Роман Шиян : встреча

В кафетерий вошёл человек невысокого роста средних лет, наголо стриженный в тёмной футболке и поношенных джинсах. На ногах, точно постамент, надеты несоразмерные, тяжёлые с виду, чёрные армейские ботинки. Отличительными особенностями внешности вошедшего были нездоровая худоба, красные глаза и отпечаток хронической утомлённости на лице: то ли физической, то ли психологической. В левой руке на весу он держал ноутбук подобно портфелю. На груди, будто атрибут одежды, контрастно выделялась флешка стального цвета на чёрном шнурке. Социальное положение человека не поддавалось строгому определению. Неожиданно уверенной походкой посетитель направился к одному из столиков, явно зная, к кому пришёл. Подойдя к тучному круглолицему посетителю возрастом не больше 50-ти в строгом деловом костюме, тут же представился, протягивая костлявую руку:
- Здрасте. Разрешите представиться. Я Иван, сетевой графоман, на пол ставки, ни корысти ради сочиняющий.
- Очень приятно, оригинал. В свою очередь – Михаил, твой литературный агент, – встречно протянув руку, назвался степенный человек, с виду неплохо выглядевший для своих лет. - Рад тебя видеть живьём.
- Взаимно, - Иван по-голивудски улыбнулся и небрежно положил на стол ноутбук.
- Интернет, как воздух? – Михаил указал взглядом на эклектичное дополнение к аскетичному имиджу приятеля.
- Инструмент для переустановки Windows и токмо, - сухо сказал Иван, вальяжно отодвинул стул и сел.
- Токмо ли? - ухмыльнулся Михаил, - и сделал гостеприимный жест, указывая на стол. – Ладно… Ты располагайся.
- Уже, - Иван вызывающе развалился на стуле и, оглядываясь по сторонам, заметил. - Неплохая кафешка. Интерьеры, они – да! – и серьёзно добавил. - К чему это шоу? У нас свидание? Чувак, ты не в моём вкусе. Можешь идти.
- У нас действительно свидание, но деловое, - в тоне голоса Михаила чувствовались сдержанность и сосредоточенность.
- Как я разочарован. Ты заказал столь невиданные явства? – собеседник, напротив, был настроен превратить ситуацию в фарс.
- Да. Угощайся.
- Спасибо. Тогда я не премину пожрать, - Иван небрежно запихал за воротник салфетку и принялся разделывать руками дичь.
- Хамишь. Нехорошо.
- Обижаешь. Это концептуализм. Искусство в режиме реального времени. Живи настоящим. «Есть только миг» - в современно-адаптационной интерпретации.
- Вот как, - Михаил, вздохнув, спокойно отодвинул свою тарелку и опёрся локтями на стол, подперев подбородок сцепленными пальцами. - Мы долго не виделись. Кажется больше двух лет. Ты сильно изменился.
- Да, я стар. Я супер стар! – указательный палец завис восклицательным знаком.
- Перестань оглашать штампы. Что у тебя нового?
- Ты хотел спросить: «Как дела?». Не прикрывайся эвфемизмами. У меня на них нюх.
- Значит, не так уж всё плохо.
- Как догадался?
- Талант не просрёшь, - прозаично заметил Михаил.
- М-м… Интересная мысль. Обдумаю её после обеда, - проговорил Иван с набитым ртом, увлёкшись поглощением пищи.
- Почему ты ничего не пишешь? – произнёс Михаил, пристально разглядывая ускользающие в движении черты лица, лысый череп собеседника, словно пытаясь разгадать ребус.
- О! – наигранное озарение на лице, снова тот же палец. - Как тонко подошёл! Я не сомневался, что ты чистокровный еврей.
- Мне ведь семью кормить надо, а ты всё бастуешь.
- Я не бастую. Я ушёл в подполье.
- Всё-таки пишешь. В стол.
- Да. С такой демократией опасно писать в газеты. Или на газеты. Как правильно? – с насмешливой вдумчивостью сказал Иван.
- Послушай, я серьёзно говорю, - устало произнёс собеседник, недвусмысленно давая понять, что шутовство переходит грань приличия.
- Серьёзно? – Иван с силой вытер салфеткой жирные губы, потом каждый палец, и вызывающе швырнул в свою тарелку скомканную бумажку. – Ты имеешь в виду моё тво-о-орчество?
- Именно.
- Нет у меня ничего. Нету. Ясно?
- Не ясно. Погода пасмурная. Значит, к дождю, - невозмутимо ответил Михаил.
- Ага. Метафоры пошли стройной колонной пионерок. Дождь? Ну, если только разве что из дерьма, - Иван разочарованно развёл руками.
- Приноси. Посмотрим.
Иван, вздохнув, нервно крутанул головой, будто бы разминая шею:
- Ну, мы же с тобой давно договорись. Я завязал, понимаешь? Зачем ты вытягиваешь из меня кишки?
- Я всё ещё твой литературный агент. Мне нужен хоть какой-то материал, чтобы заработать деньги. И тебе, между прочим, тоже!
- Да, ладно тебе... Пиджак стоит дорого. Семья, жена, дети… Понимаю, - сострадающий кивок. - Но мне? Деньги?! – Иван состроил недовольную мину, от усталости надул щёки, выдохнул и спросил, поясняя жестами. – Мы с вами точно знакомы?
- Не строй из себя идиота. Ты выглядишь, как зэк, только что вышедший из тюряги без гроша в кармане, или сторчавшийся хиппи.
- И что? Всё дело в моей оболочке? Я непристойно выгляжу в этом благообразном обществе? Не вписываюсь в стандарты?! Да имел я ваши стандарты!
- Заговорила личность тонкой душевной организации, - спокойно вставил Михаил.
Иван поморщился и, отмахнувшись, точно от мухи, обратился к проходящей мимо официантке:
- Девушка, простите... Принесите, пожалуйста, тройной эспрессо за его счёт, - он показал на агента.
- У нас нет тройного эспрессо. Есть только двойной.
- Тогда один двойной и ещё обычный, - было произнесено с деланной любезностью.
- Хорошо, - сухо ответила официантка и ушла.
- Видишь? – заговорчески прошептал Иван. – У них нет тройного эспрессо.
Откинувшись на спинку стула, добавил обычным голосом:
- Зачем им, блядь, ещё читать? Они соображать не умеют. Роботы. Разве что инструкции по поведению…
- Послушай. Ну, к чему весь этот высокомерный пафос? Есть люди, которые тебя читают, и они далеко не роботы. Ты для них, в конце концов, что-то значишь. Твои тексты – им хлеб насущный. Везде сплошное сало. У них постоянная диарея.
- Пускай стишочками-булочками заедают, - Иван поискал взглядом официантку.
- Что-то ты не договариваешь… Завязал, значит? Душа не шнурки, не галстук – с ней никогда не бывает удобно. Душа – синоним жизни. Ты разве умер?
- Мой литературный агент, вы не пробовали писать. У вас явно есть талант… «Душа – синоним жизни», ёпт.
В этот момент официантка принесла две чашки кофе.
- О, спасибо. Вы спасли меня от депрессии.
- Ну, хорошо. Не пишешь, - продолжал Михаил. - Объясни тогда толком, что случилось? Только не пудри мне мозги комплексом непризнанного гения. Собирать стадионы тебе противопоказано.
- Это кто мне такой диагноз поставил?
- Я – твой личный психиатр.
- А если сильно хочется? – вкрадчиво, с издёвкой, произнёс Иван.
- Пожалуйста. Насилие, ЛБГТ, хоррор, фэнтази, мелодрамы, боевики, шовинистический патриотизм, замешанный на православии. Или хотя бы сочинения на тему «Боже, царя храни». Всё, как ты понимаешь, со знаком «+». Если народу понравится, то можешь переметнуться в сценаристы, а то и режиссёры.
- Какое искушение ты мне предлагаешь! Какой богатый выбор! – Иван замычал, восхищённо покачивая головой. - Похоже на разделы порносайта.
- Зато стадионы твои. Выбирай.
Взяв со стола зубочистку, Иван стал задумчиво ковыряться в зубах, глядя в окно.
- Не превращайся в аутиста. О перечисленном ты писать всё равно не будешь.
- Не буду.
- Вот. Пиши об униженных и оскорблённых, как ты умеешь.
- А если они меня заебали? – сказал Иван с таким выражением, точно загадал неразрешимую загадку.
- То есть как?
- Метафорически. Иносказательно, если так понятней. Кругом одни униженные и оскорблённые. Совесть, муки да пьяные стачки на кухне. «Так жить нельзя! Но будем. Что поделаешь?» - вот вся сентенция протеста. Люди в чёрных дырах, варение в собственном соку. Пассионария на мыле. Интересно?
- Так это ж и есть настоящий экзистенциализм.
- Вчера – экзистенциализм, а сегодня – беспросветная чернуха.
- Русский народ склонен к духовному мазохизму.
- И еврейский.
- И таки-да. Каково же твоё решение?
- Не понимаю я твою веру в исцеляющее действие искусства, - Иван принялся медленно разбирать в тарелке обглоданные косточки, словно собирал пазл. - Один прочитает – сопьётся или повесится, второй – развеселится («Как хорошо, что у них так плохо!»), а третий – «Ой, да ну его нах. Своего дерьма по горло».
- А ты про надежду не забывай.
- За Надеждой, Верой, Любовью и прочими именами пусть шагают в храм. Желательно на Пасху и в Москву. Там Бог колоритней, – фраза прозвучала безапелляционно, как приговор.
- Раньше творческим диссонансом ты не страдал. Творил без оглядки на мгновенное исцеление мира.
- Раньше я верил, а сегодня – думаю и делаю.
- Твори добро руками и ногами? Так, по-твоему?
- Если тебе так удобно представлять, то да.
- Может, хватит воду мутить? Говори по сути.
- По сути…. Ты потерял чувство времени. Литература отжила свой век. Она ничего не меняет. А я тем более. «Мысли материальны», «капли да сотворят океан» и прочая философия проигравших... К чему всё? Для кого? Для кучки людей, мимикрирующих в быдло, чтобы выжить? Им во утешение, да? 2000 лет читаем Библию – кладезь разумного, доброго, вечного. И даже мировую классику знаем наизусть. И что? Где плоды интеллектуальных гуманистов? Всё снобизм да ксенофобия в итоге во всех ипостасях. Из-за этих благих мыслей люди друг друга поносят, готовы убивать, громить. Каждый считает, что его суждения по любому поводу – истина и прибор сверху на всех остальных несогласных. И речь не о религии. Обо всём, понимаешь? Надо признать, что слова сейчас ничего не значат. Настоящее тому подтверждение. Ах, да... Как же я ещё не сдох, не написав ни строчки за долгие годы. Системный администратор – вот моё нынче призвание. Получаю 20 штук за три часа работы в месяц. Стабильно. И без всяких творческих мук. Плюс подработки. Мне хватает. Всё, что хотел, я давно сказал. А выдумывать – не моя специальность.
- Умываешь руки?
- Конечно. Писать кровью, биться головой в закрытые двери, спасать мир… Да кто я такой? Родился, умер – до свидания. Глобальными амбициями пусть потешаются другие.
- Чушь несёшь. Ты просто не хочешь ошибаться. Боишься. Они, - агент указал на людей, сидящих за столиками, - не соображают, потому что не могут. Инвалиды – овощи эпохи. Их такими сделали, а ты сам себя превратил в инвалида. Чувствуешь разницу? Если благодаря твоим книжонкам, хоть один человек останется человеком – это победа, твоя собственная, понимаешь? Ты изменишь его мир своими строчками. Но ведь нерационально тратить себя на одного, трёх, сотню людей. Тщеславие, слава, деньги – вот что тебе нужно, как и этим самым роботам. Чтоб обращали внимание, хлопали в ладоши, вечно понимали и помнили, а? Это ты стал слишком правильным, как всё. Идти напролом уже влом, нонконформист хренов? Сочинять бессмысленно и небезопасно: вдруг, не дай Бог, пнут в твой хрупкий ранимый мозг: исписался, товарищ, уже не торт. А искусство, мать его, это крест, а не трон. И весь твой сранный эпатаж, альтруизм, юродство, цинизм, нигилизм – дешёвая игра, бубенцы на манекене.
Иван неспешно встал из-за стола:
- Всё сказал? – стук пальцами по крышке ноутбука. - Ты прав. Одна ремарка. Мир изменился, не я! Безумие времени доказывать сомнительно… А быть Иисусом, и тем более играть в него, я не собираюсь. Счастливо.
Иван направился было к выходу, но, остановившись на полпути, вернулся:
- Да, забыл. Деньги, которых у меня нет. Вот они, - вынув из кармана потёртых джинсов пятитысячную купюру, осторожно положил на стол. – За тройной эспрессо. Сдачи не надо.
- Ну-ну, - ответил Михаил, глядя исподлобья.
Дверь кафетерия закрылась. Человек с ноутбуком уверенно шёл по площади, направляясь в сторону такси. Агент достал из кармана диктофон, нажал на «стоп»:
- Да, действительно, дерьмо.
2015 г.