Дмитрий Петров : Певец.

Я всегда считал их юродивыми, такими людьми, которым, в принципе все пофиг и даже немного завидовал. В годы моей учебы в семинарии, всё, что они вытворяли, называли приколом, но, сейчас я только начал понимать это был настоящий треш.
***
Леша был «городской» студентов, а именно из тех, кто жил не при семинарской общаге, а в городе и вечерами был предоставлен сам себе. Помню, он снимал комнату, а мы откровенно презирали таких, у них была масса привилегий, например, зимой с раннего утра нас поднимали расчищать снег, а вечером, независимо от времени годы выгоняли разгружать машину со стройматериалами. «Городские» в этом смысле были как vip - персоны, пришли, отсидели занятия, сходили на службу, выполнили какие-то послушания и домой, редко когда им перепадали тяжелые работы.
Но, вернемся к Алексею, была у него тайная страсть, он хотел красиво петь, но, вся беда заключалась в следующем, задатков певческого голоса и музыкального слуха у него не замечалось. Если Леша затягивал какое-то песнопение, то многие закрывали уши, его протяжно-скрипучий голос, напоминал вокализы бабушек из глухих сельских приходов.
На все замечания, он плевал и продолжал выводить ноты, причем стоит отметить, в его исполнении звучали только духовные произведения. Пел Леша везде, если перемена он уже возле пианино, дежурство на кухне с картофелиной в руке и все это не смотря на косые взгляды студентов, на постоянные замечания регента, что Алексей деструктивно влияет на его тонкую творческую психику и даже когда ректор лично вызвал Лешу и попросил закончить вокализы, он все равно не успокоился и нашел место, где его точно никто не потревожит – это был туалет семинарии.
Действительно, акустика была потрясающая, словно в филармонии и Леша там пел, представляя себя стоящим на клиросе в роли канонарха, он возглашал баском «Господи воззвах» и сам же чуть ли не переходя на фальцет, выкрикивал продолжения стиха.
Алексей ежедневно приходил в санузел после занятий, когда обычно все расходились на самоподготовку, и в семинарии наступала долгожданная тишина. Леша пел, никто ему не мешал, инспектор сидел дежурке, бурсаки в классах или на послушании. Однако насладиться этим тайным и уединённым местом, Леше удалось всего несколько пару недель…
Как-то, уже ближе к вечеру, в семинарию заехал владыка, тихо ни кого не предупреждая, просто решил посмотреть на своих студентов, сказать доброе напутственное слово. Леша же тем временем запел «Иже херувимы», как ни странно, но в этот раз голос его звучал звонко и так просто, что песнопение было наполнено незримым духовным теплом. Владыка, услышав эту вокальную партию, остановился возле дверей санузла, ему явно понравилось исполнение, правда, по его виду было понятно, что он не поймет, откуда доносится голос и где сам исполнитель, возможно, всё прошло бы гладко, если бы его не осенила страшная догадка. Архипастырь открыл дверь туалета и оцепенел, в центре стоял Леша и пел. В тот момент для Алексея одновременно произошел и триумф и провал. Владыка посмотрел на Лешу, Леша на Владыку, лица их застыли в немом вопросе. Леша замолчал.
-Имя?- спросил Владыка
-Раб Божий Алексей – отчеканил он.
-Фамилия?- задал вновь вопрос Владыка
Он назвал и фамилию.
-Жаль, сказал Владыка, - такой талант пропал…
Леша пытался что-то промычать, но, понял всю нелепость положения. Владыка вышел, прикрыв дверь туалета.
Утром, на стенде висел приказ за номеров 106: « Отчислить студента первого курса Алексея такого то, за непотребное поведение в стенах семинарии».