Levental : Роботы и ягуары

ЯРОСТЬ

Пока я спал, они заперли дверь и замуровали окно. В комнате кромешная мгла. Я ищу выключатель, чтобы проверить, есть ли электричество. Раздаётся характерный щелчок. Под потолком тускло загорается груша лампочки. Я внимательно оглядываю комнату. Вижу коврик и зеркало, ранее мной не замеченное. Я подхожу к зеркалу и ужасаюсь. Пока я спал, они превратили меня в робота. Я оглядываю свою новую оболочку, поднимаю вверх, то правую, то левую руку, верчу головой, мигаю глазами. Удивительно, но тело меня слушается. Материал, из которого я сделан, весьма пластичен. Движения мои плавны и прекрасны. Меня превратили в прекрасного робота, чтобы успокоить мою ярость. Я пытаюсь думать. Думать об освобождении робота из наглухо изолированной комнаты с жидким светом.


ИГУАНА

От покойной доньи в наследство мне достались три разноцветных котика. Последние были ручные, глупые и совершенно беспомощные. Поначалу мне нравилось заботиться о них, делиться с ними остатками моего обеда, однако очень скоро роль заботливого папаши меня утомила, и я забыл о своих питомцах. Оказавшись без порциона, котики были вынуждены заботиться о себе сами. Мы жили на туристической базе, воздвигнутой старым полковником, носившем на своей могучей спине медвежий волос. Медведей, как таковых, на базе не водилось, однако, водились игуаны.
Однажды, один из котиков, кажется, Барсик, изловил такую игуанку и полакомился её головой. Не уверен, что лакомство было таким уж лакомством, иначе Барсик поживился бы не только головёшкой, но и остальным мяском. Но этого не случилось. Дохлое, хладное тельце лежало нетронутым возле моего бунгало три или четыре дождливых дня. А потом произошло удивительное. Серая, неказистая тушка ни с того ни с сего окрасилась во все цвета радуги. Из чего я заключил, что игуана, носила в себе, как бы, радугу. И только с приходом смерти затаившаяся внутренняя радуга смогла, наконец, выйти за пределы тесных, невкусных, игуанистых оболочек.


ЯГУАР

Такси было «Ягуаром». Я сидел сзади и слушал латиноамериканскую песенку. Мелодия была заурядной, а вот слова - оригинальными. Неизвестный исполнитель завывал: «У меня болит рука. Ой, как у меня болит рука. Мне нужен шаман, пусть он залечит мою хворую лапу. Ой-ой-ой». Лапы таксиста, вёзшего меня за водкой, были - в противовес тексту песенки – здоровыми, волосатыми. Да и сам таксист являл собой само здоровье. Кроме того он отменно пах.
«Что у вас за туалетная вода?» - спросил я его по-испански, поводя носом. «Ась? Так это не вода, это мыло. Вот!».
И он пошарил в залапанном бардачке своей клешнёй. Через несколько секунд я с любопытством дворовой бабушки разоблачал увесистый мыльный шмоток. На удивление освобождённое от одёжек мыло не было волосатым, как я того опасался.
«Оставь себе, если хочешь» - сказал таксист, усмехнувшись в свои чёрные латиноамериканские усики.
Собственно, это гадское мыло и сгубило меня. На следующий день после утренних омовений я вышел на улицу и был укушен ядовитым тропическим шершнем, приковылявшим на запах моей новой кожи. А к вечеру у меня началась лихорадка. И вот теперь я лежу охуевший, между своих торчащих ушей, с дряблым животиком, который мне уже никогда не превратить в сатанический пресс. Раньше у меня, скажем, была красивая девушка, заботливая мама, жарившая мне каждое утро брынзу, и планы по завоеванию мира. Теперь всё это не имеет никакого значения. Разум мой затуманен, я вижу тысячи ягуаров. Они повсюду эти ягуары: на люстре, в шкафу, под кроватью. Я и сам превращаюсь в ягуара. Зашла парамедик Мария, принесла молока. Я зарычал на неё, и она убежала.
Теперь нужно сделать последнее усилие: отложить карандашик, подняться с кровати и полакать молочко новым шершавым язычком.