Абдурахман Попов : Плюш

перепост


Я работаю один. Но как-то раз, из жалости, хотел трудоустроить к самому себе одного придурка по кличке Гвоздь. Я знал его с детского сада. Вернее, я только по детскому саду его и знал. После окончания садика мы, шестилетки, пошли каждый своим извилистым, кретинским путём. Не знаю, каких успехов достиг Гвоздь в среднем образовании, но в садике наша няня Любовь Ивановна, очень набожная женщина, впоследствии забитая насмерть своим мужем-баптистом, пристрастилась размазывать утреннюю кашу по лицу Гвоздя. Уж не помню за какие грехи. Но зато, помню, этот почти каждодневный ритуал нам очень нравился. Особенно девочкам. Приятно, когда травят. Приятно, когда травят не тебя. И если бы тогда у меня мог стоять, то стоял бы. На эту жестокую бабищу с огромной жопой и стекающую по лицу несчастного пацана манку. Любовь Ивановна кое-что понимала в унижении. И понимала кое-что в наслаждении. И кстати, пару слов об убийце: вдовца, с такой же, вероятно, бескомпромиссностью, с какой он гасил жену, забили в тюрьме. Очевидно, он не нашёл там единомышленников.


А Гвоздя я встретил в гадюшнике. У нас на районе их два. Один - быдлячий и любимый. Там заправляются работяги с промзоны,ханурики, опущенные жёнами ссыкуны (такие как я), всякий попрошайничающий сброд и окончательно спившаяся сволочь. И ни одной бабы, что интересно и правильно.Мне нравилось там. И я никогда ни с кем там не разговаривал. Я просто пил свой семьсот семьдесят седьмой и наблюдал за этим синхронным заплывом мертвецов и полутрупов. Но какова же публика второго гадюшника? Это перекупщики валюты,торгаши с рынка, мусора и филармоническая дрянь. Я заходил туда пару раз, по великой нужде. И оба раза меня пытались подцепить какие-то хорошо воспитанные гомосексуалисты. Мне приходилось отходить оттуда трезвым и с боем посуды по голове. С тех пор я туда ни ногой. Я там должен остался.


Но зато в рабоче-крестьянский гадюшник я заруливал ежедневно. А назывался он, кстати, "Эдем". И там я и увидел Гвоздя. Я узнал его моментально. Есть такие мужики - вечные жертвы с глазами,как у собаки. Вот Гвоздь таким и был. И таким остался. Он сидел за столиком, в окружении галдящих мужиков и прихлёбывал из стакана водку. Гвоздь явно не туда попал. И он занимался не своим делом. Пить он не умел совершенно. Он пил как сикуха, кривясь и морщась. На него уже положили глаз попрошайки, они уже начинали канючить над его глупой головой. И я зачем-то решил вмешаться. Ну, то есть не зачем-то, а мне вдруг стало интересно: каким-таким может стать мужик,сломленный в четыре годика.
- Братан, Юрик, эй, братан, Гвоздев, -заорал я, - иди сюда!


Гвоздь пересел за мой столик. Разлил половину, пока шёл. Волосы изо всех щелей, залысина, зубы. Занимается отделкой.Ищет напарника. Ищет объект. Один в один - я. Как в зеркале. Два сорокалетних кретина, всё равно, что один восьмидесятилетний идиот. Но от восьмидесятилетнего говна поменьше.


Гвоздь сидел за моим столиком тридцать секунд и уже осточертел мне. Какого хуя? Что нового, вобще, один человек может сообщить другому? Ага, ладно, ну вот есть секретная статистика поебушек.Честная, без двойной бухгалтерии. Всего - девять баб. Проституток - пять, шлюх- три, жена - одна. После развода перенесена в шлюхи. Позже вычеркнута вовсе. И есть дочь. Она ангел, не то что чужие детишки - кривомордые ублюдки. И есть тоска. Такая, что если бы рядом казнили добровольцев, то встал бы в очередь.


И есть женщина. Может быть, даже любимая.И ты говоришь ей, лёжа в постели, опершись на локоть, как дурацкий киношный любовник:
- Почему ты не сосёшь? Почему ты никогда не сосёшь?
-Я не хочу. Мне нужна нежность. Мне нужны объятия. Мне нужны поцелуи.
- Вот если бы у тебя был хуй, я бы сосал и с проглотом. Вот как сильно я тебя люблю.
- Ну а мне нужна нежность. Мне нужны объятия. Мне нужны поцелуи.


А всё же счастье возможно. Вот вам, зачерствевшие упыри, кое-что нежное, кое-что мягкое из моей практики.


Однажды взялся переклеить обои у одной разведёнки. Она позвонила первая.
- Вы занимаетесь ремонтом?
- Да-да.
- Мне вас рекомендовали.
- Я только по рекомендации и работаю. Я давно зарекомендовал себя с лучшей стороны. Меня рекомендуют многие. У меня отличные рекомендации.
- И вы клеите обои?
- На сегодняшний день поклеил порядка двух гектар.
- Но есть один нюанс...
- Знаю все нюансы - я не занимаюсь квартирными кражами. Я занимаюсь квартирными ремонтами. Если бы я занимался кражами, я бы не смог заниматься ремонтами. И наоборот.
- Ну тогда я вас жду.


Я зашёл в эту двушку. Хозяйка стала посреди комнаты и принялась что-то объяснять. А между тем у меня внутри запылало. А если что-то пылает, то не следует сопротивляться - пусть горит. Это была любовь. И она разлеглась на шкафу. Огромная плюшевая собака. Она смотрела на меня своими пластмассками. Никто ещё не смотрел на меня так. Ну может быть только мама, в период отлучения от сиськи. Я не помню.

Сквозь какой-то туман я договорился с хозяйкой и она, наконец, свалила. Я разложил инструменты и переоделся. Походил по квартире. Осмотрелся на предмет скрытых камер. Вроде чисто. Впрочем, уже наплевать.

Я снял собаку со шкафа. На шее у неё болталась табличка "С восьмым марта!" Хорошо, пусть будет Марта. Что значит имя? Я раскрыл обойный нож и сделал небольшой надрез аккурат под хвостом. Марта лежала спокойно, моя умница. Я разделся догола и пристроился сзади.

Было мягко и тепло. Всё, что было до этого, было скользко и мокро. Я с каждым толчком отрекался от органических женщин. С их воплями и волосами, с их лицемерной романтикой и тотальным враньём. Моя Марта была как струна, а я как дельфин. Я ебал плюшевую собаку и за окошком, кажется, организовывался рай. Я наклонился вперёд, схватил Марту за горло и поднял её голову вверх. Я поцеловал её холодные глаза, холодный носик и кончил. В какой-то момент я захотел от неё щенят.

Я натянул трусы. Я весь взмок. У Марты немного вылезло из дырки. Геморройные ватные шишки, пролапс ваты. Затолкал обратно.

Я хотел поцеловать Марту в губы, но выяснил, что никаких губ не было. Взял нож и провёл лезвием под носом. У Марты вдруг вывалился язык - розовый и влажный. Проклятые китайцы зашили язык в пасти, сучьи дети.

Я вышел на балкон покурить. Внизу был город, наполненный живыми дураками. Я снял трусы и швырнул их в его глупую рожу. У меня стоял как стамеска, как бур на сорок пять, как скала.

Я зашёл в комнату. Марта, развратная сучка, уже переместилась на кровать. Вытянув задние лапы, она лизала себе промежность, слегка поскуливая. Бедняжка. Я лёг рядом с Мартой и обнял её. И поцеловал за ушко. "Люблю тебя" - прошептал я.

Поганый пёс.