Лев Рыжков : Из глубины

Представим себе тоску молодой женщины. Незнакомец может назвать ее девушкой, или даже девочкой, но Наташа – женщина. Подтверждением тому – эксклюзивное обручальное кольцо. Испанское золото, якутские бриллианты.
Наташе – двадцать три года. Она – победительница. Она авансом отстреляла женскую жизненную программу. Наташа закрепилась в большом городе и вышла замуж. Теперь у нее есть муж. А у мужа есть всё.
Наташа называет мужа Петром Николаевичем. По-другому не получается. Все-таки он сильно старше. Больше, чем в два раза. Обращаться к нему на «ты» Наташа уже привыкла, хотя до сих пор чувствует себя неловко.
Они побывали в Камбодже, в Тунисе, два раза в Египте. Сейшелы оказались грязными. Куба – скучной. На Мальдивах Наташу ужалила медуза.
На сайте «Одноклассники» Наташа выстраивает разноцветные кирпичики фотографий в блистательную стену благополучия. «Мы на море». «Я и моя тачка». «Мой новый дом». Наташе все завидуют. Несколько раз на тех же «Одноклассниках» она сталкивалась с необъяснимыми проявлениями ненависти со стороны тех, кого считала подругами. Наташа убеждает себя, что ей плевать.
Люди из прежней, бедной, жизни обозлились против Наташи. Они думают, что Наташа зазналась. Но это новая жизнь отбрасывает старую шелуху. Наташе уже неинтересно, как дела на участке у тетки Маринки. С кем на этот раз встречается рыжая Танюха – тоже неинтересно.
Прежние подруги при личной встрече просят взаймы. Притом, суммы, которыми они никогда раньше не располагали. Сначала Наташа помогает им. Но потом понимает, что деньги никогда не вернутся. У Наташи они – не последние. А Петр Николаевич вообще про них ничего не узнает. Но в душе остается гадливый осадочек. Наташа понимает, что ее используют, доят, как кубанскую буренку. Поэтому вместо встречи с одной из подруг Наташа улетает в Милан на презентацию новых коллекций. Другой подруге Наташа прямо в глаза отказывает. Это нелегко. И это еще одна капля дегтя в бочку ненависти. Но по-другому – никак.
Каждая фотка в «Одноклассниках» - как брикет дрожжей в деревянный сортир. Вот Наташа на спа. Вот Наташа с новой стрижкой. А вот на шопинге – ценник покрупнее, как бы специально.
У Наташи еще будут новые друзья. Наверное, это произойдет уже в Москве, куда Петра Николаевича собираются перевести в министерство. А здесь, в краевом центре, с друзьями нужного круга пока не очень. Наташа с большим трудом общается с чопорными хитрющими тетками, которые, к тому же, похоже, ненавидят Наташу за все. За юность, за свежесть, за не тронутую скальпелем красоту, за изящную фигуру, за густые волосы, не знавшие краски. Наташа лучше бы дружила с их детьми. Но для детей она – из круга теток. У Петра Николаевича Наташа – третья жена. Наташа чувствует, что тетки, которым она улыбается и с которыми ведет натужный разговор, воспринимают ее как немножко проститутку. Они наверняка знакомы и с первой, и со второй женами Петра Николаевича (Наташа их никогда не видела). Возможно, после званых вечеров они докладывают бывшим женам: «Видели мы новую молодуху твоего Николаевича…»

Наташа вместе с Петром Николаевичем живет в самом центре – в одном квартале от Красной. Их квартира занимает половину старинного купеческого особняка. Во второй половине – скучное муниципальное учреждение.
В квартире – восемь комнат. Пять на первом этаже, три – на втором.
К дизайну квартиры Наташа не имеет никакого отношения. Старинная лепнина сочетается со сверхсовременными интерьерными решениями. Но старины все-таки больше. Углы комнат сглажены древнегреческими колоннами. Потолки – низкие, позолоченные. Наташе кажется, что она живет в музее.
Наташа ничего не делает по хозяйству. Еду готовят поварихи – армянка и грузинка. Уборкой занимается коренастая станичная баба Люся.
Самое уютное помещение в доме – гостиная. Там стоят кожаные диваны, большой плазменный телевизор. Но Наташа не ощущает ее своей территорией, потому что там все время сидит водитель. Часто в компании кого-нибудь из охранников.
В доме на самом деле много людей, но они почти не общаются с Наташей.
Наташа дуреет от одиночества. Но ей все завидуют.

В глубине первого этажа есть курительная. Это комната, в которой больше всего старины. Древняя мебель, блестящий паркет, черный немецкий рояль, канделябры с завитушками. Старинный шкаф внушителен, как целый дом.
Когда к ним приходят гости, Петр Николаевич с мужчинами курит здесь сигары.
Шкаф пустует. Тем более, что на втором этаже под гардероб отведена целая комната.
Единственный предмет, который можно обнаружить в шкафу – зеркало. Тоже старинное, в позолоченной раме, с отслоившимися чешуйками амальгамы в уголках. Его можно было бы куда-нибудь повесить, но оно слишком старое, слишком мутное. Отражающий слой в царапинках и точках. Когда Наташа в первый раз смотрится в это зеркало, ей кажется, что она выглядит, как на ретро-фотографии.
В шкафу не пыльно – прислуга регулярно вытирает, пылесосит.
Курительная – мужская комната. Женщины при мужских разговорах не присутствуют. Однажды, во время приема гостей, Наташа чувствует невероятную скуку. Она извиняется перед гостями – мол, очень устала. Петр Николаевич тут же подтверждает Наташину усталость – перелет, Мальдивы, разница часовых поясов, да еще и медуза ужалила. Все это – святая правда. Гости охают, ахают. Наташа покидает прием при полном одобрении всех собравшихся.
Наташа идет к лестнице на второй этаж. Она действительно хочет прилечь. Но у самой лестницы замирает. Наташа понимает, что сейчас ей представляется исключительный шанс узнать – о чем мужчины говорят наедине.
Наташа, никем не замеченная, сворачивает к курительной. Приоткрывает скрипучую дверь шкафа, ныряет внутрь. Сидит тихо, мышкой. В шкафу тихо, комфортно, как в домике. Наташа думает о том, что случится, если ее отсутствие в спальне заметят. Наверное, начнут бегать, искать. Но нет. Повсюду тишина. Лишь из гостиной звон бокалов, да всхлипы и хохоты застольной беседы.
Наташа начинает засыпать. Она понимает, что надо как-то взбодриться. Можно вылезти из шкафа. Но именно сейчас она очень рискует встретиться с мужем, или его друзьями, которые как раз в этот момент направляются, должно быть, курить сигары.
Наташа нащупывает в кармане узких джинсов пачку тоненьких дамских сигарет. Иногда она курит. Но не сейчас.
Рядом с пачкой лежит зажигалка. Наташа достает ее, крутит колесико. Из пластмассового корпуса выпрыгивает язычок огня. В темноте шкафа он ослепительно ярок. Наташа смотрит в зеркало – она сидит напротив него, обняв колени. Смотрит и видит отражение. И что-то с этим отражением не так.
Хотя, если присмотреться, то с отражением не так всё. Да, зеркало отражает девушку, а, точнее, молодую женщину. Но она – не Наташа. Другая прическа – волосы разделены на две ровные половины, перехвачены обручем. А у Наташи – дизайнерская стрижка под мальчика. Еще у отражения другая линия бровей, другой нос, другие глаза. И, если Наташа сидит, обхватив колени, то зеркало показывает девушку по грудь. В зеркале - не Наташа.
Огонек обжигает большой палец. Зажигалка падает. По шкафу разносится грохот, резонирующе гудит рояль. Наташа думает, что наделала шума. Она нащупывает зажигалку. Снова крутит колесико, смотрит в зеркало. Видит себя. Обхватившую ноги, с дизайнерской стрижкой под мальчика.
Наташа думает, что, наверное, заснула. Хотя – как объяснить боль в обожженном пальце. Впрочем, она так устала…
Молодая женщина хочет выбраться из шкафа. Но тут входят мужчины и начинают разговор, не предназначенный для женских ушей. Разговор невероятно скучный – про бабло, откаты, силовиков и забуревших барыг. Мужчины курят невероятно долго, пьют коньяк. Сигары вонючи. От их запаха хочется чихать. Наташа даже не пытается запомнить то, что слышит. Проходит, кажется, целая вечность, прежде, чем Петр Николаевич заканчивает разговор со своим собеседником.
И вот, наконец, что-то интересное. Сослуживец Петра Николаевича говорит, что пора, наверное, и по домам. Пора, говорит он, Петру Николаевичу в постель к своей красотке. Как она, хороша в постели?
Петр Николаевич хмыкает, чмокает, изображает, судя по всему, какую-то пантомиму. Его собеседник надтреснуто хохочет.

Всех интересует – каков Петр Николаевич в постели. Ведь он – старше Наташи более, чем в два раза. Ему 52 года.
На людях Петр Николаевич делает вид, будто он – еще порох в пороховницах. Будто – седина в бороду, бес в ребро. Наташа счастливо улыбается.
На деле супружеская постель – позорный нарыв на теле Наташиного спокойствия. Все Наташины впечатления о выполненных супружеских обязанностях невыразимо постыдны.
Сценарий супружеского долга утвержден раз и навсегда, изменениям не подлежит. Сначала Петра Николаевича надо замотать в пеленки, как младенца. Потом вставить ему в рот чудовищную, гипертрофированных размеров резиновую соску, приговаривая одни и те же, раз и навсегда утвержденные, кодовые слова: «А вот сейчас мы нашему малышу ротик заткнем, чтобы не кричал, пока на него писают». Далее следует по-настоящему помочиться на Петра Николаевича. Который в этот самый момент пачкает пеленки. Если Петр Николаевич гадит по большому, что становится понятно по запаху, Наташе следует быстро проникнуть рукой в пеленки, нащупать среди них детородный орган, обретаюший от процедуры подобие мощи, совершить два или три поступательных движения ладонью, ощутить, как изливается Петр Николаевич.
Наташа старается не думать о том, что жить с этим ей еще лет двадцать минимум. Ей придется с этим смириться. Может быть, она даже начнет получать от этого удовольствие.
Медовый месяц они проводят в Тайланде. Прислуга пятизвездочного отеля не задает вопросов, безропотно меняет обгаженное белье. Днем Наташа и Петр Николаевич фотографируются со слонами и буддами. А по ночам наступает постыдный кошмар со стрекотанием сверчков, неистребимой вонью дерьма, удушливой жарой.
Когда они возвращаются домой, Петр Николаевич останавливается на двух-трех спектаклях в неделю.
А Наташе хочется мужика. Да, она собирается быть Петру Николаевичу верной женой. Но мужчину – хочет. Мастурбация не помогает утолить голод по крепкому телу, по ощущению мужчины внутри.
Наташа хочет забеременеть. Когда гости спрашивают: «Ребеночка планируете?», Петр Николаевич полушутливо приосанивается. Весь такой может быть. Весь такой я еще ого-го.
Наташа знает, что проблему мужика надо как-то решать. Но не имеет понятия, как это сделать.
Мужик нужен, потому что, если так пойдет и дальше, Наташа подружится с зеркалом в шкафу и раздружится с собственной головой.

А с зеркалом в шкафу Наташа дружит. Вот в чем дело-то.
После той игры в прятки Наташа, конечно, заглядывает в шкаф. Но ничего странного не видит.
Зеркало тяжеловесно стоит в утробе шкафа. Отражает окружающую реальность, и ничего более.
Наташа трет его поверхность, становится перед ним на колени, умоляет отозваться, стучит костяшками пальцев по поверхности. А потом вдруг понимает.
Нужна темнота, и нужен огонь.
Кажется, никто из прислуги не обращает внимания, как Наташа с зажженной свечой запирается в шкафу.
- Ну, здравствуй! – говорит Наташа отражению.

Отражение – вовсе не Наташа. Оно – брюнетка, примерно Наташина ровесница. Густые, не щипанные, брови. Темные глаза. Нос с горбинкой.
Наташа пытается поговорить с отражением. Но стекло старинного зеркала не пропускает звуки.
Отражение что-то пишет на стекле, справа налево относительно Наташи.
«АНR», читает Наташа. Отражение зовут Аней.
Наташа в ответ пишет свое имя. Оно ровное со всех сторон. Наташа видит, как губы с той стороны шепчут ее имя. Наташа. Да.
Аня одевается очень старомодно. Возможно, так одевались до войны. И прическа… Если сейчас такие кто-то делает, то Наташа даже не знает, где.
Вызвать Аню можно в темноте, поставив свечу у зеркала. Но, если свеча погаснет, Аня исчезнет. Потом – свети, не свети, не вернется. Надо ждать –или несколько часов. Или следующего дня.
Однажды Аня снова пишет на стекле. 1923, разбирает Наташа.
2015, пишет она в ответ.
Отражение хватается руками за голову. Потом они хихикают.
Конечно, Наташа понимает, что сходит с ума.
Как-то она устраивает перед Аней парад обновок. Вот кофточка из Милана. Вот юбочка из Лондона. Аня завистливо ахает. Наташе это нравится.
Потом вдруг Аня начинает хвастаться шмотками. Конечно, в их покрое Наташа много бы поменяла, но на отражении очень хорошо сидят все эти вещи из прабабушкиного гардероба. Шляпки – так вообще клевые.
Наташа находит на Красной магазин, где продаются винтажные шляпки, берет несколько, хвастается потом Ане.
Аня в свою очередь показывает серьги. Серьезные, золотые. Ее муж – богатый человек.
Похоже, Аня и Наташа – люди одного круга.
Вскоре наступает тот момент, когда Аня и Наташа раздеваются друг перед другом. У Ани – тяжелые, налитые груди рожавшей женщины. «Дети?» - при помощи ладони, поставленной параллельно полу, спрашивает Наташа. Аня кивает. Показывает три пальца.
Вот вам и ровесница!

Наташа никому не говорит, но дружба с женщиной из зеркала идет во благо. Наташа становится энергичной, ни одно занятие в фитнес-клубе так не бодрит.
А во время одного из ночных позорных сеансов с Петром Николаевичем ей удается немыслимое. Она успевает размотать пеленку и напрыгнуть на Петра Николаевича. Успевает какую-то секунду или даже меньше почувствовать его внутри себя. Успевает ощутить взрыв жаркого семени.
Это чудо. Возможно, Наташа забеременеет.
Наташа рассказывает об этом Ане. Две подружки из разных времен уже могут понимать друг друга без слов. В большинстве случаев достаточно жестов. Или артикуляции. Обе уже более-менее умеют читать по губам.
Петр Николаевич охладевает к Наташе. Он начинает задерживаться на работе. Однажды Наташа замечает помаду на воротнике его рубашки. От Петра Николаевича отчетливо пахнет дерьмом. Возможно, он изменил Наташе.
Но плевать на измену, плевать! Вот он – маленький комочек семени в ее внутреннем лабиринте. Он уже, может быть, разрастается. Будет ребеночек. Он станет расти богатым и счастливым. А это ли не главное?
Наташа покупает тесты на беременность. Результат отрицательный. Она не беременна. Второй раз такой случай может и не представиться. Но Наташа не впадает в депрессию. Времени еще прошло слишком мало. То, что она видит сейчас, это еще не показатель.
«Дура ты, дура! – говорит ей из зеркала Аня. – Забеременей от кого-нибудь другого. Заведи любовника!»
Она сама так делает. У нее тоже муж – старый и богатый. 48 лет. Дочка на него похожа, да. А два пацана – старший и младший – не от него. Но сам он думает, что это – его дети. Ну, и пусть думает. Правильно ведь?

В один из вечеров (в пятницу, когда они должны ехать в театр на премьеру) Петр Николаевич задерживается на работе. Наташа разочарована и расстроена. Она выходит из дома и просто идет по улице Красноармейской. Здесь расположен грязный, отвратительный рынок. Но и много клубов, баров.
Наташа заходит в первый попавшийся. Она – красивая молодая женщина. Она шикарно одета. Ей не суждено долго оставаться в одиночестве.
Наташа пьет коктейли. Пьет таблетку. Потом танцует. Это танец любви. Она любит всех вокруг.
Вместе с развеселой толпой клубных раздолбаев Наташа идет по Красноармейской домой. Раздолбаи разнообразны и колоритны. Среди них даже один африканец.
Петра Николаевича еще нет.
Охранник на входе пытается что-то возразить.
-Пшел, - говорит ему Наташа.
Она здесь хозяйка. Пора бы приучить челядь к послушанию.
В гостиной она открывает бар Петра Николаевича. Кто-то включает музыкальный центр. Начинаются танцы. Хохот, веселье. То, чего так не хватает этому мрачному дому.
Наташа танцует с африканцем. Весело кружится голова. Негра зовут Мишель, он из Буркина-Фасо. Учится в медакадемии. Вернется – будет уважаемым человеком. Поехали, Ната-шя?
Наташа щупает его мускулатуру. Жадно щупает. Потом целует.
- Эй-эй! – говорит Мишель.
Она тащит его по коридору. Потом вверх по лестнице. В коридоре второго этажа Наташа расстегивает на африканце джинсы.
- Ого! – восклицает, ощупывая выскочившего из узких плавок статного черного красавца.
Наташа обхватывает его губами, слегка сжимает зубы, ведет африканца в спальню. И уже там – набрасывается на негра по-настоящему.
Наташа кричит, орет, стонет. Мишель из Буркина-Фасо заводится и начинает работать как взбесившийся перфоратор. Наташа сходит с ума от счастья. Ее – одна за одной – захлестывают сладкие волны блаженства.
Она жадно целует африканца. Она не хочет его отпускать. Мысль о том, что снова придется мочиться на Петра Николаевича, кажется абсурдом.
Они успевают спуститься вниз, еще немного потанцевать.
А потом – часам к шести утра – приезжает Петр Николаевич. Он настолько страшен, что тусовщиков выметает вон при одном его появлении. Исчезают даже те, кто пьяными валялись на кожаном диване.
- Дрянь! – говорит Петр Николаевич.
- Я беременна, - заявляет Наташа.
- Утром поговорим.

Утром Петр Николаевич хочет развода. Глаза его безжизненны. В них нет ничего.
- Я беременна, - говорит Наташа. – От тебя, Петр Николаевич.
Петр Николаевич ощупывает ее глазами.
- У меня – много проблем, - холодно произносит он. – Вся эта чехарда со сменой губернатора. Зачем еще и ты решила создать мне проблему? Зачем?
Петр Николаевич реально страшен.
У Наташи кружится голова. Ее муж может всё. И Наташа только что бросила ему вызов. А ведь она даже не беременна. Или…
Наташа понимает, что, если она все-таки залетела, то вряд ли от Петра Николаевича. Но главное – развестись. Отсудить у Петра Николаевича что-нибудь, какое-нибудь содержание. А там пусть негритенок рождается. Наташа будет его любить. Мишель заберет ее в Буркина-Фасо, где станет большим человеком.
Когда Петр Николаевич уезжает на работу, Наташа зажигает свечу и идет в шкаф.
Сегодня она видит в зеркале совсем не то, что ей хочется.

В зеркале сейчас не один человек, а двое.
Наташа видит Аню. И видит того, кто ее убивает. Видит со спины. Убийца, чьи очертания в темноте кажутся размытыми, бьет Наташину зазеркальную подругу. Бьет чем-то острым. Ножом?
- Господи! – бросается Наташа к зеркалу.
Она не может сделать ничего. Совсем ничего.
Наташа не слышит ни звука, но ощущает ужас, боль – кожей.
- Нет! – стонет Наташа, царапая стекло со своей стороны. – Пожалуйста, нет! Остановитесь!
И убийца словно слышит ее. Он проводит ножом по горлу своей жертвы, кидает ее прямо на зеркало.
На стекло с той стороны обрушивается окровавленная маска. Занимает собой все пространство.
Наташа давит в себе крик. Она успевает заметить, что у маски – нет глаз. Лицо, когда-то молодое и красивое – изрезано, изуродовано.
Маска словно плачет кровавыми слезами.
Наташа лихорадочно, голыми пальцами, зажимает горящий фитиль. Сидит в шкафу, тяжело дышит.

Наташа хочет выйти из дома. Ее не выпускают.
- Петр Николаевич не велел, - нагло цедит водитель. – Только в сопровождении.
- Поехали в сопровождении, - решает Наташа.
Она велит водителю ехать в библиотеку. Когда-то она была туда записана.
В читальном зале Наташа требует подшивку газет за 1923 год. Впивается взглядом в раздел «Происшествия». Январь, март… Не то. Апрель… июль… август… Ветхие листы шелестят под пальцами.
Сентябрь… Стоп!
«Кровавое убийство на Бурсаковской», - читает Наташа.
Бурсаковская – так называлась раньше улица, на которой живет Наташа. Это не Наташа эрудированная такая. Это написано на табличке, прикрепленной к дому.
«Около двух часов пополудни, - написано в заметке, - мастеровые обратили внимание милиционеров на шум из дома номер…»
Номер дома тот самый. Наташа холодеет.
«Милиционеры обнаружили, что дверь дома взломана. На полу, в самой дальней из комнат, нашли четыре тела. Три ребенка (два мальчика и девочка) и их мать – Анна Предтеченская, 23 лет, жена нэпмана Предтеченского. Жертвы перед смертью подверглись мучениям, у матери – изрезано лицо и вырезаны глаза. Пролетарская милиция ищет преступников. Напоминаем, товарищи, что задача коммунистов на местах – остановить разгул бандитизма…»
Наташа перелистывает еще несколько газетных листов.
«Задержан гармонист-убийца», - заголовок следующей заметки, на которой останавливается Наташа.
«Базарная милиция заарестовала гр. Нефедова А.Н., играющего на гармони у рынка в подозрении на убийство нэпманши Предтеченской. Гармонист утверждает, что не виноват. Свидетели видели, как нэпманша привечала означенного гармониста у себя в гостях во время отсутствия мужа. Это, товарищи, служит нам сигналом того, что буржуазная распущенность нравов…»
Дальше, дальше. Наташа жадно листает страницы газеты.
«Нэпман сознался в убийстве жены», - вдруг читает она, отчаявшись уже найти концовку истории.
Текст здесь поврежден. Иссохший газетный лист отломался.
«…из соображений ревности… - читает Наташа. - …злокозненные уловки… не хотел делиться мошеннически нажитым капиталом…»
Видна фотография немолодого человека с обвисшими щеками и тусклым взглядом. Наташа пытается убедить себя, что нет – не похож он на Петра Николаевича.
На выходе из библиотеки кружится голова.
Наташу под локоть подхватывает водитель.
- Домой! – тихо, почти ласково говорит он. – Поехали домой.

Дома Наташа идет к шкафу. Она не верит, что больше не увидит Аню. Может быть, Аня будет там, в шкафу, в зеркале, живая и здоровая? Наташе очень этого хочется.
Она зажигает свечку. Со страхом смотрит в зеркало.
Там – все та же кровавая, безглазая маска.
Шевелятся только губы.
«Беги! – читает по ним Наташа. – Беги!»
Наташа вскрикивает и выходит из шкафа.
Мчится через гостиную.
- Вас не велено выпускать, - глумливо говорит охранник.
- В сопровождении! – говорит Наташа.
- В сопровождении тоже не велено. Новые указания.
- Я приказываю!
- Пошла вон, - говорит охранник. Кажется, тот самый, которого Наташа посылала, куда подальше, разгульной ночью.
- Как вы смеете? – говорит Наташа.
Кто-то трогает ее за плечо.
Наташа оборачивается. Она видит Петра Николаевича, который улыбается холодной, жабьей улыбкой. Видит нож в его руке. Наташа смотрит на блестящую, острую полоску стали.
Смотрит, пытается не поверить тому, что видит.
Секунда, как вечность.
Наташа смотрит.