Владимир Павлов : Хроники ада (I)

Недолго оставалось Ирине в яме Николаевых. (Жилищами для миллионов подмосквичей служили каверны на дне котловин, замкнутых среди отвесных скал.) Правда, главу семьи Николаевых назначили ее опекуном, поскольку он первым подал руку беззащитной сироте, но не успела Ирина пробыть в яме своего опекуна и неделю после «обнуления» (процедура, которую обязаны пройти все достигшие совершеннолетия граждане), как хозяйки соседних ям и прочие бабы стали намекать, что-де Николаеву крупно повезло – стать опекуном такой подходящей сироты: теперь он может держать служанку, ничего ей не платить, да еще получать на нее опекунские (тридцать кило съедобных красных почв) – хе-хе. Иринино же небольшое наследство выросло в их желтозубых ртах и вовсе до внушительных размеров. Ямово-кормовой вопрос испортил подмосквичей…

Вот почему Николаев устроил Ирину служанкой к чужим людям. Так девушка попала сперва к Нукаревым – небольшую искусственную пещерку, где была единственной женской прислугой. Собственно, рабочих тут не было вовсе, однако хозяин держал на харчах дурачка Витю, по прозвищу «заячья губа». Кровать Витька стояла в углу у входа (в яме были перегородки высотой до пояса), кровать Ирины в заднем углу. Когда нескончаемый труд прерывался для сна, лишенного сновидений, и оба уже лежали на своих местах, между кроватями происходил весьма удивительный диалог. Витек, «заячья губа», развивал свои взгляды на мир, и полет его сентенций отнюдь не страдал от тесноты. «Детей нет ни у кого… – звенел в темноте его дебильноватый голосок. – Нет любви, нет настоящей радости. Только бессмысленный, бесталанный труд. С утра до вечера работай, работай, работай, и знай себе бойся. А то ведь, не ровен час, и Стражи пожалуют из-за скал, стоит немного оступиться. Вон, Вихревы пропали больше года назад, вся семья. Ночью пропали, никто и ахнуть не успел. Словно и не было таких». Между прочим, он усиленно допытывался, как шла доныне Иринина жизнь, и сопоставлял ее со своею собственной. Но затем – когда все ближе подползали минуты неминуемого засыпания – парень заговаривал о сожительстве и спрашивал Ирину, не ляжет ли она с ним, когда он, Витек, разживется своей ямой и съедобными почвами. Еще не обладая твердостью взрослого, Ирина все же легко уклонялась от ответа на этот вопрос. – «Так ляжешь?» – слышалось с кровати у двери. – «Завтра скажу», – отвечала Ирина и устраивалась поудобнее. Тут хозяйка отворяла дверь и проползала почти голая в закуток прислуги. – «А ну, Витек, перестань околачивать язык, а то опять испачкаешь всю постель, а ты, Ирина, не отвечай на его вздор». – Хозяйка уползала к себе, и с кроватей не доносилось больше ни звука.

В глубине души Ирина радовалась, что хозяйка считает ее взрослым, разумным человеком и доверяет самую сложную работу, которую выдают на каждую яму Стражи. Вчера она чинила никому не нужные часы, а нынче до ночи драила осколок старинного зеркала. Оба предмета были утилизированы Стражами, что означало, что она справилась с работой, за это хозяйка получила два кило съедобных красных почв и три кило зеленых почв, тоже съедобных, но очень твердых, требовавших размельчения. Под конец рабочего дня она думала о себе, о прошедших годах, о времени, проведенном на курсах подготовки к «обнулению», когда черты ее должны смыть и разгладить, чтобы лицо ее напоминал блин; об аннигилированном отце, прекрасном даже в потрясениях – его живой образ начал мало-помалу изглаживаться из ее памяти, так что она больше не могла вызвать его за закрытыми веками, ожидая сна. Лишь та или другая поза, то или иное движение являлись ее внутреннему взору – и тогда сознание простреливал легкий вздрог муки: когда он закричал, так пронзительно и высоко, как женщина. Он кричал, что не будет больше работать, чинить груды ненужных предметов, бросаемых время от времени Стражами; не будет надраивать обломки, склянки; не будет жить в яме, в этом зловонном котловане; что безысходное рабство его задавило, нет никаких перспектив, и нудный, не имеющий смысла труд продлится вечно. И вот за окном прошуршал черный, похожий на ящик автомобиль. Панический ужас заставил всех соседей попрятаться по ямам и лежать бездыханно, прикрывшись лохмотьями. Кромешная темнота салона всосала его. Стражам кто-то донес, может быть, сам Николаев, лучший друг отца. С чуть слышным вскриком девушка пробудилась на миг от забытья, посмотрела в темноте на стены ямы, прислушалась к дыханию спящего Витька, вспомнила, где она, и лишь затем окончательно заснула.

Как-то раз в темный промозглый вечер с бушующим ветром Ирина возвращалась одна из соседней котловины. Она замешкалась дольше, чем следовало, помогая знакомым Нукаревых мыть склянки, которые, наконец, утилизировали, и когда, наконец, тронулась в путь, ее обуял невыразимый страх перед чьим-то невидимым присутствием. В полном мраке слабо фосфоресцировали лишайники и громадные валуны, дорога сваливалась тут в глубокий разлом, а гул ветра слышался с высоты так, словно тьма была большой птицей, которая тяжело дышала, угрожая кому-то.

Дело, по которому она ходила, удалось как нельзя лучше. Ирине дали пару кило съедобных красных почв и разговаривали с ней, как со взрослой. Был там и некий молодой человек по имени Виктор Тонтов, он разговаривал с нею, как юноши разговаривают с девушками. Ведь Ирине шел уже семнадцатый год. Приближаясь к яме, она вспоминала его.

Когда она вернулась к Нукаревым, там тоже царило бодрое настроение. Все сидели в гостевом закутке и остервенело чистили черепки разбитого горшка. Приход Ирины был как знаменательное событие, она не растеряла своего рабочего заряда и после того, как вползла в яму. Не успела она описать хозяйке свою побывку в соседней котловине, как со всех сторон раздалось ехидное шипение. Среди присутствующих был некий полный мужчина, похожий на уродливого гнома, на клочьях, облачающих гниющее тело, красовалась помятая алюминиевая крышка, подвешенная на цепочке вроде медали. Как выяснилось позднее, человек этот был братом хозяина, побывал уже раз в удаленной котловине Электроугли и собирался в скором времени опять отправиться туда. Сейчас он на свой лад вроде как прощался с хозяевами.

Звали его Валентин, и он сумел взбодрить вечер в этой обычно мрачной яме. У него были тонкие юркие пальцы, и, надраивая черепки, он мог довести их до блеска быстрее, чем иная женщина. Ибо он еще и склеивал их к тому же, и даже подбил Витька вылепить несколько удивительных сосудов, которые он видел у прежних попечителей. Нынешнее поколение уже не знало, для чего они нужны, но над некоторыми неистово смеялись, отчасти благодаря косорукости Витька. «Ш-ш-ш!» – давились все подобием смеха, и только Витек был настроен на торжественный лад.

Гость всячески искал случая показать превосходство над тутошними, достал из рваного портфеля старый термос со съедобной грязью и угощал из нее всех желающих – и это было отнюдь не нечто «набранное в местном болотце».

А когда он нажрался, и нажрались остальные, и все заговорили, главным образом об Электроуглях и о тамошнем красивом цветном мусоре, – гость достал портфель и показал, как он выглядит, этот самый мусор. Подошла посмотреть и Ирина, и тогда гость отделил от кучки продолговатую серебристую ручку от платяного шкафа и осколок медальона, протянул их Ирине и сказал: «Возьмешь на память?» Ирина, несколько смешавшись, не брала, но и не отказывалась. – «Бери, бери, раз дают», – не без злорадства сказала хозяйка. – «Что мне с этим делать – не нужно мне это», – смеясь, чистосердечно отвечала Ирина и, так как гость не брал мусора обратно, положила его на край стола. – «Ну, тогда я возьму», – промычал Витек и вознамерился было схватить предметы, но гость оказался проворнее «заячьей губы» и сунул их обратно в портфель. Осколок медальона Ирина все же, в конце концов, взяла.

Потом он снова угощал всех из термоса. Хозяйка больше пить не стала и запретила деверю «давать еще пить этому кретину Витьку». – «Чего еще тебе надо, хозяйка, ведь я управляюсь с работой», – огрызнулся Витек голосом, в котором явственно чувствовался безразмерный голод дорвавшегося до лакомства зверя. – «Хозяйке надо, чтобы все шли спать, и гости, и домочадцы».

Гость отпил еще глоток и отправился в зал в другом конце ямы, где ему была постлана постель. Витек и Ирина, как обычно, разошлись по своим кроватям и потушили лампу. Затихали голоса хозяйки и гостей и на хозяйской половине, осталось без ответа последнее низкое бормотание – и весь дом, казалось, уснул.

Однако кроме стариков едва ли кто спал. До того у всех были перегружены желудки, да и пропущенный глоток деликатесной грязи не располагал ко сну, мысли кружились и летели по более широкому, чем обычно, кругу. Вспомнили и о том, что и хозяина в эту ночь нет дома. Случись что-нибудь, искать защиты надо у брата хозяина, этого жирноватого гномоподобного человека, вроде бы уже наполовину заработавшего трудом собственную яму…

Но вот скрипнула дверь – Витек явственно слышал, что кто-то прополз к ним со стороны зала. Идя ощупью впотьмах, человек бормотал о чем-то забытом, и среди этого забытого было так же пожелание больше отмыть склянок и черепков Ирине. Он нашел путь к кровати Ирины, сел на край кровати, а затем попросту растянулся рядом с девушкой. Послышались тяжкое сопение и шепот, – послышались явственно, – и особенно явственно можно было различить произносимые шепотом слова Ирины. Хотя Витек и был с придурью, однако смекал, что к чему, хотя чужак, по-видимому, считал его совсем уж дураком. Так как Витек в своей кровати у двери дышал ровно и звучно, гость полагал, что он спит – да к тому же спит очень крепко после столь сытной трапезы. А Витек все слышал и понимал, что происходит в другой кровати, и ужасался теперь тем речам, с которыми, как он помнил, он сам, в темноте, обращался к Ирине. Ибо если Ирина действительно его будущая сожительница, то теперь он, Витек, должен исполнить настоятельный долг: встать и выгнать беспутника из постели Ирины и из комнаты. Но Ирина никогда не принимала его слов всерьез – ведь вон сколько времени водила его за нос, обещая утром ответить на его предложение. Вот и пусть борется теперь одна или – покорится, думал Витек и, напрягая слух, продолжал прислушиваться к тому, что происходит в заднем углу.

Гость провозился там битый час, не издав не звука. За это время Витек успел вспомнить и про осколок медальона, который Ирина все же приняла минувшим вечером. Под конец на кровати в углу послышалось всхлипывание, девушка пыталась что-то сказать, ее слова уже прорывались вслух.

В середине сезона дождей Ирина ушла от Нукаревых. Этому предшествовала утилизация Валентина всевидящими Стражами. Поговаривают, что в данном случае их «оком» выступил Витек, но хозяйка старательно распускала слух, что пожаловалась-де сама Ирина. В один прекрасный день, вернее, ночь она ворвалась в комнату прислуги в обрывках ночного белья, с маленькой лампой в руке, прошла прямо к кровати Ирины и сердито бросила: «Поищи себе других добрых дураков». Ирина, всхлипывая, пыталась что-то сказать в свое оправдание, но хозяйка лишь прикрикнула на нее: – «Молчи, я все знаю».