Mr. Bushlat : Апоптоз Окончание

XII
- Мать твою, мать твою, мать твою! - как мантру повторял Громов, - Мать твою!
- Заткнись! - отрезал Собольский. Он сосредоточенно считал ступени. Девять, пролет, девять. Пролет. Две ступени и вдох. Две ступени и выдох. Могучий инстинкт толкал его вперед - тело наполнилось адреналином, и бежать вверх по облезлым ступеням было легко.
Громов, отстав на полпролета, сосредоточенно пыхтел за его спиной.
- По-го-дии... - выдохнул он, - Стой!
- Нельзя нам останавливаться, Петя!
- Стой, Стой! Я сдохну сейчас, умру!
Собольский остановился, понимая, что каждая секунда промедления приближает его к гарантированной мучительной смерти. Мельком посмотрев вниз, он понял, что они за считанные минуты преодолели как минимум десять этажей - отсюда, фигурка Жилиной, что верещала и карикатурно подпрыгивала на месте, казалась совсем крошечной.
Она была одна.
Монстр исчез.
- Он ушел, ушел... - просипел Громов у него над ухом, - ушел, видишь!
Собольский перевел дух, чувствуя, как сердце тяжело и неритмично бьется в груди, и огляделся. Они находились как раз напротив чудовищных размеров черного круглого окна, что источало слабый, неяркий и мертвенный свет. Отсюда он явственно видел, что окно, подобно мозаике, состоит из небольших участков стекла, скрепленных между собой полосками металла. Оно походило на гигантский глаз насекомого, что пялился прямо на него с неистовой злобой.
Снизу что-то злобно крикнула Жилина.
Он уставился на нее с высоты.
- Немедленно вернитесь! - донесся до него истерический вопль, - Прыгайте вниз!
С ужасом Собольский понял, что ему действительно очень хочется прыгнуть вниз или, по крайней мере, задержаться здесь еще ненадолго, созерцая великий Черный Глаз…
Громов закричал.
Он повернулся и увидел, как по лестнице стелется живой ковер из крабов.
- Вот черт! Черт! – он вскочил на ноги и, ухватив Громова за ворот, потащил его наверх за собой, - Вперед! Шевелись!
Громов как-то неожиданно жалко всхлипнул и безропотно потопал следом, то и дело останавливаясь и заглатывая воздух. За их спинами весело свистели крабы.
Собольский бежал, глядя прямо перед собой. В туманном свете, источаемом, словно гной, омерзительным окном, ступени перед его глазами казались призрачными, сотканными из мглы.
Становилось ощутимо темней.
Подняв голову, он увидел, что следующий пролет погружен в абсолютный мрак.
При этом он отчетливо видел ступени, находящиеся непосредственно за пролетом. Складывалось впечатление, что участок реальности прямо перед ним попросту не существует.
Собольский рывком остановился и чуть не упал, когда на него сзади налетел отдувающийся, мокрый насквозь Громов.
-Что? Что? - кум хрипел как загнанная лошадь.
Собольский молча указал вперед. Тьма была настолько плотной, что ее можно было резать ножом.
- Что такое? - выпучил глаза Громов, - Надо бежать! Этот… оно… я его слышал… урчание… как в животе, блядь! Оно голодное, долж-но быть… над-до бежать!
- КУДА????? - заорал Собольский, - КУДА, БЛЯДЬ, БЕЖАТЬ?????
В нескольких метрах снизу от них раздался торжествующий клекот. Ангрихон приближался. Внизу хохотала Жилина. Посмотрев на ее муравьиную фигурку, Собольский вновь почувствовал идиотское желание прыгнуть, - скорее, ментальный приказ, исходящий от нее.
Громов завизжал. Собольский оглянулся и увидел, как по куму ползут мелкие крабы-разведчики. Из-за угла снова раздался рев-теперь в нем чувствовалась издевка и… какой-то неистовый голод.
Громов судорожно стряхивал с себя крабов и давил их ногами, но их становилось все больше. Внезапно он с воплем оттолкнул Собольского и, тяжело протопав мимо, нырнул во мрак следующего пролета.
Тьма поглотила его с едва слышным чавкающим звуком.
Не осознавая более, что он делает, Собольский устремился следом…
XIII
… и тотчас потерял ориентацию. Он чувствовал, как все волосы на его теле мгновенно встали дыбом, кожа увлажнилась, и в кончиках пальцев возникло зудящее мерзкое ощущение. Он попытался вдохнуть, но воздух был настолько тяжел и насыщен влагой, что с таким же успехом он мог пытаться дышать под водой.
В панике Собольский сделал шаг вперед, стараясь быть предельно осторожным - он твердо был уверен в том, что стоит ему упасть, и он уже не поднимется. Под ногами он ощущал шершавые бетонные ступени, однако не слышал звука своих шагов, как и тогда, в подворотне. В принципе, он вообще ничего не слышал - тьма съедала все звуки, оставляя его наедине с ужасом.
Он все же не удержался и споткнулся, коснувшись пальцами холодного бетона. Он почувствовал мелкие выбоины и трещины, и это прикосновение к реальности отчего-то успокоило его. Понимая, что не протянет долго без воздуха, Собольский ускорил шаги, считая ступеньки в уме.
Четыре…
Три…
Две…
Одна…
Раздался громкий хлопок. Тьма отрыгнула его, и он упал на грязный бетонный пол лестничной площадки. Оглянувшись, он увидел плотную завесу мрака, слегка колышущуюся, подобно трясине.
Стоя на коленях, упираясь руками в пол, он сделал несколько судорожных вдохов. Потом выпрямился, отряхнул строительную пыль с ладоней и прислушался.
За его спиной стояла тишина.
Он осторожно приблизился к краю пролета и посмотрел вниз.
И не увидел ничего… Его окружал мрак.
Собольский поднял голову вверх и понял, что добрался почти до крыши. От растрескавшегося бетонного перекрытия, в которое упиралось множество тонких колонн, его отделяло лишь два пролета.
- Семеныч? - позвал он. Звук собственного голоса показался ему странным, слабым и неприятно режущим слух.
Он откашлялся.
- Петя? Гром?
С потолка здания сорвался кусок штукатурки и беззвучно полетел вниз во мглу.
Громов пропал.
- Что же это? - прошептал Собольский, отстранённо глядя на клубы мрака, поднимающиеся снизу подобно туману.
- Где я?
Он еще раз поглядел в сторону плотной завесы тьмы за своей спиной, окинул взглядом сумрак под ногами и на мгновение представил себе, что случится, если он сейчас прыгнет.
- Я буду падать вечно. В темноте... - пробурчал он.
- Я потерялся…
Кряхтя и постанывая по-стариковски, чувствуя боль в ногах, он медленно поднимался вверх по ступеням. Если не смотреть назад или вниз, то можно было предположить, что он находится на территории вполне обычной полуразрушенной стройки - ступени были грязные, тут и там валялись окурки, фальшивыми алмазами блестело битое стекло.
Лестница упиралась в серую бетонную стену, по центру которой находилась небольшая дверь с латунной ручкой. Когда-то дверь запиралась на замок, но дужки крепежей были грубо вырваны, а сам замок, весь изъеденный ржавчиной, валялся на полу.
Не думая ни о чем, Собольский сомкнул пальцы вокруг дверной ручки, ощутив кожей ладони приятную прохладу металла, и, открыв дверь…
XIV
…Сознание возвращалось неохотно, болезненными, гулкими ударами, что отдавались в затылке.
Громов открыл глаза. Поначалу, ему показалось, что он ослеп - настолько плотной была темнота вокруг него. Через несколько секунд глаза потихоньку начали привыкать, и сквозь тьму проступили очертания окружающих предметов.
Он лежал на животе, в холодной глубокой луже. Все тело саднило, будто его избили. Перед глазами валялась пустая бутылка из-под пива. Почему-то ему неприятно было смотреть на нее, и он перевел взгляд на непонятную ржавую конструкцию, напоминавшую остров марсианского треножника. Прищурившись, он попытался понять, на что же смотрит, но уставший мозг отказывался работать, а мысли медленно крутились по кругу, подобно тяжелым жерновам. Заскулив, Громов уперся руками в мокрую скользкую жижу и рывком встал с земли.
Марсианский треножник перед его глазами был качелями, едва раскачивающимися на ветру с тонким жалобным скрипом. Он находился на детской площадке, судя по всему, той самой детской площадке, что была расположена прямо перед…
Громов задрожал и плотно обхватил себя руками, стараясь унять внезапный спазм ужаса. Зубы его громко и отчетливо клацали.
- Что же... - пробормотал он, раскачиваясь как дервиш, - Мы же были…
Где были? В голове одна за другой мелькали картины столь дикие и невероятные, что поверить в их реальность он просто не мог.
- Мы вошли в здание, - прошептал он и скорчился от собственных слов, - Мы…мы… о, боже, тьма! - сделав несколько шагов, он прижался к холодному металлу горки и постарался успокоиться, делая короткие быстрые вдохи.
Вцепившись руками в металлические поручни, Громов поднял голову и осмотрелся еще раз. Перед его глазами мертво и равнодушно возвышалась громада панельного дома. Белье гулко хлопало на ветру, в разбитых оконных рамах свистел ветер. Прямо перед ним черным зевом манила подворотня, освещаемая желтым гнилым светом единственного фонаря. Вялый свет распространялся и на нижние этажи здания, окрашивая их в трупные оттенки.
За спиной у Громова о чем-то шептались кусты. Он вспомнил, что неподалеку находится проход, за которым… за которым…
Он не пошел бы туда. Ни за что.
Втянув голову в плечи, он посмотрел наверх, где по его предположениям должен был находиться Черный Дом, но в плотной темноте, укутавшей небо бархатом, не было видно ни зги.
Не было ни звезд, ни луны - над его головой раскинулась пустая бездонная вселенная.
Громов сделал было несколько шагов в сторону подворотни, но стоило ему посмотреть на ее манящее нутро, как его снова охватил страх.
Ему нужно было попасть домой. Во что бы то ни стало - попасть домой. В семью. В объятья теплого электрического света. Под горячий душ. Смыть ту вязкую мерзость темнее ночи, в которой он утонул, когда… Воспоминание выбило очередную дрожь из его крепко сжатых зубов. Он судорожно прижал ладони к куртке и принялся оттирать слизистую субстанцию, комьями покрывавшую ткань.
- Нужно идти, - шептал он, то и дело поглядывая на зовущую подворотню.
- Черт… - Громов встряхнул руками и, нервно оглядываясь на скрипящие качели, побрел прочь, стараясь держаться как можно дальше от стены здания.
- Я обойду… обойду, - бормотал он, - не может же оно быть бесконечным. Должен быть проход! Мне нужно домой!
Внезапно, его озарила мысль. Остановившись, Громов пошарил в кармане и, торжествующе вскрикнув, достал телефон. Нажав на кнопку включения, он ахнул восторженно, увидев как зажегся экран.
-Вот! Вот! - он торжествующе потряс телефоном в воздухе и торопливо набрал номер службы такси.
Приложив трубку к уху, он несколько мгновений напряженно прислушивался и вздохнул с облегчением, когда в трубке раздались длинные гудки.
- Ну же! - нетерпеливо бормотал он.
- Такси «Экспресс»! Или с нами или в лес! - раздался жизнерадостный женский голос на фоне развеселой карнавальной музыки, - Чем могу помочь?
Несколько опешив от идиотского рекламного лозунга, Громов замер, с силой сжимая трубку в руке.
- Слушаю вас! Алле! Вы меня слышите? - осведомился все тот же голос, - Алле!
- Да! Да!!! - закричал он и почувствовал, что вот-вот расплачется, - Такси! Мне нужно такси!
- Ну это разумеется, - развязно заявил голос, - а куда? Куда, собственно, вам нужно подать машинку?
Он огляделся, в тщетном поиске таблички.
- Я… мне…
- Это не адрес, - холодно заявила женщина за тридевять земель, - Мне-мне-мне! В такую даль никто не поедет!
Он все же заплакал, не удержался. Размазывая свободной рукой слезы и грязь по лицу, он забормотал быстро и нервно:
- Рядом с Черным Домом. Черный Дом! – и истерично запричитал, - Море! Детская площадка! Даю двести!
После секундного замешательства оператор, задорно крякнув, произнесла:
- Вот, это другое дело! От вас покойника после похорон не добьешься! Ждите!
- Мой номер… - умоляюще начал было Громов, но девушка прервала его.
- Постойте-ка… А…хм-м… Нет, милейший, - любезность исчезла из ее голоса, теперь он казался… механическим.
- А вы же не с нами! - связь внезапно стала очень громкой. Женский вопль, болью резанул по барабанным перепонкам, - ВЫ НЕ С НАМИ!!! А значит - вам в лес!
Наступила тишина. В ужасе, Громов поднес трубку к глазам и уставился на размозжённый, покрытый трещинами мертвый экран, с которого стекала черная слизь. Парализованный страхом, он стоял без движения, стискивая трубку в руках. Потом, словно очнувшись, откинул ее в сторону с гримасой омерзения и побежал вдоль бесконечной черной стены.
- Выход… - сипел он на ходу, - Должен быть выход!
За спиной раздались шаги. Кто-то… или что-то преследовало его, отставая лишь на метр не более.
Он резко остановился и оглянулся.
На грязной, усыпанной листьями и мусором дорожке никого не было.
- Мамочка, - прошептал он и побежал. Теперь он весь превратился в слух. Стоило ему сделать несколько шагов, как невидимый преследователь зашелестел листьями за его спиной.
Он остановился, повернулся вокруг оси и выставил кулаки. И снова –у видел лишь пустую тропинку.
Резкие порывы ветра раскачивали сухие деревья. В воздухе кружились черные обугленные листья. Где-то в глубине мертвого дома звенел телефон.
Он рассмеялся, ослепленный неожиданной догадкой. Посмотрев на свои ботинки, сплошь покрытые прилепившейся к грязи и слизи листвой, он расхохотался пуще прежнего.
- Как в детстве! - смеялся он, - Надо же! Листья!!! Как…
- В детстве… - эхом отдалось за спиной.
Медленно, на деревянных ногах, он повернулся…
…И встретился глазами с холодным и жадным взглядом мальчишки, которого видел несколько часов тому на детской площадке. Боже, эти несколько часов… Эта вечность…
- Вечность… - хихикнул мальчик и широко, по-жабьи ухмыльнулся, обнажив черные острые зубы, - Вееечность…
Из-за его спины, словно сотканный тьмой, появился еще один мальчишка, в грязной спортивной куртке и рваных джинсах. Он улыбался, раскрывая пасть, полную зубов.
- Веечность, - прошипел кто-то из кустов.
- Вечность! - ревануло слева.
Громов обмочился.
Он понял, что чувствует антилопа, загнанная львами, в тот момент, когда его плотно окружило кольцо из улыбающихся раззявленных ртов, горящих глаз и когтистых тонких рук.
Сколько же их? Он лихорадочно вертел головой в разные стороны, стараясь сосчитать. Восемь? Девять? Девять, о, господи, их девять! Дети постоянно кружились вокруг, то сливаясь с темнотой, то вновь появляясь прямо перед глазами. Несмотря на мрак, он явственно видел, как они роняют слюну.
Кто-то прыгнул ему на спину и одновременно кто-то другой, молнией метнувшись, вцепился в ногу. Громов заверещал от дикой боли но, попытавшись стряхнуть маленькую тварь, лишь потерял равновесие и упал на землю.
Над ним с жуткой улыбкой склонился один из омерзительных близнецов.
- Дядя... Заблудился, - почти нежно прорычал он и вцепился ему в глотку.
XV
…увидел море.
Инстинктивно, Собольский сделал шаг назад, споткнулся и упал в мягкий влажный песок. Приподнявшись на руках, увязающих в рассыпающемся песке, он оглянулся в поисках двери, но она исчезла.
Он находился на узкой песчаной отмели. Позади него, метрах в пяти плескались о берег мутно-синие, окрашенные бесконечными сумерками воды тихой заводи. На другом ее берегу, в чернеющем небе резко выделялись, будто очерченные карандашом, остроконечные крыши, флигеля и трубы неизвестного города.
Все еще не веря своим глазам, Собольский, прищурившись, как бывало в детстве, когда он еще верил в то, что мир можно изменить к лучшему, просто закрыв глаза и пожелав, чтобы все плохое исчезло, посмотрел прямо перед собой.
И снова увидел море.
Был прилив. Метрах в тридцати от него перекатывались черные, пенистые волны. Лежа на песке, он ощущал тяжелый и сонный пульс гигантской массы воды, что с каждой секундой становилась все ближе. Вдоль кромки недалекого прибоя то и дело вздымались серые буруны, с плеском обрушиваясь на песчаное дно, усеянное камнями и водорослями. Низкое угрюмое черное небо, затянутое пеленой, сливалось с пенной массой воды воедино на горизонте. Там, вдалеке, то и дело полыхали яркие молнии, ломая мир на куски. В унисон с мрачным шепотом моря ворчал далекий гром.
Волны наступали медленно, неумолимо, не оставляя надежды. Клочья пены то и дело взлетали в воздух и порывы холодного сонного ветра несли их над безразличной поверхностью воды. В воздухе стоял запах соли. К нему примешивался тяжелый медный запах бойни.
Собольский медленно сел, отряхнул зачем-то песок с ладоней и тупо уставился на прилив. Равнодушная иссиня-черная громада моря неуклонно ползла вперед - пенящиеся волны с шипением и рокотом разбивались о камни. Он почувствовал, как соленые мелкие брызги оседают на его губах, и непроизвольно облизнулся. Соль обожгла язык.
- Господи… - прошептал Собольский. Он встал, сначала на колени, а потом, опираясь руками о влажный песок, выпрямился, ощущая боль во всем теле. Еще раз оглянувшись, тщетно пытаясь найти следы двери, он снова увидел все ту же сонную отмель, столь диссонирующую с рокочущей массой воды за его спиной, и далекие изломанные линии крыш неведомого города. В том, что он находился очень далеко от дома, он был абсолютно уверен.
Ему не было страшно - наоборот, урчание грома и волны, что шептали и рычали уже так близко, отчего-то успокоили его, заставили сердце перестать рваться из груди и забиться в унисон с пульсацией моря. Он глубоко и медленно дышал, равнодушно и в то же время с некоторым отстраненным интересом наблюдая за наступлением воды. Ужас, паника, что довлели над ним, отступили - так, должно быть, ощущает себя осужденный на смерть, взойдя на эшафот и понимая, что спасения нет. Он вспомнил о семье, и мысль эта показалась ему настолько незначительной по сравнению с бесконечно холодной красотой волн, что настигали его… Вспомнил про друзей, про кума, поглощенного тьмой, про ненужную более работу и незавершенную книгу. Вспомнил, как они с женой пытались зачать ребёнка на протяжении стольких лет, и как он порезал палец до кости, вырезая страшную рожу на твердой незрелой тыкве, и как боялся, что порез нагноится. Вспомнил про книги, что не прочитал, и фильмы, что так и не посмотрел, про давно откладываемое путешествие в горы, о котором он так мечтал.
Вспомнил, как просыпался в детстве, радуясь ленивому танцу пылинок в лучах утреннего солнца.
… как восход окрашивал в алый холмы, поросшие ярко-желтыми полевыми цветами. …Плач своего новорожденного крестника, его круглые, бездонные и абсолютно пустые глаза…
Вспомнил, как попал в жуткую аварию и чудом уцелел…
…о том, как потрясающе пах свежий хлеб, когда он был совсем малышом, как он обжигал батоны над конфоркой и, вопреки запрету матери, отрывал горячую хрустящую горбушку и рвал ее на куски, ощущая тот волшебный вкус, что навечно остался в памяти…
Воспоминания просачивались сквозь него и уходили в песок, оставляя его нагим перед величайшей загадкой жизни.
Смертью.
Он плакал, или это была лишь морская пыль на его щеках? Спокойно, с улыбкой, глядел он на воду, что теперь лизала подошвы его ботинок. Быстро темнело - бесконечные сумерки наконец закончились, уступая сцену ночи.
И тогда из пучины пришел звук - низкое, вибрирующее гудение, что заставило каждый мускул в его теле напрячься. Он пристально вгляделся во тьму и ему показалось, а, быть может, он увидел, как вспучилась вода на горизонте на миг, всего лишь на мгновение явив его взгляду истинного хозяина пучин, исполинского Кракена, омерзительное и в то же время прекрасное воплощение бесконечного хаоса. Там где вода сливается с небом, во тьме, вскипел участок еще более плотной тьмы, будто клубок гигантских червей, сотканных из зла. Взвились к небесам чудовищные титанические протуберанцы щупалец и с шумом, подобным грому средоточие мрака, низверглись в пучину вод.
Молния осветила абсолютно черную поверхность воды. Отпечатавшись на сетчатке глаз, Собольскому явилась гигантская волна, порожденная нырнувшим Хозяином Моря, что с огромной скоростью неслась на него, с ревом, разрывающим барабанные перепонки.
Он не побежал, но, раскинув руки, закричал, приветствуя столь потрясающий финал. Вода ударила его с силой локомотива, смяла и раздавила в своих объятьях. Перед смертью он узрел бездонную пропасть, наполненную ненавистью и вечным страданием.
Вопль… и его не стало.
На черном бархате неба, холодным алмазом сверкнула первая звезда.