Евгений Деламед : Виктор (на конкурс)

Виктор.

1.
Родом я из небольшой белорусской деревни на границе с Литвой. После армии решил остаться дома, ну не совсем дома: деревня вымирающая, живут-доживают только старики, молодые здесь не задерживаются. Мать, овдовев (отца перед самым моим призывом схоронили), при встрече плачется: "Для чего я вас рожала, все разъехались по миру, никого в родную хату не дозовешься." Старшие братья (я среди них четвертый - последыш) летом на каникулы детей оставят, а сами раз пару только приедут - навестят, но по хозяйству особо не помощники.

Чтобы быть, значит, поближе к родимому гнезду, устроился водителем работать в районном центре Ошмяны на маслосырзавод, до деревни за два часа на велосипеде доехать можно. Мне общежитие выделили, с понедельника до пятницы работаю, а в субботу еду домой, дел всегда хватает, мама корову держит, двух поросят, куры, огород. Так и живем уже пять лет. Пока не женился еще, никто не приглянулся, да и куда я жену поведу - в общежитие? Понемногу коплю деньги, хочу купить небольшую квартирку, тогда посмотрим.

Из увлечений - баня и рыбалка. Когда двадцать лет назад отец построил семейную баньку, она по первости шибко сгодилась; по субботам парились и мылись в три захода. Только теперь топить ее на двоих нет нужды, если братья приезжают, тогда иногда и пользуемся. А так в деревне осталась еще баня общая, ремонт ей бы сделать, если по-умному, но денег не хватает, как обычно. Председатель по весне на пару дней плотника да маляра дает, те подшаманят с большего, мужики камни переложат, она еще, дай Бог, с десяток лет прослужит. Главное, что, кроме парилки да березовых веников, разговоры всякие идут про жизнь здешнюю и политику (а приходит до двух десятков местных, и дети их с внуками, когда в гости приезжают), а еще после можем выпить, как у нас говорят, "засинить лыч", и поболтать. Суворов ведь учил: "После бани хоть портки продай, а чарку выпей." Рыбалка не так часто, иногда и в месяц раз не выберешься, но ежели одному побыть охота - такая благодать с удочкой у воды, край-то озерный, места рыбные.

Только отвлекся я. В прошлую баню был дальний сосед - Иван Филиппович, пенсионер, бывший учитель истории в нашей школе. Школу лет десять уже как закрыли за ненадобностью, а здание продали какому-то коммерсанту под пошив рабочей одежды. Дела, знаю, у него идут не шибко: бабки да тетки сразу радовались, мол денег заработаем, оно только выучки мало-мальской нет, руки не такие ловкие после граблей и вил, глаза плохо видят и спины им от сидячей работы выворачивает. Пришел Иван Филиппович в баню вместе с сыном Тимофеем Ивановичем и внуком Филиппом. Расположились отдельно, особо в общие разговоры не вступали.

Внука, с виду лет десяти или чуть поболе, я раньше видел мельком, а с сыном Тимофеем Иванычем когда-то ближе познакомился перед армией по причине этой самой рыбалки. Разница в возрасте у нас чуть не двойная, я школу заканчивал, а он уже был хирург в клинике столичной, да не простой, а со званиями и всякими научными работами. Любил тогда на выходные к отцу да матери приезжать, отдыхать от суеты городской. Так мы с ним и сблизились: ходили в одно место ловить, ближе познакомились, подружились. Потом уже после армии, до этого самого дня не видел его, спросил как-то раз у Ивана Филипповича, почему не приезжает сын, тот махнул рукой и ответил коротко: "Недосуг ему, много работы, сейчас руководит целым отделением нейрохирургии". А про большее я и не спрашивал, своих забот хватало.

В бане Тимофей Иванович сам подошел ко мне, поговорили о том о сём, про рыбалку вспомнили. А позже, когда одевались уже, руку протянул прощаться и увидел, что на моей правой два пальца, мизинец и безымянный, не разгибаются. Брови вскинул удивленно: "А что это у тебя? Раньше, помню, все работали." Пришлось рассказать историю памятного июня, как, демобилизовавшись и погостив у армейского приятеля две недели, приехал домой. История шуму в округе наделала, да только не знал ее столичный врач; Иван Филиппович не говорил ему или говорил, да за делами забылось.

Я тогда вертался дневным рейсовым автобусом, мать на работе еще была, она заведующая клубом и библиотекарь в одном лице. Звонить ей не стал, подожду, думаю, огляжусь часок-другой. В холодильнике монополька стояла, пиво еще, в печке еда. Это меня, значит, ждала. Открыл я бутылочку пивка, затянулся цивильной сигареткой, ворот гимнастерки расстегнул и на порог вышел. Стою, садом любуюсь; яблони уже отцвели, покрылись молодым листом, у вишни завязь взялась. Хорошо вокруг: ласточки летают, собаки лают.

Только недолго так стоял, крик на улице случился. Подошел к забору, бежит в мою сторону из дома напротив Авдотья, троюродная тетка по покойному отцу. Кричит резаным голосом: "Спаси, ратуй, муж убивает!" А у мужа ее, Федора, как выпьет, сносит башку начисто. Сколько она с ним хлопот от участкового и другого начальства имела, мы со счета сбились. Вышел в калитку, Авдотья шасть за спину, а напротив меня Федор. Замахнулся он, гляжу: в руке топор блестит. Я машинально правую руку выставил, да удачно получилось - топор по руке скользнул, потом по щеке... Меня в районную больницу, Федора в милицию. Врач щеку зашил, с пальцами поколдовал, но сделать особо ничего не смог: "Извини, братец, сухожилия перерезаны."

Послушал мой рассказ Тимофей Иванович, руку внимательно осмотрел, достал визитку и сказал: " Позвони мне в конце июля, я на август койку забронирую. Сделаем тебе пальцы, будут работать как новенькие."

2.
Я - неудавшийся самоубийца. Зовут меня Виктор. Любовь - морковь и все такое. С моего курса эта любовь, встречались больше года, с родителями познакомил, хотел предложение сделать. Что ей еще было надо, не пойму. Я по жизни упакованный: машина, театры - шмеатры, по клубам тусовались. Перед этим самым, ну моей попыткой, пошли в "Дозари", выпили немного, она мне и говорит:
- Прости меня Виктор, я встретила парня, которого полюбила. И мы должны расстаться.
Ах ты сука, а я, значит, парень, с которого ты только качала бабло, пока не встретила того самого - единственного. Только это сейчас так думаю, а тогда водки махнул и спрашиваю:
- А нельзя ли поподробнее? И кто наш избранник?
- Виктор, этого ничего уже не нужно, ты его все равно не знаешь, еще раз прости, можно я пойду.

Так быстро расставаться не хотелось, и я засадил ей справа. Летела она долго, пока не приземлилась на чей-то столик. Шум, гам, бармены, охранники... Хорошо, что меня там знали как порядочного, убытки компенсировал, скандал замяли без милиции. Куда девалась подруга не помню. Помню, что взял такси, поехал в караоке, там еще пил много, познакомился с кем-то. Проснулся в гостиничном номере. На часах почти 6 утра, рядом тело женское лежит. Посмотрел: сигареты кончились, решил в лобби купить.

Спустился в бар, взял сигареты. Вышел на улицу, затянулся. Стою, смотрю на сонный город, а сам про свое думаю: "Чего тебе, девочка. не хватает? Моей любви тебе мало, моей привязанности, знаков внимания?" И так в голове начали доли двигаться, что решил пройтись немного. Пока брел, всплакнуть успел, все вспоминал наши встречи, искал причину разрыва. Потом остановил такси, приехал домой. Тихо, чтобы не разбудить родителей, зашел в ванную, помыл лицо, почистил зубы, пошел к себе в комнату, разделся, хлопнул жменьку снотворного и лег спать...

Больше рассказывать особо нечего. Спасибо маме, утром зашла в комнату (я, слава Богу, не закрылся), увидела и ох! и ах! Родители позвонили знакомым, те своим знакомым, приехали быстро, меня на носилки и сюда привезли.

Сейчас в реанимации. Чтоб без ненужной огласки диагноз написали - пищевое отравление. С моей бывшей отец переговорил: дело замяли, она откупные взяла. Врач пообещал, что завтра переведут в обычную палату, там еще дня три - четыре и домой.

Лежу я в интересной палате; был один, а вчера парня деревенского подселили, мы уже подружиться успели. А интересного в ней, что с моего места видна палата напротив через коридор (в нашей дверь стеклянная, а та вообще без двери). Я на третий день врубился, что это палата смертников: свет яркий, все стены до самого верха в кафеле и шлангом кровь потом медсестры смывают, если приходится.

Позавчера привезли туда дедушку за девяносто лет (мне одна из сестричек сказала, что у него сильные приступы астмы, может уже и не выкарабкается). Так этот дедушка, пока дежурная медсестра в вену катетер вводила, залез к ней рукой в трусы. Та в шоке отскочила и грязно выругалась; они здесь бойкие, палец в рот не клади. Дедушка смешной был, а только вечером этого же дня забрали его.

Вчера парня на каталке прикатили, о котором я говорил, и сразу определили в палату напротив. Четыре часа бегали врачи, суетились возле него, мне и видно особо ничего не было. Потом по секрету поведали, но просили только парню ничего не говорить, что делали ему искусственное дыхание два врача попеременно, что был он в коме, что повезли его на операцию, а причина - анестезиолог не проверил на восприимчивость к наркозу. Уже когда запустили сердце, всем стало веселее и его перевели ко мне в палату. А парень, как очнулся, первым делом на руку посмотрел и говорит:
- Блин, так мне операцию не сделали. Пальцы, смотри, как не шевелились, так и не шевелятся.

Я ему ничего не сказал. Он правда вечером момент улучил, когда дежурная вышла и оставила его медкарту на столе, все сам прочел. А потом двинул свою историю. История выходит покруче моей. Два раза, считай, в рубашке родился. Но про это в другой раз: нам сейчас уколы делать будут.

Да, забыл. Парня зовут Виктором, мой тезка. Хороший, надо сказать, парень. Я с сестричками, которые сегодня будут дежурить, договорился про "отвальную": они фрукты принесут, родители коньяк и шоколад передали для персонала (не пропадать же добру!), посидим, поговорим за жизнь. Хотя мы больные лежачие и в нашем случае вернее будет сказать: "Полежим, поговорим за жизнь." Похоже, все.