суббота : Вера

1.

Перед ней стоит полный растрёпанный человек с умоляющим выражением лица и протянутой, как на паперти, рукой.
“Вам чего?”
“Я вас искал.”
“И что дальше?”
“Нашёл. ”
Она ошеломлённо смотрит и видит : на протянутом запястье значится её имя. Вспоминает: точно - три дня назад… стучали колёса, ходили туда-сюда люди, то и дело заслоняя собой этого смешного толстого человека. Он сидел напротив и, потея, смотрел на неё. Смотрел такими жалкими глазами, что она, усмехнувшись, встала и села рядом. Взяла его послушную мягкую руку, положила себе на колени и, достав из сумочки помаду, написала: Вера. Выходя на своей станции, оглянулась . Всё. Ну, шутка такая.
А он что - не мылся? Все три дня??

Глупый какой, думает она спустя полчаса, глядя, как он, наморщив лоб, бережно несёт к их столику бумажные стаканчики с кофе и тарелку с пирожными. С трудом удерживается от смеха, глядя, как он ест - вращая ртом и двигая бровями. Все три дня искал… слонялся из вагона в вагон, заглядывал в лица… стоя на платформе, тянул шею, его толкали - вон, пуговица оторвана – или, прислонившись потным виском к холодному мрамору, ел вчерашний пирожок. “Предупреждаю, у меня есть бейби.” - она ложится подбородком на скрещенные руки. Он перестаёт жевать. “Ну, ребёночек… маленькая дочка.” – врёт она, наблюдая снизу за ним. “Дочка…” – эхом повторяет он. “Ну да!”- веселится она - “Чёрненькая. То есть, наоборот, беленькая. Вот такая.” - показывает на пальцах, давясь от смеха. “Это ничего… это даже хорошо. “ – спохватившись, убеждённо говорит он. “ Ты серьёзно? “ – она поднимает голову и смотрит насмешливо - “Тогда, диктуй адрес.”

2.

…Потому что, во-первых, осточертела тётка: по субботам заставляет натирать паркет. Сама сидит - нога на ногу, в одной руке - телефон, в другой - папироса, зорко следит прищуренным глазом за процессом и выговаривает сестре: “ Зина, ну что тебе сказать. Я, конечно, её не выгоню. Пусть пока живёт у меня, а там … “- тут тётка задирает ноги, чтобы племяннице было удобнее ползать - “ …ты можешь на меня обижаться, Зинуля, но держать её долее не стану. Она же ничем не интересуется! Зина, жить в Москве и не посетить Большой театр? Не сходить в Третьяковскую галерею? Вот я, например, когда приехала в Москву, из нашей деревни, торговать луком на Савёловском… “- тут тётка делает выразительную паузу, глубоко затягивается и продолжает уже другим тоном –“… Да, Зина! Она пишет про меня гадости. Где, где… В телефоне! Строчит сообщения. То есть, как это - у них сейчас так принято? Ты что, Зина? Перестань! В общем, так, Зина, ты плохо воспитала свою дочь! И я не удивлюсь, Зина, если выяснится, что она нигде не учится! ... Как - что делает? Катается в метро, шляется по улицам… Я тебе так скажу, Зин, чем иметь таких детей, так лучше быть, как я, бездетной!” Тётка бросает трубку и энергично гасит бычок.

Во-вторых, осточертел тёткин муж, много старше её, бывший член-корреспондент. Обыкновенно он дремлет в кресле, а рядом, на полу, испустив из нутра резиновый шланг, янтарно мерцает прозрачный контейнер. Другой конец шланга, сделав петлю, теряется в районе ширинки тёткиного мужа. Передвигаясь по квартире, муж таскает контейнер под мышкой. Содержимое издаёт слабый плещущий звук, пузырясь и играя, наподобие шампанского. Шланг, извиваясь, волочится следом. Когда тётка снаряжает мужа гулять, она опоясывает мужа шлангом, надевает ему через плечо торбу, пошитую из старой драповой юбки, и укладывает в неё контейнер с шампанским. Застёгивает мужа на все пуговицы, потом встаёт на колени, зашнуровывает ботинки, кряхтя, поднимается и, легонько толкнув, выставляет его за дверь.
Сама идет на кухню, садится у окна и, обмахиваясь веером – мучают приливы - караулит…

3.

“ А где дочка?”
“ В сумке. Спит. Она же маленькая!”
Он встречает её в шлёпанцах, у подъезда, расплачивается за такси, осторожно подхватывает дорожную сумку, набитую её барахлом, и, наморщив лоб, несёт в вытянутой руке – боится нечаянно двинуть коленом. Она идёт по лестнице следом, смотрит на его разом вспотевшие подмышки и едва удерживается от смеха. Ну, надо же… Поверил! А еще в Москве живет. Такого вокруг пальца обвести - ничего не стоит.

Квартира ей нравится, жаль только, что коммунальная. Имеется сосед, Андрей, но он смирный – геолог и почти не бывает дома. А когда дома - жужжит ночами за стенкой. Обтачивает и шлифует камни, мастерит безделушки, подвески, серёжки. Но это не мешает, он не громко. Дочку не потревожит. “Да нету никакой дочки! - не выдерживает она и опускается, изнемогая от смеха, на пол – “ Пошутила я! Ну, шутка такая!” И, хохоча, выкидывает из сумки свои вещички. В воздухе летают бельё, колготки… Он стоит с растерянной улыбкой на лице. На ухе виснет, зацепившись бретелькой, розовый, в горох, бюстик. Глядя на него, можно и в самом деле помереть со смеху. “ Ой, я сейчас лопну… Скорее, где тут у вас туалет?”

В комнате, кроме него, живёт толстый, большеголовый щенок. Раньше он жил на улице. Щенок громко дышит, роняет слюни и гоняется за её ногами. Она, визжа, спасается от него на диване. Щенок, не умея вскарабкаться, лает. Набегавшись, он съедает миску простокваши, ещё больше расширяется в боках, с разбегу падает на пол и моментально засыпает. Она присаживается на корточки, трогает его за горячие подушечки на пальцах. Щенок брыкается во сне. “ Нет имени? Тогда, я буду звать его, как тебя, ладно?”

“ Я сейчас, “ – говорит он и исчезает. Отсутствует полчаса, час… Она выглядывает в прихожую. Из ванной доносятся ритмичное шарканье.
В дверном проёме маячит зад, обтянутый тренниками. Оказывается: додраивает ванну. На очереди зеркало. А унитаз уже сверкает белизной.
Когда она, распаренная после душа, возвращается в комнату, щенок и хозяин спят. На раскладушке. В её распоряжении диван.

4.

Просыпается она поздно. В квартире тихо. Андрей не жужжит. На столе ждёт завтрак – сыр, масло, варенье, хлеб, чай, простокваша. Сыр достаётся щенку, чтоб не приставал. Хлеб с вареньем и простоквашу съедает сама. Потом идёт гулять во двор. Щенка полагается носить на руках и выгуливать подальше от людных мест, но он тяжёленький и норовит цапнуть за лицо. К неудовольствию мамаш и полному восторгу детей, щенок охотится за сандаликами на детской площадке.

Соскучившись, она бродит по квартире. Сначала исследует комнату. Роется в столе – там ничего нет, кроме, бумаг, исписанных бисерным почерком – всё цифры да цифры. Заглядывает в шкаф – старушечья кофта, пара рубашек, бельё да мятые штаны. Всё, впрочем, чистое. На полу и подоконнике горы книг - ничего интересного, все справочники да словари… Выдвигает ящики. Рассматривает фотографии, перебирает квитанции. Есть немного денег в бумажнике. Часть берёт себе.

Выходит в коридор, нерешительно останавливается у двери Андрея. По ту сторону тихо, и она нажимает на ручку. Глазам предстаёт голая комната. Из мебели - кровать, стол, верстак и два ящика с камнями. В углу свалены рюкзаки и одежда. На кровати, лежит черноглазый человек и курит. “Здравствуйте,” – говорит она. Человек стряхивает пепел на пол и, прищурившись, затягивается. “ Я вас знаю, вы - Андрей.” Человек продолжает молчать. У него черные волосы и такая же борода. Она проходит в комнату. На столе, на бархатных подушечках мерцают гладкие камушки, оправленные в серебряные проволочки кольца и серьги. Желтые, дымчатые, изумрудные, крапчатые. В картонных коробочках лежат крупные и мелкие бусины. “Можно?” – не дожидаясь ответа, берёт пару каплевидных длинных серег и вдевает в уши. “ У вас тут зеркала нет. Пойду в ванную. “ Поворачивается, чтобы пройти, но человек, шевельнувшись, удерживает: “ Ты кто?” “Я? Вера.” Человек тянет за руку: "Присядь, Вера.” Пристально смотрит ей в глаза: “ Можешь взять их себе, Вера.”
И ей раздвигают колени.

В соседней комнате тоже идёт молчаливая возня. Там борются со щенком, зачем-то с усилием разнимают ему челюсти. Щенок упирается и фыркает, стараясь вывернуть башку из-под оседлавших его ног. “Ну-ка, ну-ка “- говорят ему, и медленно багровеет собранный в гармошку лоб. Ещё немного возни, и – в кулаке зажат мохнатый полузадушенный, обслюнявленный шмель. Звенит стекло, распахивается рама, и шмель получает свободу. Долго ещё слышится его натужное гудение. Ему аккомпанирует тугая струя - на полу, под щенком, дрожа и волнуясь, расплывается тёплая лужа.