Голем : Это было у моря, где ажурная пена...

* * *
– Вы пристаёте!
– Нет, что вы! Ручку поцеловать… какой восторг, какое упоенье!
– А ножку погладить?
– Можно и ножку… ай-й, кто это?!
– Гос-споди…

Солнце валилось за борт, готовясь взять ежевечернюю морскую ванну.
По берегу, уставшему от гомона отдыхающих, не спеша прогуливалась сладкая парочка. Поскрипывал пёстрый песок, а выше, в строю кипарисов, искал пристанища на ночь мокрый вечерний бриз. Московский адвокат Аарон Вигдорчик выгуливал Манюню Ставраки, местную лялечку, принадлежащую к общедоступным красотам. Промокая пот, бессознательно поглаживая животик, старый ходок то и дело склонялся к Манюниной лапке, слегка, впрочем, огрубевшей в толчее фруктовых базаров, и, не умолкая, жаловался на жизнь, промелькнувшую так внезапно. Словом, делал всё, что положено в таких ситуациях.
.
Пополудни Вигдорчик доверчиво авансировал этот белокурый проект, оплатив заурядно-ресторанный обед на двоих. Заметим, что признательная барышня не преминула угостить кавалера свежими фруктами местного производства. К вечеру адвокат, изрядный дока в амурных делах и рыночных прегрешениях, рассчитывал изъять проценты с вложенных инвестиций – так, ничего особенного… парочку банальных телодвижений.
Впрочем, спутница его, Ставраки-младшая, известная в базарном мире местной рыночной экономики как Белокурая Жази, а также Манька-Ставрида, и не искала в общении новизны. Поддакивая в нужных местах, ответно ахая, она втихаря прикидывала, удастся ли развести адвоката на нечто большее, чем дежурный междусобойчик (плёвое дело!) – а главное, получится ли утаить от мамочки пару-тройку баксов на интересный бюстгальтер. Манечка следила за бюстгальтерами гораздо пристальней, чем за собственной фигурой, поэтому её щедрые двадцатисемилетние прелести были неизменно востребованы.
.
В девичьей памяти Ставраки-младшей ещё не увяли грёзы о принце, который вот-вот явится из-за гор – поскольку из-за моря являлись опостылевшие турки, цыганистые испанцы, а то и вовсе мавры с известковыми пятками! – и переменит всё, умчит Ставридку в край посудомоечного уюта с непрерывным достатком. Увы, мужчины, доселе обретавшиеся в Манюниной жизни, перемен не хотели! Они по мере сил пытались снаружи ничего не менять, но кое с чем спознаться внутри. Кажущееся разнообразие гораздо утомительней, чем непрерывный покой, сообразила наконец-то Манюня и отдалась капризу судьбы, то есть ушла под крылышко местного Дона Корлеоне. Плохая ясность лучше хорошей неопределённости, утешала она себя.
.
Давеча в обед Корлеоне, озверевший и смуглый, как бледный мавр в черноморском загаре, приревновал её в ресторане к Вигдорчику и едва не вышиб весь дух из Манечки в предбаннике туалета. Однако ушлая бестия избежала справедливой расправы. Она спешила ковать железо, уповая на побег с адвокатом в Москву, словно запойный игрок, поставивший на аутсайдера последний завалявшийся грош.
.
Семейство Манюни состояло из базарного окружения и бедовой мамаши, так как изгнанный с позором папаша не годился даже на роль семейного бонуса. Мамочка у Манечки, m-me Лизавета, звалась по праву «Помидорный Король». Королевой мадам Ставраки, с её богатырскими предплечьями и толстыми короткими ляжками, похожими на толкушку для вареной картошки, не обозвал бы даже завистник. Недрогнувшей рукой Лизавета усмиряла на южном рынке любые птичьи базары. При случае могла и чавку набить, и пару-тройку ящиков с помидорами забросить в багажник залётного «москвичонка». Семейный бизнес «мамахен-унд-девахен», как звали их шёпотом окружающие, строился жёсткими, но действенными методами, и древнее ремесло Манюни занимало в нём не последнее место.
.
Неплохо, в общем, жили маманя с дочкой!
Не подпускали к себе нахлебников, метивших в мужья или зятья, а то и попросту – в примаки. Неплохо, но скучно. Главным житейским фактором для Манюни были два обстоятельства: презрение к мужской недотёпистости и гладкий интерес к приезжим лохам.
.
Любуясь закатом, Вигдорчик с Маней вполне успели договориться – и каждый, разумеется, о своём. Что ж, грамотное решение финансового вопроса – основа любого благополучия! Прогулка продолжалась, парочка блаженствовала.
Белокурая ундина отдыхала от заточения, назойливых ласк Дона-Корлеоне, напоминавших своей непритязательностью долбёжку отбойным молотком, и приставаний рыночных воротил.
Вигдорчик, вовремя скинувший жену с двумя дочерями и тёщей в двухнедельный круиз по Волге, предложенный туроператором с огромными скидками, наслаждался близостью податливой женской плоти и по-хозяйски уже разглядывал Манечкины плечи с изрядным бронзовым декольте; упругие голени с маленькими ступнями в крошечных босоножках; чуткие, парящие руки персикового оттенка с нежным пушком предплечий.
Продолговатое лицо Манюни, чуть горбоносое, с изящным, но вялым ртом, носило лёгкий оттенок папиной «кавказистости», разрушаемой васильковыми глазками и осыпью веснушек на переносице.
.
Наружность Вигдорчика была самая заурядная.
Кроме плеши и растущего дынькой животика (очередную девочку ждём, ехидничала супруга), Аарон выделялся унылым еврейским носом и сросшимися бровями. Вот эти брови кверху и поползли при виде неподвижной фигуры, распростёртой на ободранном лежаке.
.
Избитый и окровавленный, перед ними лежал без сознания Лёша Терьяк, тот самый местный Дон-Корлеоне. Адвокат огляделся было в поисках свидетелей, но в этот поздний час на пляже не было ни души! Манюня осторожно, двумя пальцами, потрогала Лёшино запястье с памятной гравировкой Страны заходящего солнца. Запястье отозвалось слабыми угасающими толчками. Умирает, с ужасом подумала барышня.
И что теперь делать?
– Это Лёша, мой парень. Бывший! – спохватилась Манюня.
– Что делать будем? – спросил Вигдорчик. – Если Лёша узнает…
– Он в порошок нас сотрёт!
И они замолчали, не видя ни малейшего выхода.
Опомнившись, Манюня выхватила мобильник:
– Попробуем вызвать скорую. Эх, маткины двери! Не вовремя батарейка сдохла!
– Какой там номер? – спросил Вигдорчик, обрывая второпях кармашек с айфоном.
Потыкал в виртуальные кнопки, следуя Маниной скороговорке, и заорал, едва услышав ответ:
– Человек без сознания! Избитый до полусмерти… где-где! На пляже. Ну, откуда я знаю?! На лежаке валяется. Фамилия? (Жаркий шёпот Манюни). Терьяк его фамилия! Кто с вами разговаривает? Общественность!!
.
Странные огни у этой скорой, подумал Вигдорчик.
Больше похожие на…
- Стоять-бояться!! – гаркнул недомерок в полицейском мундире, выставив руку с пистолетом в открытое окно легкового автомобиля. – Где Терьяк?
– Во-от, еле дышит… – всхлипнула Манюня, повернувшись к лежаку.
– Недоработочка, – протянул недомерок.
.
Хлопнув дверцей, он быстрым шагом приблизился к недвижному Корлеоне и, хладнокровно приставив ствол пистолета к его виску, нажал спусковой крючок.
Раздался выстрел. Маня в ужасе захлопнула рот рукой.
Вигдорчик, закашлявшись и подавляя в горле куриный всхлип, спросил:
– Это плановая операция? Вы преследуете террористов?
– Это мой свояк, – хмуро пояснил недомерок. – Бабу мою снасильничал и в город убёг. Думал, я его в курорте не отыщу… да здешние менты любого отыщут!
– На курорте, – машинально поправил Вигдорчик.
Он лихорадочно размышлял.

Если недомерка найдут менты, адвокат становится свидетелем обвинения в эпизоде с умышленным убийством. Если отыщут бандиты… нет, об этом лучше не думать! Будет суд, а не сходняк, вот и всё. Вылезет история с Манюней, и выйдет боком. Всё, надо линять!
– Послушайте, – начал Вигдорчик. – Я здесь проездом. С женщиной мы практически незнакомы! Давайте договоримся, у меня к вам…
– Денег своих навалом! – оборвал его недомерок.
Он что-то хотел добавить, но тут вмешалась рука Судьбы, то есть Женщина, со всей её непредсказуемостью и непосредственностью:
– Слушай сюда! – сказала Манюня. – Нет, лучше туда послушай…
.
Подойдя к недомерку, всё ещё стоявшему возле трупа с пистолетом в руке, Манюня что-то быстро прошептала ему на ухо. Недомерок хмыкнул, коротко глянул на Вигдорчика, потом на неё – и повернулся к машине. Усевшись на заднее сиденье, он с чем-то там повозился и стих. Вздохнув, Манюня тоже села в машину и наклонилась к недомерковым брюкам. Вигдорчик недоумённо уставился на неё, потом, ожегшись мгновенным пониманием, вздрогнул и отвернулся. В салоне послышались тянущие недомерковы стоны – и вдруг грянул выстрел!
.
Манюня, отплёвываясь, выбралась из автомобиля и резким движением направила дуло пистолета на Вигдорчика, ощутившего тоску и полное непонимание происходящего. Всё, что оставалось в свободном доступе адвоката – за каких-то десять минут ему уже дважды угрожали заряженным пистолетом! Меж тем, Манюня отдышалась и заявила Вигдорчику прерывистым хриплым голосом, ранее им не слышанным:
– В Москву отвезёшь, понял? И к делу приставишь! Иначе оба трупа на тебя повешу… я вам не какая-то профурсетка!
.
С последним можно было бы и поспорить, подумал Вигдорчик, но в совершенно иных обстоятельствах. Закинув тела в багажник, парочка, пыхтя и отдуваясь, скатила полицейскую машину по отлогой песчаной косе и подарила прибою. Всё стихло. На песке остались неровные, едва подёрнутые болью следы. Потом и они затянулись пеной, словно шрамы из прошлой жизни.
.
Ранним сентябрьским утром в адвокатской конторе Вигдорчика раздался телефонный звонок. Немногочисленные клерки, лениво поглядывая по сторонам, раскладывали стопками незавершёнку, стараясь выглядеть уверенно-независимо. Старая секретарша Вигдорчика, Дося Ефимовна, была с почётом выпровожена на пенсию, и на её насиженном месте теперь вертелась гибкая белокурая девочка, которую за бойкий, непоседливый нрав и кукольное горбоносое личико коллеги по адвокатскому цеху окрестили Личинкой.
.
Аккуратно сцапав трубку розовыми коготками, Манюня пропела:
– Контора Вигдорчика! Кто будет у аппарата?
Никакими уговорами Вигдорчику так и не удалось выбить из Мани провинциально-дерзкую претенциозность… впрочем, строптивость новенькой референтки нередко придавала звонкам чарующий южный шарм. Однако на сей раз, к удивлению окружающих, лицо Манюни посерело и съёжилось. Хриплый тенор, срываясь, сказал ей на ухо:
– Скажи мне, Маня, где делся Лёша Тирьяк? У нас тут накопилось вопросов…