Giggs : ПУСТЫЕ

Глава первая

Старик отходил плавно, в его умирании не прослеживалось никаких стадий: постепенно и медленно холодели его члены, глаза тускнели и не смотрели уже, а как бы впитывали последние кадры жизни, дыхание становилось все менее глубоким. «Я бы тоже хотел так умереть», - подумалось Павлу.
Павел сидел на темной некрашеной табуретке рядом с постелью умирающего и держал его за высохшую руку с длинными желтыми ногтями. Он жадно вслушивался в утихающее дыхание старика и пытался определить, похолодела ли еще рука за последние пять минут. Пегая собака старца сидела в ногах у постели и тоже неотрывно наблюдала за процессом, будто ожидая чего-то необычного с минуты на минуту.
Павлу хотелось поговорить с ним напоследок, узнать об ощущениях старика, как-то понять, что ожидает человека «там». Но ему неудобно было мешать старику, лезть в такую минуту со своими просьбами. Да и старик, будто чувствуя потребность Павла, скорее всего, из каприза молчал уже два часа и с некоторой гордыней смотрел куда-то поверх головы Павла. Его суровое лицо будто говорило: «Не чета ты мне, не скоро тебе еще…»
И хотя Павел знал, что суровость старческих лиц вовсе не отражает их сути – на самом деле они могут внезапно искривиться и покрыться слезами, не только слезами тоски, боли, но и позорнейшего, младенческого умиления; все-таки, сейчас он не был уже убежден во всем этом. Уверенность старика в своем бесспорном превосходстве на этот раз пересилила таки с детства воспитанное в нем стремление всегда добиваться своего. И Павлу оставалось только сидеть и терпеливо ждать, когда старик проявит слабость и пойдет на контакт. Но даже и в этом спокойном, вынужденном ожидании он напоминал хищника, не оставляющего своей жертве никакого шанса.
На какое-то мгновение Павел отвлекся на незначительную мысль о том, какие смерти ему уже довелось увидеть, за долю секунды перед ним пронесся калейдоскоп из гробов, плача родственников, трясущихся старческих рук и домашних животных, становившихся вдруг почему-то умными сверхъестественными тварями в такие часы, как он почувствовал движение на постели. Он быстро глянул в глаза старика. Неожиданно для Павла они оказались очень живыми, даже с какой-то озорной и дерзкой чертовщинкой в зрачках. Глаза старика, несомненно, улыбались или даже ухмылялись, хотя на его бледном лице не шелохнулась ни одна полуумершая уставшая мышца.
- Ну вот ты и пришла, Маша, - подмигнув, сказал старик Павлу, вцепившись в его руку с невероятной силой.
- Надо лежать тихо, Остап Поликарпыч, - прошептал Павел, осторожно пробуя высвободить руку.
- Вот ведь, как выходит, Маша. Прожил я всю жизнь тихо. Никому зла не сделал, да и добра тоже. Всю жизнь, значит, тут, у моря, без людей. Ан, видать, не гоже так жить было.
Рука старца была уж абсолютно холодной. Павлу стало немного не по себе, хотя и редко такое случалось. Его поразило, что теперь, с охлаждением, смерть резко отступила или была заменена каким-то эквивалентом, но все-таки, старик не умер.
- И что теперь будет, Остап Поликарпыч? – спросил Павел, отчаявшись вызволить свою руку из плена.
- Да ничего не будет. Не был наполнен сосуд ничем, понимаешь? Ни медом, ни дегтем. Только паук в нем паутину сплел. Не примут меня, такого-то, убогого «там».
Рука старика разжалась. Слез не оказалось, чтобы выразить то, что переполняло его, только ногти его вонзились в простыню.
«О Боже! Вот оно. Ну пусть, пусть, не то, что искал, только это, может, еще большая удача, надо только осмыслить все», - думал Павел, быстро поднимаясь к березовой рощице, где была его дача.
На другой день Павел отправился к старику с самого утра, даже не позавтракав. По дороге он окунулся в море, чтобы окончательно проснуться.
В домике старика не оказалось. Его пес забился в пыльный угол и мрачно следил за гостем. Собака смотрела на Павла как-то странно, будто с некоей гадливостью. Слегка ошалев, Павел попятился к выходу…
Ночью в роще кто-то утробно выл. Потом что-то носилось по роще, ломая кусты. Павел ворочался и скрипел зубами, раздраженная жена ушла спать на веранду. Не выдержав, Павел натянул трико и вышел из дому. Дул легкий ветерок, луна куда-то пропадала время от времени, устраивая короткие вспышки. Метрах в пятистах от дачи Павел увидел бредущий по берегу силуэт старика. Рядом метался его старый, ранее всегда ленивый и спокойный пес. Он подбегал спереди, нюхал песок у ног старика, потом снова отступал и снова возвращался понюхать песок.
Павел стал быстро спускаться с холма к берегу. Приближаясь, он заметил у старика на плече моток веревки.
- Доброй ночи, Остап Поликарпыч. Не спится?
- А, Маша, - обрадовался старик, сбросив моток с плеча.
«Какая Маша?», - подумал Павел, переводя взгляд на пса. Пес сел и тяжело оглядел пришельца, не принюхиваясь, а именно вглядываясь в фигуру Павла.
- У меня, Маша, гостинец есть для тебя, - усмехнулся старик и, достав из-за пазухи небольшой сверток в ситцевой зеленоватой ткани, кинул его Павлу.
Павел с любопытством быстро развернул сверток, пальцы утонули в податливой мякоти сгнившей рыбы, в нос ударил сильный смрад. Павел с отвращением откинул рыбу подальше. Она со шлепающим звуком разлетелась на куски, ударившись о камень.
- Вот так и меня, Маша, так и меня. Взяли было да тут же и вышвырнули восвояси, - громко сказал старик с обидой в голосе, присаживаясь на песок.
Он был бос, в длинной холщовой рубахе и темных брюках от шерстяного костюма. Седые космы его волос время от времени взметал ветер.
- Помоги мне, дочка, - после некоторого молчания попросил старик Павла.
- Как помочь, Остап Поликарпыч?
Старик взял веревку за конец и кинул его Павлу. С другого конца он намотал себе веревку на шею. Потом подозвал пса и маленьким шнурком привязал того за шею к своей щиколотке.
- Пойдем мы с Гнедым поплаваем, а ты нас вытяни через полчасика, - сказал старик, подобрав на берегу несколько камней и рассовав их по карманам брюк.
- Я все сделаю, Остап Поликарпыч, - пообещал Павел, подумав: «с каким еще Гнедым? Собаку-то не так зовут, кажется?»
А старик уже зашел в воду по колени; пес покорно плелся сзади, нюхая воду.
- Через полчаса, Маша, не раньше! – крикнул на прощание старик Павлу, окончательно скрываясь в пучине.
Павел обмотал на всякий случай веревкой кисть руки и стал пристально следить за тем местом на воде, где миг назад виднелась макушка старика.