Giggs : Антитела (из неоконченного)

Я не помню точно, как это началось. Скорее всего, таким же мутным сентябрьским вечером, как сегодня. Когда вот-вот должна прийти ночь и принести новые, доселе не изведанные мной страдания. Страдание – это самый лучший способ понять свою сущность и потерять окончательно представление об окружающем мире. Впрочем, обо всем по порядку.
Не стоит упоминать о роде моей деятельности, уровне благосостояния и прочих подобных вещах. Это все меняется мгновенно, стоит только захотеть. Важно уловить другое, казалось бы, лежащее на поверхности, но, тем не менее, слабо объяснимое общепринятыми понятиями.
Я был добрым, честным и скучным человеком. И в то же время, я был яростным, хитрым и самодостаточным. Приступы доброты и порядочности всегда заканчивались каким-нибудь гадким, жестоким поступком, как будто это был уже другой человек на моем месте. Поступком протеста против привитых мне помимо моей воли качеств, делавших из меня клоуна в собственных глазах.
И вечный вопрос: «делаем ли мы зло, совершая добро для себя?» то становился маленьким, сереньким и незаметным, то заслонял собой весь мир, мешая дышать…
В такие минуты хотелось ножом дать путь воздуху непосредственно в легкие. И чем чаще наставали такие минуты, тем больше я сроднялся с ножом, пока он не стал таким же органом дыхания, как легкие.
Уже с детства я привык наблюдать закономерный конфликт между своими желаниями и потребностями окружающих. Откуда выходит такая странная закономерность, я не мог разобраться и только бестолково бунтовал против нее, в результате чего, неизменно отторгался обществом и даже близкими, как чужеродное тело из тканей организма. И, несмотря на сложность этого хищного организма я, конечно, никак не мог смириться с напускной важностью его составляющих; будем говорить «клеток». В лучшем случае, они приравнивали меня к себе, считая меня такой же простой деталью мироздания («общество» – слишком бестолковое слово), как и они сами.
Речь не идет о какой-то дурацкой мании величия, просто я другой и все. Даже физиологические потребности как-то так причудливо передвинулись в пирамиде моего бытия, что я уже и не чувствовал себя человеком.
Я копил в себе боль, отдаваясь горько-сладким переживаниям каждое свободное мгновение, ощущая, как мой внутренний мир постепенно из замка посреди бескрайних полей, превращается в черную бесконечную бездну снизу и сверху. Замок пал сам собой, как утопический, инфантильный призрак райской жизни и на его место пришла тьма. Трудно выразить словами, что она собой олицетворяла. Наверное, бездонную яму моих не совсем ясных желаний, темную сторону каждого из нас, которая так редко прорывается наружу и так надолго запоминается…
Одно из первых запоминающихся проявлений моей внутренней тьмы случилось, когда я был на даче с моей женой. Я дал тогда тьме полную свободу, позволил ей показать свое уродство в полной мере, ибо не мог более томиться от незнания того, во что трансформировалась накопленная мною за многие годы боль...