Припадок спокойствия : Пьянству бой

Петровичу чудилось, что он вышел из запоя. В бреду он встрепенулся, огляделся, натянул на себя плащ, калоши, взял в руки зонтик и потопал в парк, чтобы как он говорил - "продуть носовые цистерны". На улице было холодно, как и должно быть в середине октября. Ветер то налетал то отваливал, пытаясь вывернуть ему зонтик.

Врешь, не возьмешь, думал Петрович, сжимая замерзающими пальцами деревянную ручку.
Аккуратно обходя разбросанные то тут то там лужи, он внезапно осознал, что до сих пор не встретил никого из прохожих.

- Да как так то? - сказал Петрович, но порыв налетевшего ветра украл звук у его фразы.
Тогда Петрович остановился. Разум его начал закипать. Он огляделся. Вокруг стояли серые громады домов, мрачно упиравшиеся в него стеклянными глазницами, хлопали на ветру ветви деревьев, вселяя тревогу своей голой распущенностью, а из глубины луж за ним внимательно следило небо.

- Да как так то? - теперь уже громко сказал Петрович, пытаясь выжимаемыми из горла децибелами придать себе уверенности, но новый порыв спиздил звук и у этой фразы. И тут до него дошло, что звуков нет вообще, никаких, их украли, как в каком-то из романов японца Мураками. Об этой книге, ему рассказывал нескладный студент Коля, пивший с ним пиво на лавочке в ботаническом саду, после сдачи сессии. "Фимолог".

"Да ну нахер" хотел сказать Петрович, но решил не тратить попусту слова, ведь звук все равно у него уведут. Это он уже понял. Поэтому с серьезным и решительным видом он пошел по улице, намереваясь во чтобы то ни стало добраться до пельменной на Агатковской. Там то уж точно кто-нибудь да будет. Никогда такого не было, чтобы никого там не было, повторял он всю дорогу, и от этой мантры ему становилось немного легче. Хоть и незначительно.
Впереди замаячила вывеска "Пельменная на Агатковской". Петрович прибавил шагу. Подходя все ближе, перейдя на бег, задыхаясь, не обращая внимания на боль в боку, и отбросив зонтик, он ухватился за ручку двери, рванул на себя ...

- В следующий раз может не выкарабкаться, - услышал он в кромешной темноте чей то голос, и из его вены вытащили иголку.
Раздался негромкий всхлип, похожий на постоянный надоевший хуже горькой редьки плач его половины, Веры Ильиничны.
- Если еще раз с ним такое приключиться, не звоните ноль три, берите такси и везите в больницу, а то не успеете, - снова услышал он голос.
- Поняла, поняла, - хлюпала жена.
Потом раздался шум закрываемой двери, и все стихло.

Петрович лежал не в силах открыть глаза, и пошевелиться, но его до соплей радовало то, что он может слышать звуки. Голос его второй половинки, такой противный и обрыдший за последние годы, вечно жалующий, просящий, требующий чтобы он бросил пить, теперь казался ему райским щебетаньем. Он вспомнил Веру молодой. Её осанку, сиськи. Вздохнул жалея, что ничего не поправишь, и жизнь прошла. Однако здорово, что они до сих пор живы, и вместе. Петрович улыбнулся и прислушался.

- Ничего, ничего, - шептал, жалел, успокаивал себя её голос. - В следующий раз я такого денатурата достану, хрен ты у меня выберешься.