Zaalbabuzeb : Фиона

Картинка в объективе дёрнулась. Замелькали какие-то катушки с ремнями, заваленный микросхемами стол, электроды, дымящий паяльник. Картинка сместилась влево. Замерла на облупленной стене с плакатом. На плакате был изображён мужчина без кожи, с алым мясом мускулов, связками и надписью: «Posterior anatomy».
В объективе появился человек в сильных очках; он смотрел в камеру. Зрачки за линзами напоминали две чёрных проталины в грязном снегу.
Человек сидел молча. Затем, будто что-то вспомнив, произнёс:
– Видеодневник, второе апреля, – голос его был глухим, отдавался эхом. – Сегодня прислали платы из Китая. Они никуда не годятся. Мне приходится слишком много использовать мелких плат. Это потеря качества в уступку количеству. Нерационально и совершенно неизящно. Но мы всё же продвигаемся. Мы достигли уже многого. У меня потеет спина, когда я думаю об этом… Грациозность – это слишком тяжело. Я вынужден прилагать усилия со всеми этими связками и сухожилиями. Меня пугают степени свободы её костей и суставов. Их много. Но всё заключается как раз в них.
Человек умолк. Глаза неподвижно смотрели в объектив.
– Она, конечно, будет молчать, – заговорил он снова. – Не нужно, чтобы она говорила. Этого и так хватает. Но она будет всё понимать. И меня тоже… Жена нас, естественно, ненавидит. Но она не посмеет вредить. Хотя с этой коровой нельзя быть ни в чём уверенным. Всё-таки я думаю, она не решится, потому что…
Раздался глухой звук шагов. Человек вздрогнул и скосился на потолок. Нижняя губа отвисла, за ней зажелтели подгнившие зубы.

До слуха Вовы долетало что-то про ростовщический процент. Про Фому Аквинского и Ганзейский союз. Но Вову не занимало ни то, ни другое, ни третье. Меньше всего на свете его интересовала экономика – хоть средневековая, хоть наших дней. Зачем он только поступил на экономический факультет?
Оксана Валерьевна высилась у доски, то и дело взмахивая кулачищем. Так она, видимо, пыталась добавить вескости к своим словам. Однако и без кулаков мало кто решился бы с ней спорить.
Закончив про внутреннюю ценность, преподавательница метнула в Вову лукавый взор.
Лекция кончилась, и студенты начали собирать вещи. Вове не хотелось на бухучёт, поэтому он отправился гулять по коридорам. Дойдя до кафедры машиностроения, он оглянулся.
Над группкой студенток в коридоре замаячило лицо Оксаны Валерьевны. Преподавательница шагала к Вове с бордовыми губами, сжатыми в жёсткой улыбке.
Он любил иногда подразнить Оксану Валерьевну. Заставить её побегать. Вот и сейчас он нырнул в боковой коридор, в конце которого оказался тупик. Вова покосился на сваленные на полу баннеры. На вёдра с засохшей краской. Хмыкнул. На плечо упала ладонь.
От Оксаны Валерьевны пахло чем-то приторным и душным. Кожа источала жар.
– Прогуливаешь? – спросила женщина. – Балбесом вырастешь.
В её зубах плясало драже «Тик-Така».
Вова пожал плечами, вздохнул. И вцепился Оксане Валерьевне в предплечье.
Сквозь липкую кожу и слой жира пальцы прощупали мускулы. Глаза Оксаны Валерьевны на миг закатились и, задышав как паровой утюг, она начала оседать.
Раньше Вову забавляла её странная возбудимость от прикосновений. Сейчас он ощутил лишь скуку.
– Муж, – выдохнула женщина, – в Питере. За запчастями. Он... Я… О-о-ох.

Бордовая «Хонда» вырулила со стоянки и, набирая скорость, помчалась по университетскому городку. Из-под колёс летела слякоть. Студенты матерились, отпрыгивали, но брызги всё равно попадали на джинсы.
Из-под наледи на тротуарах глядели зрачки асфальта. Девятиэтажки чернели одинаковыми окнами, тянясь в угрюмое небо. Визжащая на поворотах «Хонда» выглядела как поцелуй этому тусклому миру – наглый, смачный и жадный. От такого взбодрится самый сонный постовой.

– Ты должен учиться, – сказала Оксана Валерьевна, растянувшись на кровати. – А то станешь дураком. И будешь копейки зарабатывать.
Вова посмотрел на её жёлтые ступни с потрескавшимися пятками. Встал и, почесав ягодицу, нагишом вышел из спальни.
Все кому-то что-то должны. Его ж, однако, не особо-то это заботило. Он вообще подумывал бросить универ и уехать к бабушке в Лысьву или куда-нибудь в Индию. Ни для чего. От нечего делать.
Дом Оксаны Валерьевны был большой, прохладный и сумрачный. На втором этаже располагались кабинет и спальня, на первом – гостиная, зимний сад, санузел и кухня. Вова оглядел кухонные ящики, плиту, микроволновку и вынул из холодильника бутылку с ряженкой. Отхлебнув, направился к двери в конце коридора.
За дверью темнела лестница в подвал. Вова спускался осторожно, держась за стену. Пальцы нащупали выключатель, нажали. Свет врезал в глаза. Вова сощурился. Затем, когда привык, стал оглядывать помещение.
Взгляд блуждал по ящикам с запчастями и разбросанным по полу микросхемам. По 3D-принтеру и компьютеру. Наконец, прилип к чему-то в углу подвала.
Вова вытянул шею и замер. Рот его приоткрылся.
– Ну ты где-е-е?! – приглушённо донеслось сверху. – Я разогрею бли-и-инчики.

В объективе возник плакат с ободранным мужчиной. На плакате чернели надписи, сделанные от руки, также линии со стрелками.
Человек в очках смотрел в объектив.
– Неделю назад я прилетел из Петербурга. Мне пришлось пойти в университет, чтобы отдать сенсоры программистам. Они напишут для меня обработчик сигналов.
Нижняя губа дёрнулась, уголок рта скривился.
– В коридоре ко мне подошёл молодой человек. Он сказал, что прочитал все мои статьи в «Науке и технике» и заинтересовался моим проектом. Мы поговорили. Он показался мне увлечённым и, похоже, талантливым. Но непростительно мало знающим. Я сообщил, что при старании он может перевестись на наш факультет. И пригласил его домой… Когда мы постучали, и корова открыла дверь, она застыла, как истукан. Это выглядело невежливо. Потом она сказала, что не ожидала увидеть своего студента на пороге. Может, так оно и есть. Не знаю.
Человек в очках замолк. Его зрачки сделались большими и водянистыми, точно лужи на асфальте. Казалось, дёрни он головой, и они выплеснутся на линзы, стекут грязными ручьями.
– Он отказался от чая, мы сразу спустились в подвал. Молодой человек верно увидел суть того, что я ему показал. Сочетание жил и костей из стали он назвал довольно точным словом. Безупречность. Я учуял запах его горячей кожи. Увидел, как шея покрылась пупырышками и взопрела, когда он пожимал ей руку. Он очень тонко описал то, чего пока нет. «Нежность, грация». Надо же.
Человек закрыл глаза и вздохнул.
– Он станет мне помогать. Мы будем много и тяжело работать. Уже скоро. Скоро она меня обнимет.

– Чтобы выглядеть стройной и свежей, – сказала женщина из радиоприёмника, – вы должны держать голову прямо. Красивая осанка – ваш путь к изящности.
Оксана Валерьевна спала плохо: ворочалась, просыпалась, кашляла. Ей чудилось, что из подвала доносится грохот. Как будто драная кукла устроила ночную оргию. Однако муж сопел на кушетке в углу и находиться в подвале не мог. Поэтому вместо того, чтобы идти разбираться, Оксана Валерьевна переворачивалась на другой бок и засыпала.
Муж и сейчас похрапывал, запрокинув голову на подушке и подёргивая веками. Утренний свет выделял вены на его руке, свесившейся с кушетки. Уже два года эта рука не прикасалась к Оксане Валерьевне. Да она и не позволила бы.
Всё, что Оксана Валерьевна хотела – это из студентика Вовы сделать для себя нормального мужика. Ради этого она шла на жертвы, она рисковала. Однако теперь Вова не говорит ей ничего, кроме дежурного «здрасьте». После чего вытирает ноги и отправляется к мужу в подвал.
От каждого «здрасьте» у Оксаны Валерьевны всё сжимается в груди, в глаза ударяют слёзы, которые она кое-как сдерживает. Кажется, она позволила себе непростительно много. Таких чувств сильная женщина не должна испытывать ни к кому на свете.
– Вы должны наносить макияж равномерно, не густо, – продолжало радио. – Этой весной в моде яркие цвета.
Оксана Валерьевна поморщилась и, сев перед зеркалом, с остервенением намазала губы бордовой помадой.
...С самого утра паршивец не включал телефон. Звонила, несясь в автомобиле на работу. Звонила с кафедры, в перерыве между парами. «Абонент временно недоступен. Позвоните позднее».
Но ничего. Третье занятие у неё назначено как раз у Вовиной группы. После пары Оксана Валерьевна зажмёт его в коридоре и объявит, что решилась.
Она подаёт на развод. «Пилит» имущество, гонит мужа из дома, и уже скоро Вова сможет перебраться к ней.
Оксана Валерьевна не знала, как Вова отреагирует. Но всё равно собиралась сказать.
Студенты ввалились в аудиторию крикливой оравой. Парни спорили о «Металлике» и концепции Шумпетера; девчонки хихикали и стреляли глазками в парней. Расселись. Место, где обычно скучал Вова, пустовало.
Лицо преподавательницы стало каменным. Заиграла мелодия. Оксана Валерьевна встрепенулась и схватила мобильник. Тут же взгляд её сделался суровым.
– Чего? – спросила она в трубку.
Из телефона донёсся вопль мужа:
– Где она?!!
– Кто?
– Ты знаешь, сука, ты опять врёшь, ты посмела…
Физиономия Оксаны Валерьевны перекосилась от ярости. По щекам расползлись два пунцовых пятна.
Она бросила студентам:
– Готовьтесь к коллоквиуму.
И, давясь злобой, со сжатыми кулаками зашагала из аудитории.
Бордовая «Хонда» вырулила со стоянки и, набирая скорость, помчалась по университетскому городку. Девушка, переходившая дорогу, в последний миг отпрыгнула – «Хонда» окатила её потоком грязных брызг. УАЗик резко затормозил на перекрёстке, пропуская бешеную иномарку. Взвыла сирена машины ДПС.
Не сбавляя газа, Оксана Валерьевна выкрутила руль. Автомобиль с визгом развернуло и понесло вбок. Колесо попало в выбоину с водой. «Хонду» подбросило и швырнуло к обочине.
С резким ударом она врезалась в фонарный столб.

Человек в очках смотрел в объектив.
– Причин забирать её не было, – сказал он мрачно. – Но я ощущал вину. Прежде всего, перед собой. Непростительно терять способность к анализу из-за эмоций. То, что Фиону унёс сопливый крысёныш из универа, было очевидно с самого начала.
Человек вздохнул и закрыл глаза.
– Я забрал Оксану из больницы. От персонала не было проку. У неё двигалась голова, дёргались пальцы, и всё. Она не разговаривала и моргала. От этого взгляда у меня чесалась поясница. Это нервировало. Я подумывал всё кончить. Но полиция так и не отыскала крысёныша, и заняться мне было нечем. Поэтому я хотя и сомневался, всё же решил попытаться наладить её тело.
За спиной человека поверх плаката «Posterior anatomy» висела чёрно-белая распечатка – «Леда и лебедь» Микеланджело.
– Начав с рук, я обнаружил, что они всё-таки обучаемы. Их можно научить движению. Вскоре работа с её сенсорно-моторной амнезией меня затянула. Её обучаемость очень привлекает. Она зачаровывает, и она куда лучше, чем была у Фионы. Оксана по-прежнему молчит, но уже двигает членами. Думаю, в течение месяца начнёт передвигаться сама. Я учу её плоть новой грации. Изяществу. Ей, похоже, нравится. Когда я касаюсь её в определённых местах, она… вздрагивает. Это странно и вдохновляюще. Я знал об этом и раньше, но почему-то не додумался до такого, когда собирал Фиону. Получилось бы наделить её подобной функцией? Смог бы я внедрить в её оболочку теплорегуляцию? А способность выделять сало, пот и запахи?
Человек пристально поглядел в камеру. Уголок его рта дёрнулся и поднялся вверх. Вслед за ним задрался и второй, образовав подобие улыбки.
– Налаживая Оксану, я думаю, что всю жизнь занимался не тем, чем следовало. Но теперь, – человек сверкнул глазами, – теперь я попробую что-то ещё.