана фея, которой я неожиданно оказалась, нервно закурила и скомандовала - "Разливай!"

Муж разлил, они тяпнули. Я отвлеклась на минутку, раздирая сочный печеный баклажан и посыпая его зеленью.
Чиабатта, баклажан, политый оливковым маслом, свежий помидор, нарезанный кусочками и чуть-чуть тронутый только что выдернутым чесночком, и сулугуни!!! Добашний сулугуни, который податливо распадается на нежные ленты и тает, тает, тает... И все запить вином...

Когда я вернулась в этот мир, картина "ужин на траве" неуловимо изменилась.
То, что не умело разговаривать, почему то лежало навзничь в грядке с морковью, навернувшись туда прямо со стулом. Передо мной возвышалась жопа, из которой торчали четыре металлические ноги, Муж с изумлением смотрел, как уже сильно поддатые ребяты, пытаются выковырять странное создание из моркови, отделить от развалившегося стула и придать ему стоячее положение. Когда оно встало на четыре точки, то сказало что-то на неизвестном миру булькающем наречии в мою сторону. Я приняла это за комплимент, растеряно сделала реверанс и его отнесли.

Оставшиеся решились по второй. Вторую, мой осторожный муж налил не до краев. Слабенько так налил, чуть больше половины, тем более, что гости дорогие видели рюмки явно не очень четко. Шашлыки они тоже уже не отличали от остального фона, а может не решались взять в руки, дабы не загнать шампур себе в глотку по самое не балуй.

Бледное лицо спортсмена приобрело легкий фиолетовый оттенок. Он попытался держать фасон и отползти за яблоню, но яблони двоились, прыгали и не поддавались бессовестному наглому обгону.

Бригадир нервно сдернул бандану и вытер ею осоловевшее лицо. Потом он попытался нахлобучить ее снова, но мешали сигареты и карандаши. Упрямый, как все пираты, он все таки натянул ее, сигареты крошились и осыпались на уши, карандаши сумели уместиться поперек головы, чуть наперекосяк. Но полрюмки было мужественно выпито, и быстрым ползком, подпрыгивая на кочках, он добрался до спортсмена.

Так и не закрывая рот, изумленный муж помог дотащится гостям дорогим до сарая.
Вернулся. Сел. "Что это было?"- голос его стал печальным и надломленным. Почти полная бутылка еще потела над остывшим шашлыком -"И с кем пить?"

"Со мной", - злобно прошипела я, махнув залпом стакан своего Инкермана!

Село солнце. Мой круглый, знаменательный, нескажускольколетний юбилей закончился.