Арлекин : Изнанка [1/10]

1н:





– Спокойной ночи, – прошептала ты.
– Спокойной ночи.
В темноте ты положила голову мне на грудь. Я смотрел в темноту. Зернистый тёмно-серый студень обволакивал комнату, полз по стенам, давил на мои лёгкие, душил. Ты скоро уснула, а я продолжал изнывать от влажной духоты. Перед закрытыми глазами плясали цветные крапинки. Неестественная глубина тёмной спальни вызывала головокружение. Я слушал твоё дыхание надо мной, накручивал твои волосы на палец, пока рука не начала неметь. Голова всё ещё кружилась. Я осторожно перекатил твоё тело на сторону, чтобы сделать глубокий вдох. Ты тихо постанывала, переходя из одной фазы сна в другую. Я встал и побродил по пустой квартире. Часы показывали половину третьего. Шнурки на ботинках долго не завязывались, выпадая из дрожащих пальцев. Молния на куртке тоже сошлась не сразу. Круглосуточный бар в эту субботнюю ночь пустовал. Посетители, персонал и, наверное, владелец тоже – все они спали у себя по домам со своими семьями, набираясь сил, чтобы завтра утром встать как можно раньше и выдвинуться в дорогу. На улице не было ни одного прохожего. Под лучом бессмысленного фонаря трепыхался в сухих ветвях смятый газетный лист. Бар был закрыт. На его стеклянной двери висела табличка с надписью «Открыто». Я побродил по кварталу, но не встретил ни одного человека. Немного прошёлся вдоль шеренги фонарей. Ничего не произошло, и я вернулся домой. Сквозняк захлопнул входную дверь. Из спальни донеслось шуршание и тонкий стон.
Я разделся и лёг в постель. Ты продолжала спать. Часы показывали четыре-пятнадцать. Комнату постепенно заполнял свет. Лёжа на левом боку и гладя твою спину, старательно усыпляя клетки мозга и подрагивая от уличного озноба, я изнывал от скуки. Свет включать не хотелось, а придумать занятие, для которого сойдёт и темнота, оказалось не просто. Я попробовал разбудить тебя, но ты спала слишком крепко. Прижавшись лбом к твоему затылку, я старался увидеть твои сны, но вместо этого голову заполнили мои собственные сюрреалистические картины, естественные в пятом часу утра. Может, это и были твои сны – я так об этом и не спросил.
Неприятно было зажимать веки через силу, голова пустовала, а нереализованное желание чего-нибудь стало окончательным фактором, который и определил моё решение открыть глаза и отказаться от попыток уснуть. Комната осветилась настолько, что стали видны брошенные под окном носки, аккуратно сложенная на кресле одежда, чашка на полу посреди спальни, два рюкзака, собранные накануне вечером. Через полчаса солнце взойдёт и просветит плотные шторы.
В душевой прохладная струя била в покрасневшие и усталые глаза. Бодрость не приходила. Я выкрутил кран до упора и, натужно дыша, терпел ледяную воду. Одеревеневшее тело съёжилось. Я накинул на плечи полотенце и встряхнул головой, забрызгав зеркало мелкими каплями. Сон отступил.
Ты спала ещё час после того, как я раздвинул шторы, чтобы солнце разбудило тебя. Ты пряталась под одеялом, пока окончательно не пришла в сознание.
– Доброе утро, – прошептала ты.
– Доброе утро.
– Ты давно встал?
– Часа два назад.
– Ты уже успел помыть голову? М-м-м, какой ты вкусный...
Я принёс тебе кофе, и ты выпила его в постели. Потом мы вместе почистили зубы, оделись, взяли по рюкзаку и покинули эту квартиру навсегда.




1д:





Мы вышли из дома и слились с потоком. Слева, справа, впереди и позади нас шагало сонное человечество. Люди занимали всё свободное пространство: проезжую часть, пешеходные тротуары, полосы озеленения, двигались впритирку к стенам – но всё равно в толпе была ужасная давка; количество людей и их скорость требовали гораздо больше пространства для продвижения вперёд. Люди шли по городу, сшибая преграждающие путь барьеры. Мы видели, как в толпе впереди нас утонула торговая палатка, а чуть погодя переступили её обломки; свернули на более широкую улицу и соединились с основным течением; прошли сквозь центральный парк, уничтожая беседки и летние кафе. Все двигались тихо и молча.
– Вот, значит, как, – сказала ты, уныло обозревая, насколько это было возможно, людскую массу.
– Они все зевают, видишь? Никто толком не выспался.
– Я прекрасно спала.
– Это потому, что ты беззаботная.
– А то, я смотрю, у них много забот! Знай себе иди.
И мы шли.
– Ребят, – обратился к нам идущий слева, – вы с собой еду брали?
– А как же.
– И много?
– Ну, так, на первые дни.
– А потом?
– А потом видно будет.
– И что же, интересно, будет вам потом видно?
Я посмотрел на него с раздражением.
– Чё ты пристал?
Мы вертели головами, бросая на город прощальные взгляды. Затылки впереди и профили по бокам ограничивали обзор, поэтому город казался чистым и аккуратным.
– Долго ещё идти? – спросил сосед слева, которого я уже выбросил из головы.
– Ты что, не местный?
– С района.
– А здесь не был? Ни разу?
Ты дёрнула меня за рукав.
– Что?
– Расшумелись.
– Ну, пару раз, – сказал сосед.
– Кто расшумелся?
– Там, впереди и справа, ты что, не слышал?
– Да и то в другой части города, – продолжал сосед. – На окраине.
– Понятно.
– Вот, опять крики, – сказала ты.
– Не волнуйся. Расслабься и иди.
– Может, задавили кого, – выдвинул догадку сосед.
Ты посмотрела на него так, будто он использовал язык насекомых.
– Да какая разница? – сказал я. – Уже не кричат.
– Прошли то место, – подтвердил сосед.
– Как же прошли, – возразила ты. – Мы все идём! Впереди до сих пор какой-то шум.
– Так долго ещё? – не унимался сосед.
– Что – долго?
– Идти.
– Да хрен его знает. Как определить?
– Что? – спросила ты.
– Долго ли ещё.
– Так вон, площадь пройдём – там, надеюсь, посвободней будет – и дальше, по прямой до черты города. Ну, и дальше.
– Ясно, – сказал сосед. – А долго это?
У меня задрожали руки, так что пришлось засунуть их в карманы.
– Я говорю, долго идти-то получается?
Руки в карманах сжались в кулаки и образовали на бёдрах две пульсирующие грыжи. Ты заметила, что я начинаю беситься.
– Тебя как зовут, любознательный?
– Самуил. Меня?
– Да, – подтвердила ты. – Тебя, Самуил.
Красивое имя контрастировало с его придурком-обладателем.
– А я вот еду не брал, – сказал Самуил.
– Да? – спросил я без особого интереса.
– Да. Я себе кусок и по дороге добуду.
– Где ты его собрался добыть? – усмехнулась ты. – Уже до тебя все куски давно добыты.
– Думаешь? – спросил он с сомнением в голосе.
– Точно тебе говорю.
– Кем же это?
– А ты вперёд посмотри.
– А вас, ребята, как зовут?
Я промолчал. Ты отвлеклась, и не слышала вопроса.
– Вы что, брат и сестра?
– А разве похожи?
– Молчите одинаково. Что, надоел я вам?
– Надоел.
– Ну, не обижайся. Я ж так просто, приставать не хотел.
Я отвернулся и снова забыл о нём. Дома расступились перед толпой, стало больше места, и между идущими образовались пустые пространства. Воодушевлённые появлением личных зон, люди начали просыпаться и охотнее шли на контакт. Незаметно вся толпа загалдела. Обсуждать народу было особенно нечего, все болтали о пустяках, но болтали так, будто это самая важная функция их организмов.
Масса, вобравшая в себя потоки со всех улиц и переулков, вышла за пределы города и растянулась по шоссе. В сумерках люди остановились между двумя широкими полями и схлынули с дорожного покрытия, заняв огромные площади по обе стороны. Мы не стали разводить костёр – решили поужинать просто, бутербродами и минералкой.
Окончательно стемнело. Я пошёл к дороге, чтобы сверху осмотреть заполненные тёмными человеческими фигурами поля, и тысячи костров, вокруг которых мерцали оранжевым группы людей. Проходя мимо одной из компаний, что бухали у кювета, я услышал пьяный хохот и неуверенный голос Самуила:
– Мужики, поесть не угостите?
 
2н:



Я подождал, пока ты не уснёшь и, высвободив руку у тебя из-под головы, сел рядом. Я не хотел спать на стылой земле, да и перспектива заполучить назавтра ноющую спину от кочек и бугров, насморк и воспаление лёгких, мне не улыбалась. Сидя на рюкзаке, я, задрав голову, созерцал пустоту пасмурного неба. Тучи заволокли звёзды. Костры не давали света. Многие спали, но отовсюду доносились тихие голоса. Я не слышал, о чём они говорили. Я слышал потрескивание веток в кострах, ради которых люди догола ободрали деревья в лесополосе, и смотрел на чёрные, однородные, незаметно плывущие по небу тучи, похожие на людей, которые идут в потоке других людей. Вместе с рюкзаком я придвинулся к чужому костру и стал считать, на сколько дней нам хватит бутербродов и минералки, сухарей и сушек, тушёнки и четырёх апельсинов. Стоны стихли – это означало, что ты уже погрузилась достаточно глубоко и видишь сны. Ты дрожала. Я встал и накрыл тебя своей курткой.
В одной майке я очень быстро замёрз и подкрался к чужому костру. Голоса соседей обрели форму, производимый ими шум структурировался и членился, пока речь не стала членораздельной.
Они обсуждали ерунду.
Я пошёл к дороге. А они жевали чипсы, обсуждая достоинства и недостатки херни – здесь, в поле под открытым небом, при дрожащих в порывах сухого и острого ветра кострах, сидя на холодной земле, жевали эти свои чипсы, которые им собрали в дорогу заботливые, сердобольные мамаши, тихо-мирно спящие где-нибудь неподалёку в обнимку с папашами, жевали и говорили ни о чём. Я представил, как в их глотках барахтаются голосовые связки. Они ещё погреются у огня полчаса или час, а потом разойдутся по подмышкам своих тёплых матушек, чтобы завтра проснуться, растереть по лицу глазные выделения, трижды зевнуть и бездумно двинуться дальше, вперёд по дороге.
Позже, когда я сидел на пустынной дороге, из темноты вышел мальчик. Увидев меня, он приблизился, сел рядом и спросил:
– Чё?
– Так, ничего.
– Не можете уснуть?
– Не хочу.
– Почему?
– Взвинчен.
– Вас кто-то злит?
– Так, никто. Все.
– А что они?
– Безмозглые и тупые.
– Они кажутся вам нелепо живыми, вот и всё.
Его мальчишеское лицо было серьёзным и усталым, он боролся со сном и говорил медленно и лениво, но, при этом, дословно повторял мои собственные мысли – только интерпретировал их так, что вскрывалось моё собственное предубеждение и конформизм. Он смотрел на поле и очень медленно моргал. Через какое-то время опять повернул ко мне голову, не отрывая глаз от поля, и неожиданно бодро спросил:
– У вас не будет покушать чего-нибудь?
– Нет, не брал.
Я встал с асфальта и пошёл к своему рюкзаку с едой, к старшеклассникам-чипсоедам, к стонам, которые, просыпаясь, издавала ты – стонам, которые были такими же тонкими и тихими, как и при твоём засыпании, но чем-то неуловимо отличались, и по этому едва различимому критерию я всегда их различал, безошибочно определяя твои переходы. Сейчас сновидения приближались к пику интенсивности и финалу. Я придвинул рюкзак, сел рядом и смотрел на тебя, временами поднимая взгляд на светлеющие тучи – как иногда в ожидании чего-то смотришь на часы: вот полшестого, вот полшестого, вот полшестого, вот снова полшестого, вот тридцать одна минута шестого... – так же бессмысленно часто.
Я захотел поговорить, но ты спала. 
2д:




Ты проснулась, мы вышли на шоссе и двинулись дальше, пока все спали. Мне не хотелось передвигаться вместе с толпой – это утомляло и раздражало, и делало невозможным уединение или, хотя бы, уход в себя, которые были мне нужны. Мы шли по дороге молча. Несмотря на то, что ночью я не сомкнул глаз, мои ощущения были похожими на пробуждение – настройку тела и мозга на новый световой день с его грядущими событиями и явлениями, красками и шумами – всем тем, чем ночь обычно бедна. Мы поднялись на небольшой холм, с которого просматривалась обширная долина, и там по дороге тоже шли люди. Маленькая группа из девяти человек тянула за собой телегу, на которой возвышалась груда сумок, коробок, мешков и сидел ребёнок. Мы не знали, шли они с нами вчера или появились на шоссе из леса, отделившись от другого потока – толпы идущих, растянутые по дорогам на многие километры, отнимали у людей индивидуальность, и это мешало кого-нибудь запомнить. Вчера я не заметил никаких телег.
– Может, догоним? – предложила ты.
– Ты хочешь?
– Я понимаю твоё нежелание идти со стадом, но в одиночку – тоже не дело. А вдруг по дороге что-нибудь случится?
– Что? Что с нами может случиться на этой дороге?
– Всё равно, с ними как-то надёжнее будет.
– Ты почувствуешь себя под защитой?
– Давай их догоним. Телега сильно их тормозит, а с этого холма легко набрать скорость.
Мы нагнали их через час. Меня замучила одышка, горели икры, а от рюкзака уже начали уставать плечи. Им всем было за сорок: четверо мужчин, пятеро женщин. Ребёнок, что ехал верхом на телеге, оказался тем самым мальчиком, который ночью просил у меня еду. Никто не выказал ни радости в связи с пополнением в своих рядах, ни возражений. Им было плевать. Они устали: второй день предстояло провести в дороге, и это никого не воодушевляло. Трём женщинам было уже под шестьдесят. Мы шли с ними, но общение не клеилось. Ты завела пустой разговор с одной из тёток, а я немного отстал и поравнялся с телегой, которую тащили за верёвки трое мужчин покрепче. Четвёртый был маленьким тощим дяденькой с интеллигентным лицом, а остальные резко от него отличались: красномордые работяги, крепкие и тяжёлые, с толстыми пальцами и волосатыми шеями. Они походили на бурлаков. Между собой никто не разговаривал, мужики игнорировали сблизившую и породнившую их бечеву. Было очевидно, что никакого наслаждения их роли им не приносят. Мальчик мог спрыгнуть с телеги и идти пешком, чем хоть немного облегчил бы мужикам труд, но ему, похоже, были глубоко безразличны интересы тягловой силы. Он свесил одну ногу и попивал квас из пластиковой бутылки.
– Здрасьте, – сказал он.
– Привет. Смотрю, кушать больше не хочется?
– Не. Еды теперь – завались, – и он красноречиво похлопал по коробке, на которой восседал.
– Кто эти люди?
– Не знаю.
– Тогда почему ты с ними?
– Я спросил, можно, а они сказали, что можно.
– А твои родители?
– Наверно, ещё спят.
– У них еды поменьше, да?
– Вообще нисколько. Они слишком торопились. Взяли только куртки, лекарства и паспорта. И ещё мамины серьги.
– Это они с перепугу.
– Да уж. Квасу хотите?
– Нет. Знаешь, из чего его делают?
– Из хлеба.
– Когда скандинавские боги неба и земли заключили между собой перемирие, они смешали свою слюну в большой бочке, и из этой слюны получился мудрый карлик по имени Кваснир.
– Это какая-то сказка?
– Вроде того. Как школьный курс истории.
– А-а.
Мальчик помолчал немного.
– А вы не пьёте квас, потому что он из слюны богов?
– Просто не люблю.
Он показал мне этикетку на бутылке. В глаза бросалась коричневая надпись «Квас Для Вас».
– Квас – для вас, – сказал мальчик.
– Другие карлики зачем-то убили этого мудрого Кваснира и смешали его кровь с мёдом, и у них получился мёд поэзии. Потом этот мёд выкрал другой бог, который превратился в орла и нёс его в клюве. Но пока летел, он случайно проглотил немного и уронил часть мёда, который капал у него из заднего прохода.
Мальчик закрыл рот ладошкой и, оглянувшись на взрослых, сдавленно захихикал.
– И куда он упал?
– Этот мёд достался бездарным поэтам.
Одна из женщин обернулась.
– Не дурите ему голову.
Я пожал плечами и ускорил шаг. Мальчик хихикнул ещё пару раз и стал рыться в пакетах.
Ты обсуждала с тётками способы поддержания физического тонуса в полевых условиях. Я послушал ваш разговор в течение нескольких минут и поразился вашей осведомлённости.
Первые четыре часа пути я успешно занимал себя вялотекущими разговорами, но потом меня перестали отвлекать неинтересные разговоры. Я мог думать только о смехе пацана, который периодически доносился с телеги.
Ты вежливо отвязалась от диабетной тётеньки, взяла меня под руку и заставила сбавить скорость, чтобы отпустить группу немного вперёд. Когда мы отстали настолько, что нас не могли слышать, ты тихо сказала:
– Я была неправа. Они меня достали.
– Они?
– Точнее, она, Надежда. Об остальных я даже не говорю.
– Да, беда.
– Давай подождём ещё кого-нибудь.
– Послушай, нам нужно идти.
– Знаю, но давай подождём.
– Ладно.
– Они не обидятся.
– Будем идти, но медленно. И смотри, если сейчас с того холма начнёт спускаться вся эта орава...
– Кто-нибудь тоже выдвинулся раньше остальных. Подождём их, и если они будут помоложе или, хотя бы, не такими занудами...
– И если среди них будут люди...
– Да...
Мы двигались всё медленней, и скоро группа с телегой ушла далеко вперёд. Никто не обернулся. Только мальчик махнул на прощанье рукой и сделал большой глоток кваса из бутылки. Я засмеялся.
– Что?
– Квас – для вас.
– Что?
– Ничего. Орлиные какашки. 
3н:





Воздух остыл очень быстро. Приходилось кутаться во всю одежду, которая у нас имелась, чтобы хоть немного ослабить стук зубов. Ты подбросила веток в огонь и посмотрела на часы.
Наши новые спутники тоже не спали, целиком поглощённые употреблением внутрь выпивки и консервов. Они травили анекдоты и громко смеялись.
– Принёс как-то мальчик Петя из леса маленького ёжика, и все не могли на зверька нарадоваться, он забавно пил молочко, а ночью стучал лапками по полу и ловил тараканов и жуков. А к весне у него вдруг выросли рога, появились клыки, он начал светиться в темноте и злобно коситься на людей. И тогда все поняли, что Петя принёс из леса не ёжика, а ХЕР ЗНАЕТ ЧТО.
Я сидел в стороне и смотрел на огонь.
Ты вышла из темноты и присоединилась к ним, чтобы рассказать несколько собственных приколов. Тебе предложили выпить, ты приняла бутылку из рук бородатого парня и сделала большой глоток. Парень что-то у тебя спросил, ты странно дёрнулась и закричала:
– Хватит говорить о прошлом! Сейчас настоящее! Всё, что было, уже прошло!
– Нет, не прошло, – возразил бородатый парень. – Ты здесь не просто так, а потому, что на тебя продолжает влиять в настоящем то, что ты называешь прошлым.
– Прошлого вообще не бывает, – сказал кто-то ещё.
Ты посмотрела на него, потом на бородатого, сделала новый глоток.
– Просто заткнитесь.




3д:





Кровь не останавливалась. Я выбросил последнюю бумажную салфетку и стал вытирать кровь ладонью. Рассвет был быстрым и бодреньким, он сиял вокруг нас под шуршание листьев и стегающие шлепки веток. От быстрой ходьбы ныли ноги, рюкзак становился тяжелее с каждым новым шагом и вызывал судороги мышц шеи, плечи болели всё сильнее и сильнее по мере того как я выбивался из сил. Ты оглядывалась каждые десять метров, не выпуская моей руки, но последний час мы никого не видели – до нас лишь доносились их пьяные возбуждённые голоса и не вполне внятный ор.
– Очень больно?
– Больно? Нет, она всего-то-навсего вытекает из меня.
– Чёрт, прости, прости, что втянула тебя.
– Да ну их.
– Зачем же было начинать драку?
– Слушай, он тоже хорош. Не сгружай на меня ответственность за всё.
– Почему они никак не успокоятся?
В очередной раз оглянувшись, ты споткнулась о выступающий из земли корень и долго, сосредоточенно материлась, вплетая в свою тираду окружающий нас видимый мир, невидимый и таинственный мир лесных языческих божеств, а также – каждого в отдельности наших преследователей, с которыми мы провели вместе весь день и всю ночь, радуясь, что, наконец, нашли подходящую и нескучную компанию. Ты упомянула ближний круг их родственников, а под конец речи – выборочно некоторые части тела и психологические характеристики бородатого парня, по имени Серый, который разбил мне нос и которому я, кажется, сломал пальцы на правой руке собственной челюстью.
– Они пьяные, – ответил я на утративший актуальность вопрос. – И ты тоже. – В этом добавлении отчётливо слышался укор, который я не смог скрыть.
Ты никак на это не отреагировала, но я знал, что выводы сделаны.
– Нам нужно выбраться на шоссе. Если мы прибьёмся к большой группе, человек тысяча, они нас там не найдут. А если даже и найдут, вряд ли смогут что-то сделать.
– А в какой стороне дорога? Я вообще не ориентируюсь. Тем более что мы ломились ночью через лес. Я не разбиралась, в каком направлении.
Мне было всё равно, где дорога. Можно было выйти на любую другую – люди шли по каждой из них. В тебе говорило желание уюта, домашнего, своего. Тебе почему-то казалось, что мы должны обязательно воссоединиться с людьми из нашего города, а вот мне было всё равно. Люди везде одинаковые. Всё, чего я хотел, это найти любых людей, и побольше, чтобы обеспечить нашу безопасность и разжиться бинтами или, на худой конец, тампонами.
– Вон дорога! – вдруг крикнула ты, и тут же осеклась, боясь, видимо, что нас услышат. Но в тишине мы различили только тишину.
Мы вышли на неширокую трассу местного сообщения.
– В какую сторону пойдём? – немного растерявшись, спросила ты.
– Восток там, – сказал я, ткнув пальцем в солнце за нашими спинами, – значит, мох на деревьях растёт с той стороны, – указал я влево, вдоль трассы. – Все эти два дня солнце садилось впереди нас. Значит... – я впал в ступор.
– Нам нужно идти поперёк дороги вперёд?
– Э-э, нет, пошли на север, дойдём до перекрёстка и повернём на запад.
– Налево?
– Получается. – Воображаемая карта в уме была размытой и постоянно претерпевала метаморфозы, готовая ускользнуть от моего уставшего мозга окончательно. Я не спал уже три ночи. – Сначала, значит, направо, а потом – налево. Идём.
Мы старались идти быстро; не замедлили шага и когда, через несколько часов, свернули на более широкую дорогу, протянувшуюся с востока на запад. До этого мы отказались от двух других, поуже. Ни впереди, ни позади нас не было ни души.
В середине дня мы остановились передохнуть. Мы пытались понять, где все люди: либо мы безнадёжно отстали от городской толпы, либо это она нас ещё не нагнала. Второй вариант мне казался более вероятным. Когда вчера мы расстались с бурлаками и подождали новых друзей, и после того, как весь день брели по дороге вместе с этими ребятами, альтернативой пожилым тянутелям телеги, – миллионная толпа горожан так и не объявилась.
Нам нужно было определиться. Идти медленно, дожидаясь массу и опасаясь, что нас догонят, или идти быстро, как и прежде, не особо переживая на счёт ублюдков, но и не соединяясь с массой – а мы за целый день не встретили ни единой живой души.
– Ну так как?
– Я не знаю. Есть плюсы, есть и минусы.
– Ладно, пойдём быстро, – решила ты за меня, отрегулировала лямки на своём рюкзаке и забросила его на плечи.
– Погоди. У тебя рюкзак полегче моего. Давай, я тебе переложу пару банок, а то руки уже отваливаются.
– Давай... Банок? У нас остались какие-то банки?
Я сделал вид, что не слышал вопроса, расстегнул молнию, запустил руку в рюкзак и, не глядя на тебя, выставил на асфальт между нами двадцать жестянок консервированной рыбы.
– Сайра и горбуша, в основном. Ещё немного трески и... – Я расстегнул боковой кармашек, порылся в нём, – и ещё две шпротов, поменьше. Серый без ума от рыбы.
Ты ударила меня по лицу, отчего с новой силой хлынула носом кровь, ты лупила мне в грудь кулаками и грязно ругалась. Потом уткнулась лицом мне в шею.
– А я думала, они обиделись на то, что ты назвал их всех мудаками...
– Зато, когда они стали тянуть к тебе руки, обиделся я.
– Серый тебя убьёт, если поймает.
– Не думаю.
Ночь застала нас на той же трассе, и мы по-прежнему были одни. Мы спустились с дороги и сбросили рюкзаки в придорожные кусты. Вернувшись на шоссе, я убедился, что с дороги нас не видно.
Мы съели банку сайры и допили остатки минералки. Ты слизала кровь, запёкшуюся над моей верхней губой, погладила ссадину на моей скуле и улеглась, положив голову мне на колени. Я сидел и гладил твои волосы, пока ты не начала бормотать во сне.




4н:





До рассвета я просидел, глядя на дрожь твоих ресниц и слушая твои сны, и в моей голове за это время не родилось ни единой мысли.