Levental : Ярость синей звезды

Почепцов заказал пинту пива. Пиво сидело в кружке, ожидая своей участи. Поцепцов пил его маленькими глоточками, как пидарас. Замочил усики. Усики захмелели. И, захмелев, они помолились. Но не Кришне, а синей звезде. Ибо в неё верили. И звезда их услышала. В пиво был направлен точечный лучик, имевший интересный эффект, суть которого и составляет плоть настоящего рассказа. Почепцов решил домой не ехать, а лететь. На дирижабле. Вышел он на улицу в своём чёрном кашемировом пальто, к которому прилипли кошачьи волосики, и стал ожидать прибытия летательного аппарата. В прибытие его он не верил вовсе, но ждал. И дабы обречь себя на ещё большие страдания сказал так: «Не только хочу, чтобы он прилетел, но и чтобы официант в нём имелся с тарелочкой куриных сердечек для услады моих потрошков». Простые желания исполняются. Кофе без сахара? Завариваешь кофий и не кладёшь сахар. Что может быть проще. Но желание Почепцова было иного порядка: сложного, звёздного. А посему никакой Дирижабль не прилетел. Почепцов прождал его три года в тщете. Подошёл дворник на огненных каблуках с метёлкой (была метель). Помёл тут, помёл там. Почепцов смотрел на него, зачарованный. Попросил дать и ему помести немного. И так увлёкся, что замёл весь город по полной схеме. Замёл даже норку кротовью. И задохнулся бы крот, кабы не синяя звезда. Пульнула лучик ему в пипку, и тот ожил. И, оживая, крот осознал себя Лукой Ильичом. И стал кровожаден. Рыл туннели, выныривал на поверхность, мочил бомжей, унося в недра их уши. Там ими и лакомился. Сочинил даже стишок: «Если конфетку вы развернёте, то лысого фантика вы там найдёте». А потом крот умер. Внезапно. Никому ничего не сказав. А Почепцов всё ждал и ждал свой дирижабль. И дождался. Из заморских далей прилетел он. Прилетел весь такой сияющий, тяжёлый, веский. Правил им некто Холмогоров в пенсне, в бороде. Швартуя судно летательное, не справился с управлением и разбился к хуям. Напоролся на штырь. Такие дела. Почепцов пошарил в его телогрейке. Нашёл духи. Отвинтил крышку, обрызгал себя, стал смотреть далее. Подле хладного тела, одетого в белый фартук, узрел тарелочку с пищей. Попробовал. На вкус как сердечки куриные. Съел всё с кожурой и пошёл домой на своих двоих. Вызвал лифт в потьмах, вошёл в кабинку и сочинил вот этот стих:

настигла ярость старость
и стала ярость гадость
ярись ярость
на становись гадость
о придите, пёзды-пиздушки
поебите меня, хохотушки