user : Горная деревня 4.

Здесь, высоко в горах, куда не достают проворные маркетологи, истинная природа человека берет свое за хвост. Люди живут максимально простую жизнь. Они едят, работают, молятся и умирают. Еще у них дети, козы и кошки, мечты и беспокойства, а где-то далеко в столице - правительство, а тут - пыль вместо дорог. Здесь нет сотовых телефонов и социальных сетей, новости слушаются по радио, а не читаются с экранов смартфонов, роль врача выполняет женщина-шаман, а полиции... Её просто нет и никогда не было.
Местные жители носят какие-то старые вещи, доставленные даже не из секонд хэнда, но из домов престарелых, где в этих вещах долгие годы старели люди, сидя без движения перед телевизорами, тщательно изнашивая переданную им стесняющимися родственниками одежду.
Наши ослики медленно двигались куда-то в горы сквозь эту незамысловатую реальность. Так как мы не имели ни малейшего представления о конечной точке нашего путешествия, то оставалось полагаться на внутреннее чутье ослов. Они должны были знать наверняка. Кто если не ослы мог привести нас к истине?
Интересно, что я не могу пояснить откуда мы взяли ослов и почему именно этих трех. На двух мы ехали. Третий ослик виновато плелся поодаль, останавливаясь время от времени потыкать копытом землю для придания себе еще большей виноватости... Иногда его отпускало, он подбегал к нам, пробовал играться мешаясь и толкаясь, что приводило к гневному окрику и новому кругу виноватого поведения.
Радовало одно - нам надо было просто сидеть верхом на ослах и ни о чём не думать. Мы разумеется попробовали играть в нарды, что оказалось не очень хорошей идеей - ослики часто оступались, дергались, шли весьма нестабильно. Короче мы потеряли нарды в пути. Маленькие были ослики.
Ослики пахли горной простотой, подъемами вместе с солнцем, усыпанным звездами ночным небом и говном. Казалось мы пропитались этим запахом навсегда, то есть даже спустя годы ежедневных водных процедур нас будут признавать своими переехавшие в города бывшие жители этих мест. Они будут подбегать к нам и оставаться рядом, просто потому, что будут чувствовать себя в безопасности и комфорте, наполняться силами и надеждой, как всегда происходит, когда после долгого отсутствия возвращаешься в родной город. Им больше не придется ездить на родину - достаточно будет быть подле нас. Может мы даже создадим для них специальное пространство, станем знаменитыми, будем пускать туда по специальным клубным картам, либо по знакомству, строго ограничивая время пребывания. Там обязательно появятся свои наркоманы - подсевшие на ностальгию неуверенные в себе личности, чувствующие целостность лишь краткое время в ходе очередного сеанса валяния у нас в ногах... Они будут пытаться поваляться в долг, приходить рано утром, будучи покрытыми испариной страха и бессонных ночей, обещая заплатить потом...
Это сам по себе духовный опыт - ослики, камни, песок высокогорной пустыни, соленый оскал послеполуденного солнца, пересохшие губы, пограничники киргизы - соберите это все вместе и получите все условия для просветления.

Мы остановились на поминки в одном селе. Мы не знали усопшего, но родственникам явно было приятно, что мы сидим с ними, кушаем их еду, пьем их напитки. В центре села, на пыльной, заваленной коровьими лепешками площади были постелены домотканые ковры прекрасной ручной работы. На них дородные киргизские женщины выставили разные кушанья. Говоря "киргизские" я не имею в виду реальных киргизов - это лишь способ описания незнакомого мне народа. Ибо я не знаю киргизов в той же степени, в какой жителей, а тем более женщин той деревни. Возможно такой подход близок к расизму. Возможно нет. Возможно с точки зрения тех киргизов киргизом являюсь я..
Принесли огромный жбан, полный риса, раскрашенного шафраном, пропитанного жиром высокогорных коз, что пахнет столь резко, что все мухи не просто не подлетали к жбану, но собрались и эвакуировались в соседнюю деревню. Я видел их удаляющиеся эшелоны, плачущих голых детей, еле живых старух, укутанных в рваные черные платки, грозных мясистых женщин, так заманчиво готовых рожать детей, что суетливые крошечные самцы десятками лепились то к одной, то к другой самке...
Жизнь кипела в их странном жужжащем мире. Вскоре принесли огромные деревянные ложки, кажется две, резные, лакированные поверх богатой почти хохломской росписи. В ложки клали плов из жбана, затем к ложкам подходили по очереди и брали себе еду, рассовывая по карманам традиционным вороватым движением. Мы ели плов вместе со всеми, схватив несколько горстей, доставая его за углом из карманов и жадно глотая, обжигая свои внутренности первым с отправления в дорогу домашним питанием.
Постепенно плов разбирался жителями деревни, его становилось все меньше и меньше, и в жбане стала проступать основа плова - то, вокруг чего строился процесс приготовления. Сначала показалось несколько костей, обычное дело, не предвещавшее ничего особенного, но когда кто-то торжественно зачерпнул что-то крупное, явно напрягшись, чтобы это вытащить, а достав, счастливо расплылся в улыбке ртом, никогда не знавшем дантиста, я понял, что в этой деревне жители действительно чтили предков. В центре ложки покрытая рисом, пропитанная жиром и специями, памятью и уважением лежала голова усопшего. Другие части его тела еще оставались в жбане, однако голова явно была самой желанной частью - кто-то даже в сердцах махнул рукой и отправился восвояси.
Неуважение. Кто-то отдал свое тело в корм другим, а эти другие кривятся только лишь потому, что им видите ли не досталась определенная часть... Ну как так можно?! Почему мы порой настолько эгоистичны?