Giggs : Гостинец

Афанасий нерешительно остановился перед внушительной стальной дверью. «Проклятая стеснительность», - пробормотал он, пряча букет из трех чахлых белых роз за спину. Усилием воли он стал заставлять свой указательный палец ползти по стене в сторону звонка; на лбу выступили капельки пота.
Вдруг ему показалось, что с внутренней стороны двери к нему кто-то приближается. Афанасий в панике кинулся бежать вниз по лестнице. Пробежав несколько пролетов, нелепо прыгая, он остановился и, тяжело дыша, стал прислушиваться к звукам наверху. Кто-то кашлянул и ссыпал мусор в мусоропровод. Хлопнула дверь.
Снизу по лестнице кто-то поднимался, напевая «Мурку» сиплым прокуренным голосом. Это почему-то придало Афанасию решимости, и он стал уверенно подниматься. Палец до боли вдавился в кнопку звонка. В квартире немедленно послышались шаркающие шаги.
Дверь открыл Модест Павлович – небезызвестная личность в определенных кругах.
- Афанасий Копейкин? – недоверчиво оглядывая гостя, будто подозревая в каком-то злом умысле, спросил Модест Павлович.
Афанасию стало не по себе. Как очень впечатлительный человек, он был довольно сильно ошеломлен таким приемом. В горле у него что-то булькнуло, и его рот сам сказал:
- Пейкин. Насий.
- Ну, проходите.
- Честное слово. Пейкин. Ко…
- Верю, верю, проходите уже.
- Это Вашей… - промямлил Афанасий, протягивая букетик.
- У меня нет ни дочери, ни жены, - пожав плечами и зачем-то забирая букет у Копейкина, сказал Модест Павлович, не спуская глаз с гостя.
- Ааа… - в свою очередь пожал плечами Копейкин, подрагивая, как замерзшая собака.
По очереди протиснулись в гостиную, через узкую декоративную арку. Модест Павлович включил тихую, мелодичную музыку и прикрыл шторы.
- Присаживайтесь, - указал он на потертое розовое кресло Афанасию.
Афанасий сел, положив руки на колени. Пожилой еврей выжидательно уставился на него. Не вытерпев, сказал:
- Утром деньги, вечером стулья, дорогой.
- Да-да, - успокоил его Афанасий и достал из носка мятую и немного влажную пятидесятидолларовую купюру.
***
Йобанный жыд нехотя взял бабло и, спрятав ево в огромном сейфе, стал раздеваццо. Наконец, он осталсо тока в шыроком кожоном ашейнике и гломурных кожоных трусняках. Пупок на огромном валасатом пузе был украшин пирсингом.
- Иди ка мне, милай! – васкликнул йобанный пидор Офонасий.
- Бля, как же вы миня заибали, пажилова чилавека, пидарасы ебучие! - васкликнул пинсионер и стал сасать Офонасию хуй.
- О да, аскарбляй миня, толстоя шлюшко, - согласилсо Офонасий.
- Я твою маму ибал! – ни заставил сибя долго ждать жыд, оторвавшысь от хуя.
- Э, ты ни очень-то того… - возразил Офонасий и уебал жыду бронзавой пепельницой па галаве.
***
Афанасий застегнул штаны, сбросил с себя труп Модеста Павловича и подошел к сейфу. Сейф был открыт! Афанасий вытащил из кармана свернутую хозяйственную сумку и стал сваливать в нее деньги из сейфа. Затем Копейкин достал платочек и тщательно вытер в квартире все, к чему прикасался.
- Ну что, поздравил уже тетю? – спросила ждавшая его на улице жена.
- Поздравил.
- А в сумке что?
- А это... Гостинец передала…