Случайная : Никогда не вяжите пуловеры своим любимым!

Пролог.

Никогда не вяжите пуловеры своим любимым!
Ибо каждая вывязанная петля - лицевая, изнаночная, с накидом или без – приближает конец отношениям.
Можно, впрочем, прибегнуть к более изощренным приёмам в рукоделии: вывязывать ирландские косы, шахматные узоры, мальтийские кресты...
Но не стоит обольщаться – они лишь отдаляют печальный финал. Платочная вязка и даже английская резинка, напротив, ускоряют.
Другое дело – если любимый плотно уселся в домашнее кресло, зажав пульт от телевизора. Тут сам бог велел оплести его с головы до пят. Некоторые, наиболее преданные жёны, не гнушаются вязать носки из собачьей пряжи.
Хотя, на мой взгляд, можно ограничиться и шарфиком.
Чисто символически.

Наташка.

Всем хороша была душа - Наташа!
Умная, в меру циничная, компанейская. С живыми карими глазами, вечно смеющимся алым ртом до ушей и перламутровым горлом, которое она казала, всякий раз заливаясь хохотом.
С прелестным бюстом и асимметричной стрижкой на смоляных волосах.
Она была из тех опасных женщин, которым не стоит переходить дорогу – уж если невзлюбят, то со свету сживут. А если в подруги возьмут – в лепёшку ради дружбы разобьются.
Ума ни приложу, чем я, застенчивая мямля, ей приглянулась? Да только она взяла меня под свою опеку с первых же дней моей работы в нашем бюро. Перед кем-то выгораживала и хлопотала, что-то доставала, чем-то баловала…
Хорошая была Наташка.
Но не умела поднимать упущенные петли.
А я – умела. Я была асс по этому, прямо скажем, затейливому делу.
И я была свидетельницей всех её романов.
Помню наперечет все связанные ею, для любимых, свитера и пуловеры. Для иллюстратора журнала Весёлые Картинки, Андрея: бежевые косы на пчелиных сотах. Это такой узор - пчелиные соты, кто не знает.
Андрюша был у неё первый и, как выяснилось впоследствии, самый любимый мужчина, и потому в запальчивости она выбрала мохер. Помню, с каким трудом приходилось распускать изделие, чтобы поднять пропущенные петли – длинный ворс ни за что не хотел отдавать нить!
Второй, спортсмен-скалолаз, и, что характерно, тоже Андрей. Как сейчас помню: фиолетовый меланж. Он страдал ранним облысением. Скалолаз, то есть, страдал - не меланж. И глубокий, насыщенный цвет изделия придавал ему значительности, компенсируя лицевую невнятность.
Потом был милиционер Юра: ядовито-зеленый акрил. Скрипел, чёрт, на пальцах. Акрил, то есть, скрипел - до сих пор зубы сводит при воспоминании. Но Наташка настояла на цвете: Юра был зеленоглазый блондин. С повадками сытого кота, добавлю я от себя. И потому - зелёный.
Бородатый фотограф Лев: шерсть, и, как водится - бордо.
Я, так или иначе, приложила руку ко всем спущенным ею петлям.
Каюсь, не только поднимала. Спускала тоже. Тайком.
Когда видела, что отношения катятся в пропасть.
Замедляла процесс, так сказать.
Справедливости ради, надо сказать, что иллюстратор Андрей таки взял Наташку в жёны и даже увез к себе в Ташкент.
Детей у них не случилось, и спустя три года, он, должно быть, с горя, эмигрировал к родственникам, в Израиль.
А она вернулась. Подсохшая на жарком азиатском солнце, но не утратившая оптимизма и страсти к рукоделию.
Не сразу, но всё же нарисовалась новая модель - скалолаз Андрей. Наташка отчаянно таскалась за ним по всей стране.
Рискуя жизнью, храбро карабкалась по горам, а в перерывах между подъёмами нежно звенела спицами.
Это был самый долгий роман, и пряжа успела выцвести к его завершению. Так что рукоделие естественным образом приобрело меланжевый оттенок.
Фотограф Лев нагло пользовался Наташкиной иудейской яркостью.
Возил её с собой тоже в горы, но недалеко, на Ай-Петри, и фотографировал её голышом на фоне ослепительного снега.
Из одежды на ней была только алая губная помада и чулки на поясе.
Я видела фотографии. Черное и алое на белом.
Милиционер Юра никуда не возил. Сам к ней приходил в обеденные перерывы. Она кормила его курочкой. Мне запомнились его масляные губы и толстая золотая цепь на кудрявой груди.
Так уж вышло, что все свои романы она крутила с женатыми мужчинами. Очень хотела ребёночка. Не выходило.
Доктора ставили неутешительный диагноз .

Прошли годы. Я давно жила в другом городе и даже в другой стране. Обзавелась детьми и очередным мужем.
Из писем от Наташки знала, что она по- прежнему одна, свитера вязать бросила, зато построила себе дом и научилась дрессировать дельфинов в местном дельфинариуме.
Есть и фотография – подруга присела на корточки, алый рот до ушей, белые легинсы, синие сапожки. А рядом, из воды, выглядывает дельфин. Улыбается.
Несколько лет назад получила ещё одно фото. На нём незнакомая женщина-колобок. И только черная, асимметричная волна волос – Натальина. Наташка … беременна? Вот это новость! А лет-то ей! За сорок...
Чудеса.
Так появилась Машка.

Машка.

С Машкой я познакомилась, когда гостила у Наташи.
По обязанности гостьи, как могла, занимала и развлекала ребёнка.
Водила на море. Контакта сразу не получилось.
Машка была своенравной и непокорной.
Не выносила нравоучений и душеспасительных “ взрослых” разговоров.
На всё про всё у неё был один ответ: “ Какая разница!”
Или, чуть что - закатывала глаза и уходила под воду. В прямом смысле уходила, если случалось завести умную беседу во время заплыва.
А плавала она, надо признать, отменно. Как маленький, крутобокий дельфинчик.
Потеплела она ко мне только, когда я стала брать у неё уроки ныряния.
Я действительно не умела нырять правильно, и Машка, стоя на огромном валуне и глядя на мои неумелые плюханья, звонко заливалась смехом. Голову запрокидывала, как мать. Это была единственная, роднившая их черта.
За столом Машка ела исключительно руками, игнорируя приборы и салфетки. Книжки ненавидела. Учиться не хотела, Рисовать – тоже.
Наотрез отказывалась запоминать стишки.
Зевала, когда ей рассказывали сказки.
Орала благим матом, когда мать пыталась заплести её шикарные русые волосы в косу.
А платья тайком выбрасывала в мусорное ведро, потому что ходить предпочитала в шортиках.
Наташка расстроено, ища сочувствия, смотрела на меня.
Я вяло пыталась поддержать её. На что получала от Машки один ответ: “ Тётьлен, какая разница!”
Пару раз я заставала Наташку с ремнём в руке в погоне за хохочущей напроказничавшей дочкой.
Вечером, уложив Машку, она усаживалась на ступеньках крылечка и пригорюнивалась.
“Знаешь, - сказала задумчиво я как-то ей - а ведь твоя дочь права.” “ Как это?” “ А так… Какая, в сущности, разница?” “ Что ты имеешь в виду?” “ Ну, какая разница - чем есть…что носить, – медленно, подбирая слова, сказала я - Главное, чтоб человек был хороший. А Машка – хорошая. Она – кусок природы. Вот, какая есть – такая есть. И ничего ты с этим не поделаешь. Не ломай ты её. Не делай из себя врага. У неё же кроме тебя никого нет. А кто, кстати, отец? Если не секрет…” “ Какая разница! – отмахнулась Наташка и осеклась.
Смеялись потом долго.

Эпилог.

Сейчас Наташа с дочерью живут в Израиле.
Их туда увез Андрей, теперь уже бывший иллюстратор Веселых Картинок. Разыскал и увёз. Его семейная жизнь там не сложилась, детей не завел, хоть и был дважды женат.
Вот теперь воспитывают вместе Машку.
И какая разница, кто настоящий отец.

Потому, что это - Бог.