Царицынский Олег : Одиночество

Гера стоял у лифта и тихонько скулил. Слезы текли по щекам. Жгучие слезы детского горя. Каждый раз, когда вдруг загоралась кнопка вызова, он, всхлипывая, затихал. Ему казалось, что он слышит голоса родителей, и что еще чуть-чуть и лифт их доставит на этаж. Но лифт упрямо не доезжал. И он опять, с усиливающимся чувством обиды начинал растирать слезы по лицу. Почему они его оставили? Как они могли? И вот он теперь совсем один. Ему плохо одному дома. Поэтому он и вышел на лестничную площадку и стал слушать движение лифта…
- Герочка, поехали в гости к тете Маше и дяде Боре.
- Я не хочу.
- Гера, но у тети Маши день рождения, и нас приглашали.
- Я все равно не хочу.
- Но мы поедем. Ты что, хочешь остаться один дома?
- Могу. Я уже большой. Помнишь, ты меня уже оставляла? Тогда, днем, ты еще в магазин ходила.
- Но это же было ненадолго. Да и день был, а сейчас вечер. Может, ты все-таки передумаешь?
- Нет. Мама, а пусть папа поедет, а мы с тобой останемся.
- Не выдумывай, это же моя сестра. У нее день рождения и она не заслужила, чтобы мы ее не поздравили.
- Хорошо. Я останусь. Я буду играть в солдатики.
- Ладно, малыш, только когда стрелки на часах будут уже вот здесь, ты ложись спать. Хотя, наверное, мы уже приедем.
И они уехали. Сначала Гере было хорошо. Не то что бы здорово, а просто хорошо. Он включил телевизор, который ему быстро надоел. Зажег свет по всей квартире, и стал доставать своих любимых солдатиков. Они, конечно, были замечательными, но и они через какое-то время наскучили. Тогда Гера начал нарочито медленно собирать и складывать их на место. Выключил телевизор, все равно там показывали какую-то ерунду для взрослых. Пошел путешествовать по квартире, и, не придумав, чем ему заниматься дальше, стал гасить везде свет. На улице давно стемнело, и потому вся квартира стала какой-то сонной и немного таинственно тихой. Придя на кухню, и забравшись на табурет, он уставился в окошко. Гера любил наблюдать за машинами, проезжающими по дороге. Они красиво освещали перед собой дорогу, и если слегка прикрыть ресницы, то казалось, что это просто движущиеся огоньки. И тогда они ему напоминали светлячков. Таких притягательных, таинственных, которых так никогда и не видел, но про которых столько было рассказов. Но и это занятие ему наскучило. Стрелки на часах прошли то место, про которое говорила мама. Вроде надо ложиться спать. Но до этого Гера никогда еще не ложился спать один. Каждый вечер мама или папа приходили и читали ему на ночь книжку. Больше нравилось, когда это была мама, и чтобы обязательно прочитала «Сказку про маленький паровозик». Гера не знал, что ему нравилось в этой книжке, но очень любил этот паровозик. Почему-то паровозик ему напоминал его. Он тоже был маленький, и какой-то очень хороший. И вот вспомнив про все это, Гера понял, что не может не дождаться мамы.И пусть она приедет, и будет ругаться, пусть она будет даже бить ремешком, главное, это дождаться ее.
Что произошло дальше, он не понял, только вдруг потекли слезы. Они катились струйками и не успевали высохнуть. Губы стали солеными. Ему так стало жалко себя, только Гера не понимал почему, а просто продолжал плакать. Дома стало невыносимо, и он, наплевав на запрет, никогда не подходить к входной двери, подошел к ней, открыл, и вышел на лестничную площадку. Гера решил, что здесь будет ждать. Слезы продолжали душить мальчишку. Сначала он стоял, потом присел на корточки. Через какое-то время стали ныть коленки, и он прилег на бетонный пол. Пол был прохладный, и почему-то от этого становилось лучше. Гера лежал у дверей лифта, изредка вздрагивая. Когда загоралась кнопка вызова лифта, и начинал шуметь электромотор, возбуждалась надежда. Но лифт так и не доезжал. Гера встал, и, постояв минутку, направился домой. Закрыв за собой дверь, он не раздеваясь, упал на кровать, зарылся с головой под одеяло и незаметно заснул.