Леонид Очаковский : Повстанец

Эх, и чего только не было в моей жизни? Не, этот гаш хороший, в натуре убивает нехило. Как тебя не знаю, а вот меня вперло по полной программе. И что-то такое вспоминается про свое прошлое. Как покойная бабуля моя пела бывало:
« Я зашел в ресторанчик,
Чекалдыкнул стаканчик,
Помянул восемнадцатый год,
Были сборы недолги,
от Кубани до Волги,
мы коней отправляли в поход.»
Была такая веселая песенка про лихолетье гражданской войны, дни молодости моей бабушки. Вернее, ее отрочества. Ведь когда это война закончилась, бабушке было уже десять лет. Ну, а я могу про свою единственную гражданскую войну так спеть:
«Я зашел в ресторанчик,
Чекалдыкнул стаканчик,
Помянул девяносто третий год.»
Пусть нескладно, но зато верно. Есть чем вспомнить девяносто третий год. Когда я вышел из-под власти мамани впервые и впервые хуел от ее базаров с подругами; «Да взял он где-то себе автомат!» Какой ствол, маманя, чего фуфло толкаешь, хорош! Эх, был бы у меня тогда ствол, ну, тогда я точно избавил в ту осень тебя от себя насовсем. Раньше приблатненных подруг, хмурого и зеленки. И вот клянусь Аллахом, вот тогда дали бы нам - всем, кто пришел оружие, - и все, пиздец. Как чрез год танки в Грозном горели, так горели бы они на том мосту. На год раньше. И вот что чечены мочили наших омоновцев и спецназовцев, - эх, одна мысль была, когда я слушал эти сообщения по ТВ. Ну, меня там не было! Я б этим легашам и глаза выкаловывал бы, и хуи бы отрезал и в рот им совал. За ту осень девяносто третьего. От меня не получилось, так пусть Высший суд вас руками чеченов достанет! Храни, Вышний Всецарю, Шамиля Басаева! Помоги ему нашим шишкам некурительным показать небо в алмазах. Я отвечаю, когда газовщик блеял по телефону, «Доброй ночи, Шамиль Басаев», у меня текло промеж ног. И вот с тех пор осталось одно и тоже. Чечены - молодцы! Они сделали с мусорами и вояками то, что нам не дано было сделать той осенью. Вечная память павшим! Ну, а кто позвал нас для своих гнилых понтов - что сказать? Ну. Пидорки они по жизни, а как еще скажешь? На расстоянии лет? Хули было пацанов и девчат безоружных под стволы спецназа подставлять, не выдав им реального оружия?! И хули было махать руками без намерения драться?! И ведь все они в общем остались при своих хазах, авто, лавэ. Но разве я пошел за лоховскую конституцию? За козлов с депутатскими ксивами? За авиатора Руцкого? А ни хуя! Я за справедливость пошел! А на них мне и тогда насрать было.
Есть что вспомнить. Не только замутки, торч и траханье были в моей жизни. Не только юбки и пизды. Много чего есть вспомнить, помимо очевидных радостей жизни - пизд и дури. Церковь, синагогу, мечеть, сатанистов, дискотеку, аптеку. Суды, ментовку. Одно из ярких воспоминаний - оборона Дома Советов осенью девяносто третьего года.
А как оно было? Ну, как и большая часть людей того времени, я был политизирован. Перестройка Горбатого мною воспринималось всегда негативно. Перестроечные параши про сталинские зоны меня настраивали отрицательно. Я увлекался всегда историей и хорошо знал, что чистых просто нет. Каждый народ, каждое государство, каждый человек, имеют в своем прошлом нечто некрасивое, неблаговидное, о чем, может, лучше и не вспоминать. Кто-то кого-то кинул, кто-то кого-то замочил и так далее. Ну, просто жизнь такая, о чем базар? Пепел Клааса не стучал в мое сердце. В нашей семье репрессированных просто не было. Зато бабушкины зятья, ну, мужи ее сестер, служили в приснопамятном НКВД. По бабушкиным рассказам они были более хорошими, чем плохими. И я сомневаюсь, что бы эти чекисты кому-то чего-то намеренно реального плохого сделали. Оба погибли на войне с немцами. И как я понял из смутных рассказов бабушки, сначала на войну их не брали, Зой, поди знаешь этот специальный воинский учет комитетчиков, а в 1942 году направили в СМЕРШ - военно-полевую контрразведку тогдашней Советской Армии. И оба погибли на фронте. И чего-то бабушка, другие ее сверстники и сверстницы, на молодость которых пришла пора власти Сталина, поминали покойного генералиссимуса добром. Поминать Горбатого и Беспалого добром я никогда не буду - я и тогда это понимал. Я помню, как меня внутренне задел мамин гнилой базар к моей бабушке. «мам, а скажи честно, ты ходила на митинги против врагов народа в тридцать седьмом?» Бабушка ответила совершенно равнодушно - когда водили нас, тогда и ходила. Все ходили.» А вопрос был явно неприличным. Хули такое было спрашивать у моей милой бабушки, лучшего друга моего детства. Ведь ее поколение увидело дай Б же! Показал еси нам жестокое, напоил еси нас вином умиления - это слова старославянского псалма Давида. Полностью применимые к поколению моей бабушки. Ее молодость пришлась на двадцатые-тридцатые- сороковые. Поколение мамы не помнит смутно рождение и ясно молодость СССР, чего помнила бабушка. Это было время молодости ее и ее сверстников. Они жили не ненавистью или обожением к Сталину, а простой жизнью детей крестьян, оторванных от земли и уклада своих предков. Они учились, работали, с кем-то встречались, влюблялись, сходились, редко женились, а по большей части жили всю жизнь в незарегистрированном браке, изменяли друг другу, растили детей, расставались, воевали, погибали на войне, победили сытую Европу. Они прожили всю жизнь в совершенно других условиях. И не хуй нам судить то поколение. Как Иисус и учил - не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким и будете судимы; и какой мерою мерите, такой и вам будут мерить. А так и есть - не суди, и сам под венец не пойдешь!
И кроме того всегда было противно. Когда обливают грязью того, кто не может ответить. Любой осел может лягнуть мертвого льва. И покойный Иосиф Виссарионович стал моим вторым ответом дешевому миру. Миру так называемого формирующегося среднего класса. Миру прилизанных офисов, хитрожопых фирмочек и бизнес-вумен. Много воды утекло с тех пор. В мою жизнь вошли мутки, торч, пьянки, девушки по тарифу, приблатненная девчонка с трассы с гайкой в кармане и с сифоном. Но покойный генералиссимус все равно до сих пор смотрит на меня со своего портрета на стене и вкушает вместе со мной вьющейся сладковатый дымок Божьей травки. Порой дунув, я смотрю на него и мысленно говорю с ним. А чё, Иосиф Виссарионович, план-то хороший был. Не беспонтовка какая-нибудь. А вот Вы знаете. Я так жалею, что не довелось мне быть учетным работником под Вашим мудрым руководством и считать на счетах и арифмометре. Мы б друг друга поняли, базара нет! Сталинский плановой нарком - это ж звучит!!!! Ну чё, еще дунем, товарищ Сталин? И вот тут будто мне подмигивает. Ну, если есть, так забивай еще косяк. Хорошо, товарищ Сталин, еще не на один раз есть, слушаюсь, забиваю. Эх! Наркомы мы, наркомы мы, наркомы!
Так что в то время я был верующим сталинистом. Церковная жизнь и советский проект казались мне полностью совместимыми, а конфликт меж ними - комментарием к старославянским словам псалма - своя своих не познаша. Великие Советские вожди - Ленин и Сталин, казались мне всегда гораздо более достойными канонизации, нежели незадачливый последний царь династии Романовых. Хотя его расстрелянных с ним дочерей было откровенно жаль - лучше б их послали на трассу работать. Так стал думать я позднее, равно как и о диссидентах, что б последних лучше б было на геру подсадить. Я всегда понимал, что Сталин не икона. Но в советской истории для меня это всегда самый симпатичный персонаж. Был и остается. И под его портретом я учился, готовился к экзаменам, к судебным слушаниям, делал отчетность, обнимал и раздевал девушек, забивал косяки, делал дорожки, кипятил герыч, заряжал баян, торчал, приходовался, втыкал. И портрет Сталина, приобретенный мною на ноябрьском митинге девяносто второго года, взирал на меня благосклонными и понимающими глазами. Чего бы я не делал.
Так что с начала девяносто третьего года я мечтал о схватке за Советскую власть, За Сталина, против Антихриста и его Лжепророка. Предтечей Антихриста с антиевой печатью на челе мне представлялся Горбатый, а самим Антихристом - Беспалый. Что оба для антихристов мелко плавают, что жопа у них наружи - это я позднее понял. И за это мне стыдно. Пред теми, кто отрицается дня. Слыш, рогатые! Совсем офигел тогда, какую дешевку за венец вашего творения принял. Теперь самому стыдно, это ж не зло, обычное людское говно. Человеческое, ох, слишком человеческое, как говаривал великий мудрец народов мира Фридрих Ницше.
И чем мне запомнился девяносто третий год? Только Домом Советов? Нет, в первую очередь смертью моей бабушки. Вырастившей меня. Вот видит бабушка с того света -ну, внучок вырос, стал курить, бухать, шмалиться, водить девчонок с трассы, занюхивать, ставиться - вот чтобы она сказала? А я знаю что - молодец, внучек! Было, ох, было в бабуле моей нечто маргинальное. Первые жаргонные словечки и первый мат я от нее услышал. Вот откуда это знала, я не въезжаю до сих пор. Но знала. Она ж никогда не сидела, но откуда-то знала на разных зонах Советского Союза нормы питания и режимы содержания. И дошкольником я не раз слышал - на Сахалине дают пайку: двести грамм хлеба на день, пятьдесят грамм сахара и литр воды. Откуда моя покойная бабуля это знала - хрен знает. То ли это от мужа ее сестры - хозяина поволжской зоны, которого после войны выперли из органов за беспробудную пьянку, то ли близость с Теплому переулку с его воровскими династиями сказывалась - вот я этого не знаю и не узнаю. Но только помню, как в четыре года слышал на коммунальной кухне рассказ о знаменитой Серпантинной на Колыме. И только потом чрез много лет прочитал у Шаламова и сразу вспомнил базары эти жильцов коммунальной квартиры про знаменитую колымскую расстрельную зону.
Интересно, но бабушка как бы проглядывала мою маргинальную судьбу. Ругая меня за очередную детскую шалость, она говорила - ну, разбойник, ну, бандит! Вот еще не раз вспомнишь мои слова! Вырастешь - из тюряги вылезать не будешь! Тебе только на большую дорогу и идти! Зачем? - спрашивал я недоуменно. Обычно бабушка хмыкала и говорила - ну, будешь там всех грабить! Ты уж и малым настоящий бандит! А каким вырастешь?! Ну, внучок вообще наркоманом вырос. Но грабить - это ж интересно, не так ли? И маленький мальчик Лёня подпрыгивал и говорил - бабушка, а давай вместе пойдем на большую дорогу и будем там всех грабить?! Ладно?! А вот как от нас во Внуково ехать - это большая дорога или нет? В ответ бабушка делала характерный жест рукой по шее и говорила: мне моей пенсии вот так хватает! А пенсия ее была тогда 57 рублей 20 копеек. Копейки она оставляла почтальонше как чаевые.
И вот в девяносто третьем году прежде всего бабушка навсегда ушла от меня и от мамани в мир иной. Навсегда. Что она навсегда оставит меня - это я уже задолго понял. За два с половиной года до этого она тяжело заболела, долго лежала, тихо ходила, перестала выходить во двор к своим седеньким подругам. То раковая, то сердечница - что с бабушкой, врачи не въезжали просто. Бабушка тихо прощалась с нами. Каждый год после Крещения я ее просил - бабушка, доживи хоть до Пасхи. Нет, я до Троицы доживу, отвечала бабушка. А в тот год сказала - нет, до Пасхи не смогу дожить. Она все знала и чувствовала. Что скоро откинется с зоны жизни. Зоя, ты чего говоришь, не надо о грустном? Да?! А думаешь, я забуду, как на моих глазах бабушка ушла от нас навсегда?! Да ни хуя! Это было 21 февраля 1993 года от Рождества Христова. У православных тогда была Неделя, то есть воскресенье, посвященное воспоминанию Страшного суда. Именно в этот день Творец призвал мою бабушку на суд Свой.
А дело было так. С утречка я сходил в храм, после обедни вернулся домой. Бабушка в тот день была радостной, спокойной и веселой. Она обедала, а я и не знал, что это ее последний обед с нами, и последний раз я разговариваю с нею. Я поел и пошел в комнату читать толкование Апокалипсиса. А бабушка потом пришла в комнату мою, села на ту кровать, где я спал ночами, а бабушка - днем. Бабушка, как ты себя чувствуешь, - спросил я. Да лучше, чем вчера. Сегодня мне хорошо, - немного сонно ответила бабушка. Бабуля, а ты вот ляжь и поспи, - сказал я. Сильно заболев, бабушка большую часть времени проводила во сне. Как и новорожденный. Старый и малый - при болезни бабушки я осознал полный смысл ее постоянного присловья. Да, я, пожалуй, лучше посплю немного, - сказала бабушка. И это были ее слова последние в этой жизни. Она легла и тотчас уснула. Как обычно, посапывая носом.
А лег на другую софу и читал дальше. О сто сорока четырех тысячах праведниках, искупленных от земли. От захватывающего описания галюков любимца Иисуса меня отвлек дикий храп. И чего она так храпит, жутко ведь становиться, - так подумал я. Жуткий храп повторился. Я оторвал глаза от книги и посмотрел на бабушку. Она лежала с раскрытым ртом и открытыми глазами. Ой, она проснулась, хоть храпеть больше так не будет, - подумал я. А бабушка по новой захрапела жутко, в третий раз. Бабушка, - закричал я. Хватит так храпеть, просыпайся скорее! Ты пугаешь меня! А она по новой так захрапела. Я вскочил и подбежал к ней. Стал трясти ее голову рукой. Она вылупила на меня свои остекленевшие глаза, на слова мои не реагировала. Захрипела еще. И я вдруг нутром своим понял, что это - предсмертный хрип, агония, что бабушка навсегда уходит от нас. Труп - мерзость пред Г-дом, мне вдруг вспомнились эти библейские слова. И я резко отдернул руку. А бабушка дико всхрапнула еще раз и отошла в мир иной. Навсегда, ее остекленевшие глаза закатились, вставная челюсть выпала из-за рта, она застыла. И чего делать? Надо было сказать матери, а как?! Вот как это было сказать надо?!
Я рванулся в прихожую и застыл там. А маманя на кухне смотрела телик. Глянула на меня. И говорит с понтом - у тебя такой испуганный вид, будто что-то случилось. Угу! - только и кивнул я головой. Чего говорить, я и не знал. А маманя смотрела на меня вопросительно. Бабушка умерла сейчас, только и смог выдавить я из себя. Лёня, - пронзительно спросила маманя. А может ты ошибся? Может, она просто крепко уснула?! Я сам в душе надеялся на это, но, увы, бабушка ушла от нас на веки. И я это понимал. Нет, она только что умерла - вот это я смог выдавить из себя. Мама! Мама! -, пронзительно закричала мать и согнулась в рыданиях. Ей пришлось вызвать скорую, потому что стало совсем плохо. Мать ставили фельдшера, а я читал над бабушкой канон на разлучение души и тела, потом ее пришли обмывать ее подруги, потом ее положили на стол. Я всю жизнь не забуду мирного покойного лица моей мертвой бабушки. А я пел над ее телом - и крест яко ярем вземшии, приидите, насладитеся, ихже уготовах вам почестей и венцев небесных.
В ту первую ночь без нее бабушка мне приснилась. В том же халате, в каком и умерла. И во сне сказала мне вот что - зачем вы по мне плачете, зачем рыдаете? Я ж жива-живёхонька, а вы все по мне плачете. Нехорошо себя ведете, расстраиваете меня только. Мне здесь очень хорошо. И как хочешь. Смейся или не смейся, но я верю в вечную жизнь. И верю, что моя бабушка обрела блаженную вечность. И вечная ей память! Боже, как мне ее не хватает! А она ведь видит все. Хорошо знает своего доброго, но непутевого внука и его подругу с трассы. Она бы нас с Олей поняла. Эх, плохо без бабушки! Так Творец принял ее в Свои вечные обители. И не стал ее судить Своим строгим судом.
Хорошо помню, как хоронили бабушку. О Аллах, сколько при смерти оживает суеверий. Каждый сочувствующий посетитель вспоминал погребальные обычаи своего родного места. Родным нельзя нести гроб, гроб надо нести на полотенцах, то надо обязательно, это нельзя ни в коем случае, так делают, так не делают. А наиболее запомнившимся был такой момент. Мы все сидели на кухне на второй день после смерти бабушки и обедали. Вдруг в комнате что-то скрипнуло и послышались шаги. Тут же стукнула мысль - это бабушка встала из гроба. Все разом напряглись и замолчали - видимо, всем подумалось аналогичное и стало не по себе. Скрипнула дверь, и все облегченно вздохнули. На кухню вошла то же ныне покойная тетя, тогда зарубившаяся в маленькой комнате, про которую все и забыли.
Умерла бабушка в воскресенье, а хоронили ее в среду. То была среда масленицы, по-церковному, средой Сырной седмицы. В этот день церковь как бы репетирует великопостные службы с их покаянными песнопениями и земными поклонами. В этот день, начинающийся в вечера, впервые начинает звучать молитва Ефрема Сирина, на которой после каждого предложения делается земной поклон. Молитва эта звучит ровно семь недель, последний раз ее читают после вечерни Великой среды. Я рано утром встал и пошел в свою первую церковь. Отстоял службу, заказал отпевание. Где-то к половине двенадцатого прибыл катафалк с гробом и всеми провожающими, внесли гроб церковь. Помню, как долго ждали отпевания, как ко мне сунулся студент-медик выкрест Мишка. Кто командует здесь» - так начал он базар. Я, - сонно отозвался я. «А, так это Вы....»- протянул он, сбавив тон, когда узнал во мне постоянного прихожанина. «Но Вы ведь знаете, что за отпевание заплатили, это церкви, а чтоб хор пел на отпевании, надо что-то хору заплатить.» Сколько? - спросил я. Я столкнулся, как все наживаются на смерти бабушки, кого это так или иначе касалось. Работники морга, кладбищенские клерки, шофера, могильщики. Да и все остальные, кого это как-то затрагивало по работе. Подрабатывающий в церковном хоре студент Мишка был в их числе. Я молча отдал ему запрошенную сумму. Видя шакалов, греющих руки на смерти и людском горе, приходилось им платить, но вместе с деньгами каждому хотелось дать по соплям. Так и этому брату во Христе православному Мишке хотелось навешать пиздюлей прямо в храме. Не, я понимаю все, все хотят есть, все живут от того, где и как работают, поправка на развал в стране. Но все равно вот так нагло вымогать деньги у оглушенных горем людей - для меня западло. И Мишка тот был самым обыкновенным шакалом.
Наконец подошел хорошо знакомый мне тихий и застенчивый отец Виктор, началось отпевание бабушки. Отец Виктор степенно махал кадилом, а хор пел. Пел какой-то чернявый паренек, пел шакал Мишка. И пела восемнадцатилетняя девушка со светло-русой короткой косичкой. Да, мы все живем, судьбы своей не зная! Именно это девушка с иконописным лицом, студентка и певчая, дочь комитетчика, чрез полтора года натягивала ртом на мой стоящий член резинку. И именно она потом в первый раз ввела меня в мир наркотиков настоящих - в первый раз поставила меня герой. А нынче пограничница на Дальнем Востоке, на границе с Китаем. Б же мой, спаси, сохрани и помилуй блудницу Надюшу. Православную религиозную девчонку, ревностную прихожанку, тихую девушку дома, студентку, певчую, проститутку, наркоманку, лейтенанта погранвойск. Это девушка будто сошла со страниц Евангелия. Но тогда мы не были знакомы, только лица наши друг другу примелькались.
Яко и язвы ношу прегрешений, Твое есмь создание, Владыко, воззови мя, Боже, и спаси мя. Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть ни болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Это лучший вид прощание с усопшим, равно как и погребальный кадеш у иудеев. Резко безбожная маманя со своим натальным Нептуном в Деве потом не раз говорила, что только отпевание в церкви окончательно примирило ее со свершившимся фактом. Она якобы со смертью матери примирилась тогда. Бабушку отпели, мы простились с ней, церковный сторож за небольшую мзду закрыл и заколотил гроб. И поехали на кладбище. В этот ясный и слегка морозный февральский день я шел во главе похоронной процессии и пел Трисвятое во весь голос. Бабушку похоронили, поехали домой. Начались поминки, где я впервые рассмеялся после смерти бабушки.
А дело было так. Муж (а ныне бывший муж) лимитчицы Ирки молдаванин Витек стал при жене заигрывать с моей троюродной кузиной Танюшей. И языком с ней чесал на эротические темы, и лапал при всех, и на ногу ей наступал; а она строила ему глазки, и то демонстративно противилась его вниманию, то делала вид, что не замечает, как он залезает ей под юбку. А мамаша ее и старшая сестра были при этом и обе подначивали Витька и Танюшу. Так сложилась эта сладкая парочка - впоследствии Витек и Танюша стали встречаться. Троюродная кузина Танюша тогда была красивой девчонкой без комплексов. Давалка. Дала Витьку не раз, дала и мне разок. Прошел год, как я поимел пару раз в деревне красавицу Танюшу, а вернувшись в город поимел лимитчицу Ирку. С Витьком тогда я сдружился, и мне нравилось, что девчонки у нас общие. Это потом было, а тогда на поминках я просто ржал до усеру, глядя на их флирт. Кто-то умирает, кто-то рождается, а жизнь все одно продолжается. Или как в библейском апокрифе - род приходит, и род уходит, а дни Израиля вечны. Вот это я поминках бабушки понял по настоящему. И смерть окончательно перестала для меня быть трагичной.
После смерти бабушки пошел как мор на старух. В два месяца умерли все ее подруги-соседки. Будто бабушке на том свете стало скучно без посиделок на лавочке у дома, и она позвала к себе всех своих подруг. И сидят они на лавочке где-то на лоне Авраамовом в своих платочках и перемывают косточки мне и своим подругам. Не, Никифоровна, я не раз Светланке говорила - наплачешься ты с ним еще. Вишь ты, наркоманом стал, по девкам ходит. Даже не вериться, не было у него никаких девок. Я думала, что он с матерью жить будет в конце концов, а стал ходить, да и домой привел блядь. Всегда говорила - его так надо лупить, чтоб кровь до потолка брызгала. Светланка его порола, да мало. А Никифоровна ей говорит, - ну, у тебя внук наркоман, а у меня алкаш. И чего лучше - хрен поймешь. И у твоего девка денег не требует, а у моего девка ладит одно - давай деньги. А все одно, не по нашему живут они, Яковлевна! Войны они не видели, Никифоровна, отвечает ей моя бабушка. Это сейчас, а тогда запарился организовывать похороны, читать Псалтирь над бабушкиными подругами и заказывать сорокоусты.
Еще помню Великий пост по уставу. Это значит в будние дни только буханка хлеба в день и литр воды. Норма губы по рассказу новой жены. От православной аскезы веет духом зоны. Устав Феодосия, общих житий начальника, основателя общежительных монастырей (монахи делились на полных отшельников, живущих в одиночестве, скитских, живущих обособленно, и общежительных, проживающих в так или иначе большой общине) мало чем отличается от правил внутреннего распорядка зоны строгого режима. Существенное различие в одном - в монахи идут по идеи добровольно, а в зеки - не по своей воле. Постоянными похоронами - вот чем запомнилось мне начало девяносто третьего года. А еще - мартовской репетицией осенних событий, из-за оценки которой вчистую переругались гости на сороковинах по бабушке.
Репетиция эта пришлась на Крестопоклонную Неделю. Вернувшись с очень красивой службы, на которой совершается чин поклонения кресту (совершаемый вообще три раза в год), с очень красивой службы, я по телику увидел после программы Время Беспалого. А Беспалый, - ну, это тип хорошо всем известного соседа - алкаша и баклана. Который аванс железно пробухивает, а вот получку - только в семью. Вечно бухого работяги, у которого дома обитает вечно ворчливая жена, что сама не прочь побухать, и приблатненная дочка с гайкой, которую он и в восемнадцать, в двадцать, и в двадцать два года от случая к случаю дерет по голой жопе как сидорову козу. Беспалый вполне мог быть папашей моей любимой, в свое время вылетевшем из ментовки за беспробудную пьянку. Бля, а некурительные шишки порой имеют своих прототипов в маргинальной публике, так или иначе известной мне. Например, прототип Горбатого - это базарный наперсточник или профессиональный нищий. Ему только по вагонам электричек и ходить со своей шляпой в руке да тянуть - люди добрые, мы сами неместные.....
В тот раз Беспалый тупо толкал свой указ. Полномочия Верховного Совета игнорируются, назначается референдум о доверии президенту, о доверии парламенту, о досрочном прекращении полномочий президента, о досрочном прекращении полномочий парламента. В советской конституции было прописано, что наиболее важные вопросы государственной жизни могут быть вынесенными на референдум - всенародное голосование. Два года назад Горбатый сорвал очки на аналогичном всенародном референдуме, но ими не воспользовался надлежащим образом. Это был мой второй референдум. Первоначально он был назначен на Вербное воскресенье. Я так до сих пор и не въехал. То ли Беспалый до конца не решился тогда, то ли воспротивились иные шишки некурительные, то ли еще чего, то ли мать Беспалого неожиданно дала дуба, и ему стало уже ни до чего. Ну, на трибуну парламентскую тогда позднее он вдруг вылез в явно непротокольном виде. Ну, его так слегка штормило и сразу видно, что хорошо бухой, я б так только до первого мусора шел. Как говориться, клиент созрел. Вот что в Беспалом хорошего было по-настоящему - так это его умение класть хер на ценности дешевого мира среднего класса. Слить у шасси самолета, базарить с нашими эмигрантами в Штатах из племени Израилева вдугаря бухим, вылезти на парламентскую трибуну убитым с синьки, дирижировать оркестром в Берлине крепко бухим, зарубиться в самолете и проспать правительственную сходку. Вот за этого Беспалого можно вспомнить добром. На его месте Олин папа сделал бы тоже самое. Дочка Беспалого хорошо бы смотрелась на трассе и на дискотеке с гайкой вместе с моей подругой. Как это в Библии говорилось об царях-идолопоклонниках? Впрочем было в Асии нечто доброе. Не, Беспалый ни на Асию, ни на Ахава, ни на Ахаза не тянет. Мелко плавает по сравнению с ними. Зато вполне тянет на баклана Славика. Извини, Беспалый, но ты вполне мог бухим мне перо захерачить в плечо у лабаза вместо этого долбоеба Славика, ну, а баба твоя - точная копия его подруги Тани. И извини еще раз. На венчании я просил снисхождения этому баклану. И буду просить его на Страшном Суде. И хоть получив перо в плечо ни за что, я понял в следственном отделе евангельскую молитву - прости им, ибо не ведают, что творят; но тебе я просить снисхождения не буду. На месте тестя нынешнего ты был бы на своем истинном месте, на месте долбоеба Славика - тоже самое. Как и твоя дочка была бы на трассе и за решеткой на своем истинном месте. Но почему-то чалился Славки, а не ты, почему-то время от времени закрывалась в мусарню и спецприемники мою подруга, а не твоя дочка. Почему-то я и моя любимая упорно выталкиваемся из нормальной жизни. Нет, Беспалый, вот тебе у Праведного Судии просить снисхождения не буду. И я уверен - тебе и споборникам твоим светит вечная крытка с рогатыми вертухаями. Да погибнет имя твое, да будут кости твои перетерты железными жерновами - что еще я могу сказать про тебя?! Но! Не могу не добавить это вечное библейское присловье о царях-идолопоклонниках - но было в нем и нечто доброе. В тебе добрым были твои веселые закидоны по пьяни на высшем уровне. Да, Беспалый, при ином раскладе ты мог бы оказаться на месте незадачливого Русика. И моя подруга вполне могла бы спиздить у тебя музыкальный центр со всеми деньгами. Извини снова, но ты - любимый тип клиента моей подруги. Короче, наш клиент. И твои лавэшки и рынды этого изменить не могут. Хотя, зря людей обижаю. Тесть, баклан Славик и алкаш Русик как-то получше тебя будут.
Ну вот. Само собой, козлы с депутатскими ксивами кипешнулись. Мол, их не уважают. Ох, кипеш был! Ну, там еще судьи Конституционного суда свой хай подняли. Да, этот вопрос в суде решался.. А суд объявил этот указ антиконституционным. И я до сих пор помню, как радио обрубили в тот момент. Я помню, как обрубили это сообщение. Оно прошло на два часа позднее, а тогда новостной выпуск внезапно сменился музыкой. А чрез три часа депутаты добились прямой трансляции. И весь этот кипеш смотрелся как часть новая захватывающего спектакля. Лужок, смеющийся в истерике на трибуне ВС, Светлана Сорокина с испуганными глазами, Хасбулат, чисто по нраву преподов гнущий свою линию, в гавно бухой Беспалый. Тогда он очень напоминал Славика в следственном отделе, прикованного браслетами к ножке стола. Мужики, а за чё мы подрались-то, может, кто скажет?!
Это был пшик, вроде все остались при своем. Только был назначен референдум по 4 вопросам. Доверии Беспалому, ВС, о досрочном прекращении полномочий Беспалого, о досрочном прекращении полномочий депутатов. С одной стороны незадачливый баклан Беспалый добился своего. Единственно, что не по его вышло - этот референдум был перенесен на две недели позднее. На Антипасху, Красную горку православных. Якобы по просьбе патриарха Лёшки Второго. А этот патриарх теперь напоминает мне мента - вертухая из нашей ментовки Лёшку, облизывающегося на мою подругу, но так и не отымевшего ее до сих пор.
Спектакли, хорошо или плохо поставленные, но работа на зрелищность, на театральность в государственной жизни - вот примета того лихолетья. Это и было захватывающим в натуре представлением. Работали на публику, и работали хорошо. Со знанием и умением. Обе стороны держали нас за лохов. Они договорились промеж себя, что сделают референдум. И сделали, мать их! Церковные старушки, живущие впроголодь и относившие свои ваучеры на восстановление храма, как смазанные бежали на этот референдум, напевая - да, да, нет, да! А что я, что маманя бросили в избирательную плевательницу - нет, нет, да, нет! Что я, что маманя, что мои жены и подруги - мы ж и есть все в вечной отрицаловке, хотя и по-разному. Я от юности моей пошел в отрицаловку дешевому миру. Но и внешне правильная маманя моя - та же отрицаловка. Только для нее - это жуки, мафиози, все из себя. А для меня - стовосьмые, галимые, беспонтовые. И тогда на Красной горке мы бросили в урну против общего мнения вместе. И мне за это никогда стыдно не будет.
А потом была первомайская драчка, которую я смотрел по телику.. И пожалуй, именно тогда для меня мвдэшники стали мусорами. Именно тогда я, прирожденный бюрократ, приобрел ненависть зоны к человеку в ментовской форме. Власти провоцировали явно. Ну, на хуй было ограничивать шествие первомайское, путь там преграждать.. Я ж не червонец, чтобы всем нравиться - как этого не понимал Беспалый?! Ну. Собрались люди, сказали что-то нехорошее, написали, ты от их слов слиняешь что ли?! К примеру, был бы я президентом, там был бы кипеш против меня, демонстрации всякие; - ну, я бы просто сказал им по телику: покипешивали, душу облегчили, пора и по домам. Ибо написано: не на всякое слово во всякое время следует обращать внимание, чтобы не услышать тебе раба твоего, когда он поносит тебя. А вот Беспалый этого явно не понимал. И вот тогда у меня появилась мечта. Разбивать кирпичи о головы мусоров. И она исполнилась, блин, менее чем чрез полгода. Мой кирпич брызнул на каске омоновца, а молодой лимитчик уронил щит и присел на асфальт. Это, думаю, покруче будет, чем все хулиганки моей подруги. Нет, Небо явно ко мне благосклонно. Есть, что вспомнить.
После этого я стал ходить на все крупные демонстрации против Беспалого и полосатых, но до осени драчек больше не было. Летом того года хорошо запомнилось два события - паломничество наших прихожан к мощам преподобного Серафима Саровского и очередная денежная реформа. А еще - знакомством с шизофреничкой Людочкой, известной в церковном кругу как Люда маленькая. Подобно моей будущей любовнице - миниатюрной кореянке Людочке с большой родинкой на шее.
Паломничество это было первым моим выездом из Москвы с ночевкой впервые за одиннадцать лет. Этим оно и запомнилось. Помню, собрал рюкзак, затарив его крупой - гречкой, манкой, перловкой на пожертвование монашкам. Одежды сменной взять не догадался, зонта - тоже. Вот не помню, что взял из своих вещей, одно помню - рюкзак мой был тяжеленный. Помню пухлую Леночку из Марьино, флегматичную девушку на девять лет младше меня, позднее показавшую мне, что у нее под юбкой. А запомнилась тогда она мне тем, что первая приехала на место сбора и ждала на единственной скамейке на станции метро Юго-Западная. Помнится поездка на Казанский вокзал, плацкартный вагон, где я был в одной ячейке (не знаю, как правильно назвать) с набожной семьей из соседнего дома и не менее набожным евреем, принявшим православие. И помнится красивый вокзал Арзамаса, где мы два часа в зале ожидания ждали автобус на Дивеево. Красивые степные пейзажи с перелесками нижегородской области. Места там красивые, мне они очень понравились. Ехали час с лишним, потом мы пошли в монастырскую кладовку, где пожилая монашка принимала от нас пожертвования, называя нас благочестивыми паломниками. Потом вошли в бурно реставрируемый тогда храм к раке с мощами святого Серафима. Чем этот подвижник снискал такую широкую популярность - я так и не въехал до сих пор, хотя три раза был у его мощей. Официальная церковная версия - он будто обновил утраченную цель христианской жизни - стяжанию даров Святого Духа, учил этому всех. Хотя в принципе это и есть цель монашеской жизни. Цель христианской аскезы. Лично я думаю, что скорее всего хорошо вписывался в государственный миф царской России. И когда этот миф стал утрачивать власть над умами, власти его разрекламировали и стали чтить. Вот и все. Хотя церковный миф творит сам свои мифы, исходя из своей чудесной личностной истории.
А потом мы стояли на акафисте преподобному Серафиму, который вдохновенно и пели под руководством Надюши. А потом нас быстро разместили в гостинице «Комсомольская». Нашему батюшке достался люкс с клопами, а меня разместили в шестиместном номере, который его обитатели тут же окрестили палатой. Клопов там не было, но было очень много тараканов, которые порой валились прямо на голову. Потом пошли в монастырскую столовую хавать. Столовка тогда была просто под открытым небом, без столов, с бревнами вместо стульев. И там стоял простой котел типа походной кухни. Пожилая монашка со сварливым лицом и ее очаровательная молодая помощница с застывшей глуповатой улыбкой на лице раздавали перловую кашу на воде и постном масле. К этой миске выдавалось три былинки зеленого лука, пол-огурца с пайкой - четвертушкой хлеба. Хлеб этот был необычайно мягким и вкусным. Это был не привычный мне белый хлеб, и не серый, а какой-то сероватый хлеб, очень мягкий и вкусный. Такой я только в Дивеево и ел, причем Лена пухленькая говорила, что в монастырях пайку не режут, а ломают во время еды. Трапезу хавали алюминивеыми ложками, сидя на бревнах. В тот раз столовка еще не была построена.
После трапезы с молитвами нас знакомили с местными достопримечательностями почитаемого места, показали знаменитую канавку (как сейчас, не знаю, а тогда местами никакой канавки там не было), по которой вечерами ходили монашки крестным ходом с четками и молитвой Иисусовой. Якобы, если ходить по этой канавке и прочесть 150 раз молитву Иисусову, то такого Антихрист не одолеет. Хотя в какой-то там церкви Антихрист и должен был якобы сесть на престоле, когда она будет отстроена. Именно поэтому вроде и не завершили ее постройку, а позднее и реставрацию до конца. Среди этих достопримечательности были и источники, якобы вырытые или открытые самим Серафимом и разными подвижницами Дивеевской обители. Источники эти считались святыми и целебными. В них надо было погружаться три раза с головой совершенно голым. Сначала погружались мужики, потом женщины. Погрузился и я, причем в компании трех пацанов певчих. Мы не стесняясь трясли друг пред другом своими бананами. Кто вытирался, кто раздевался, а я трижды нырнул с головой в источник. Вода была ледяная, обжигала тело, но потом чувствовалось бодро и весело. Даже начинающаяся простуда прошла. Когда купались девушки, я случайно глянул на купальню. И впервые увидел в прорезь двери обнаженное тело Надюши, отчаянно визжащей при погружении в ледяную воду. В тот день у нее был день рождения, ей исполнилось восемнадцать лет. И юные прелести Надюши меня явно впечатлили. Промеж ног что-то зашевелилось.
Если честно, то в Дивеево промеж ног у меня очень часто шевелилось. Все монашки молоденькие и средних лет казались мне такими эротичными, такими сексуальными! Интересно, святые отцы об этом и писали. Что монахов и вообще религиозно настроенных православных сильно привлекают монашки как женщины. Свой тип тянется к своему типу в противоположном поле. И духовные беседы переходят или могут перейти в любовные свидания. Все это так, но вот с расстояния лет можно взглянуть и шире. Я ж за расширение сознания, не так ли. Так вот, эти монашки, кто они? Однозначно, мой тип. Мужиковатые женщины и девушки в своеобразной униформе с изломанной психикой. Да, мой тип, что и говорить. Монашки - это тоже самое, что и проститутки, наркоманки, приблатненные девчонки, зечки. Монастырь мало отличается от армии или зоны. Это всегда чувствовалось, но понял позднее. Там собирается та же публика. Которая просто не может, не хочет и не умеет жить так, как живут все остальные. Да прейдет мир сей - вот истинная молитва всех нас. На монашек у меня вставало именно по этой причины. Эти богомольные девчонки - та же отрицаловка обыденной жизни.
Была поездка на скит, где мы купались в речке и вымокли до нитки возвращаясь под проливным дождем. В ските мы вызвались помочь монашкам и облажались. Старуха колуном колола колоды, пред которыми мужики были бессильны. Потом мы сохли в своих номерах, а потом были посиделки по поводу дня рождения Надюши, на которой ей все пели многая лета. Бля, она ведь всегда ходила в длинных юбках и кофточках с длинными рукавами, но всегда в обтяг и с глубоким декольте, открывавшем ее чудесные девичьи груди наполовину. И в платочке. Одевалась по-церковному, скрывала свои пробитые жилы, приоткрывала прелести свои. В этом была вся она - верующая проститутка и наркоманка. Надо бы мне написать будет житие святой Надюши - мало чем отличается она от евангельских блудниц. И от блудницы те, последовавшие за Иисусом, ремесла своего явно не оставили. А на другой день мы встретили прикольного сельского батюшку-амбала. Этот гигантский батюшка с седыми космами потрясал пудовым кулаком над низенькой бабкой и орал как матюгальник - ах ты окаянная, не смирилася?! Помидор ей не достался, видите ли! А Евангелие ты читала? Нет, батюшка, не читала, отвечала старуха, а вот почему всем дали по помидору, а мне одной не дали? А если не читала, то хули со мной споришь, - возопил батюшка. Окаянная ты и дерзостная! И все прихожане мои такие! Вот приход достался! Наш батюшка Дмитрий сказал тогда - во, увидел я свое будущее. Таким же в старости буду. Кто-то из наших сфотографировал эту колоритную сцену, а амбал-священник приметил это и погнался за нами с матюками и воплями - ах, окаянные! Еле свалили от него. Такой и прибить может, будучи уверен, что это для нашего же блага он метелит нас. Для упражнения в добродетели смирения.
Было очень веселое возвращение домой в общем вагоне поезд Сергач-Москва, где на одно место до Мурома было 19 человек, и только потом пассажиры стали как-то рассасываться. Тогда только я смог примоститься на боковой третьей багажной полке. Вот тогда я понял, что означает жесткий вагон, когда лежал до утра короткую ночь под потолком вагона жесткого со своим баулом под головой. Без матраса там было в натуре очень жестко и душно вдобавок. Все отлежал там, да еще и лазить в сортир трудно - полка-то для багажа. Помню навалившийся Казанский вокзал с задымленным московским воздухом, на котором резко закашлялся чудаковатый певчий Сашка. Теперь я понимаю, что это был типично плановой кашель, сам так теперь дохаю. Помню возвращение домой, ранний звонок дверь, мой крик - открывай, мама, твой паломник вернулся! Да, хорошая была поездка, что и говорить!
А после этой поездке была очередная денежная реформа. Это было в середине июля девяносто третьего года, в субботу. Объявлено было, что советские банкноты и российские 1992 года окончательно утрачивают платежную способность с полуночи, что подлежат обмену в сберкассах в неограниченном количестве по номиналу на банкноты нового образца, но только один раз. Помятую денежную реформу двухлетней давности с ее нервотрепкой, мы сразу рванули с маманей с ближайшую сберкассу, рассчитывая внести деньги на наши счета, а снять их новыми купюрами уже в понедельник. Но козлы-реформаторы это предусмотрели. И мы увидели закрытую сберкассу с объявлением на двери, что именно в этот день она работает только до 12 часов. А по радио вещать о реформе начали только в 13 часов. И мы пошли домой, вместе проклиная Беспалого и Чёрную морду.
Помню дикие очереди в банки разные в то время. Мы забили на обмен до тех пор, пока очереди не спадут, а просто меняли в обменниках валюту. Тогда кстати в крупных дорогих магазинах типа ГУМа можно было даже и на валюту покупать. Осенью мы купили наш пылесос за дойчмарки. Позднее в отделении Сбербанка как раз возле храма отца Дмитрия поменял деньги без проблем вместе с шизофреничкой Людочкой, первой кандидаткой в мои невесты и в маманину невестку. О произведенном обмене симпатичная операционистка влепила штамп в паспорт. Помню синие стольники, превратившиеся чрез пять лет в гривенники, похожие на баксы зеленые пятихатки, превратившиеся в 50 копеек. А штуки были вроде блекло-желтыми, но точно не помню. Вообщем, время было по - своему интересное. Явно аналогичную ситуацию в стране Аристотель назвал в своей «Политике» временным прекращением государственной жизни. А в Библии под него подходил бы постоянный рефрен Книги Судей Израилевых - «тогда во Израиле не было царя, и каждый делал то, что ему казалось справедливым» . Вот так и было. Власть была откровенно слаба. Слабость власти - это множество произволов вылезшего легиона маленьких начальников и новоявленных господ. Та ранняя постперестроечная власть была противна одновременно своей слабостью и своим произволом. И тем, что позволяла терпеть множество произволов случайных лиц. Власть, на которую все кладут хер, хуже всего - так учил еще Лао-Цзы. Моего названного тестя в свое время жестоко отпиздошил его собственный сын, мой шурин названный, стало быть. Это когда он по пьяни нассал в углу у шкафа. И Беспалый тогда мало чем отличался от тестя, проснувшегося и ноющего - а откуда у меня рожа синяя, кто побил-то?! Тогда любая хитрожопая фирмочка могла не пустить к себе проверяющих, да и вообще не сдавать отчетность, а бандюки защищали не только от других бандюков, но и от налоговой инспекции. Я помню намного позднее рассказанную мне историю, как некая бизнес-вумен наняла бандюков отбить целый состав с цветными металлами, на который был наложен арест. Вот именно за это, за слабость и попущение множественного произвола власть эта так и не стала и станет никогда моей родной. Не, не моя это власть была, да и отрубок страны все же не моя родина. Так было, так и осталось.
Потом было новое паломничество церковной молодой общины в Оптину пустынь, где мы ночевали в храме на клиросе, при чем я спал, подложив свой правый башмак под голову. Не могу уснуть, ничего не подложив себе под голову, а больше и нечего было подкладывать. Мужчины - на правом, а девчонки - на левом клиросе, где им полагалось вообще и петь и стоять в храме. Впечатлила тогда такая ночевка на всю жизнь, как и позднее на одиннадцать лет - ночевка в подъезде, как и ночевка на улице арабской части святого града Иерусалима. Местные монахи оптинские и наш отец Дмитрий, заночевавший с супругой в покоях игумена, втирали нам все смирении и о стяжании благодати. Мол, вот смиритесь, паломников много, размещать некуда, заночуйте в храме на клиросе, в нужник кто захочет, вот так открываются засовы храма, вон там направо, а потом налево, в пятнадцати минутах ходьбы, прогуляетесь, вернетесь, снова храм закроете. Это ж все ради Христа, это вы так благодать получите, смиряясь до ночевки на полу. Ну, смирились. А мне так ночевать прикольно было, впервой. Это первая моя ночевка вне постели и постельных принадлежностей. Это уж потом я стал просыпаться черт знает где и черт знает с кем. Тогда поспать на клиросе, посмотреть на ночной храм было интересно. Наш староста церковный в ответ на это замечание сказал мне, что гораздо интереснее бы это было в женском монастыре Шамардино. С расстояния лет я с ним соглашаюсь при одном условии - если б нас там все эти сестрички утешили. Провели с нами бурную ночь на клиросе.
Я мотался по монастырям, ходил на церковные службы, а между тем в общественной жизни что-то такое зрело. Со своих постов полетели будущие игрушечные силовики осени. Баранников, тогдашний глава комитетчиков, Дунаев, второе лицо во всероссийской ментовке. На август Беспалый объявил артподготовку, сказав, что решительные действия будут осенью. А еще раньше в июне собралось какое-то конституционное собрание. Сразу же после этого к мамане поступил заказ - перевод немецкой конституции для Моссовета. Вернее, не всей, а части ее о полномочиях и обязанностях депутата. Вспоминая это, могу сказать смело: наша конституция нынешняя - это компендиум зарубежных конституций самых разных стран.
И артподготовка эта действительно началась. Как из рога изобилия посыпались разоблачения авиатора Руцкого, зама Беспалого. Какой-то полублатной генерал-малолетка Дима, какая-то фирмочка Сиабек. Столь же рьяно оппозиционная пресса топила ныне потухшие звезды политэлиты Полторанина и Шумейко (где они ныне-то?!), засветившихся на каких-то аферах. Под взаимные обвинения и прошел август тот. А первого сентября Беспалый отстранил своим указом своего зама и зама Черной Морды от исполнения ими своих обязанностей, пока они не опровергнут возводимые на них обвинения. К концу августа пресса явно стала нагнетать в обществе атмосферу массового психоза, истерики и нетерпимости.
Все это переносилось, как и два года назад, на остановки и в очереди. Очереди в то время вовсе не исчезли, как это утверждала официальная пропаганда, хотя их стало меньше, чем при закате эпохи Горбатого. Выстраивались они к товарам по бросовым ценам, например, к колхозной дешевой картошке, случайно завезенной в Москву, или за сыром «горным», который стоил в 2,5 раза дешевле самого дешевого сыра. За этим сыром стояли часа четыре. А самые охуительные очереди были тогда в сберкассах, осваивающих новые высокие технологии. Я помню весной того года одна очень красивая молодая девушка сказала, когда в очереди зашла речь о побирушках с детьми: «Нет, вот если мне детей кормить нечем будет, я не буду побираться с ними по переходам, я лучше на панель пойду. Это девушка была на самом деле красивая, на трассе около нее тормозили бы все тачки. Я одобряю такое решение, одобрил и тогда в душе.
А так базаров было больше всего о политике. Тогда все были политизированными. Уклад жизни менялся прямо на глазах, все были так или иначе вовлечены в это. И я не могу не признать одного факта, бывшего очень неприятным и тогда и после. Общественное мнение было в натуре против Верховного Совета, хотя в Беспалом уже не видело избавителя и заступника. Можно (что тогда и говорилось) говорить о каком-то зомбировании, о 25 кадре, а новых технологиях воздействия на подсознание. Но не нужно. А чего можно было ожидать еще? Эти козлы сами возвели Беспалого на его пост, вместе с ним рвали страну на части, стараясь оттянуть себе побольше, вместе сжигали Союз. И что в итоге? Беспалому они стали больше не нужны, в глазах страны стали олицетворением развала и хаоса. Когда под речи и хохмочки с парламентской трибуны опустели магазины, страна затрещала по швам и развалилась. Множество людей были сорваны с привычной жизни, порой с родного места, а эти козлы все говорили, говорили, говорили. Ну, а Беспалый соответствовал некому архетипу народной жизни. Архетипу алкаша и баклана, пропивающего аванс и на бровях приносящего получку в семью. Пинком открывающего дверь и приветствующего своих домашних - что, бляди, не ждали?! Что наверху, то и внизу. И не только по отношению к земному и небесному. Но и по отношению к элите и маргинальному слою. Просто у Олиного папаши была на много порядков меньше денег и гораздо меньше возможностей причинять зла другим. Раз Олин папа в подпитии просто пальнул в воздух из ружья над распоясавшейся шпаной. А Беспалый устроил танковую стрельбу в Москве, мог приказать убивать безоружных ребят и девчат. И если убрать эту разницу возможностей и финансов, оба они на одно лицо. Хорошо бы смотрелись на одной лавочке с пузырем водяры и закусью. Нет, Беспалый на самом деле был подсознательно близок и понятен большинству населения. Потому и выбрали.
А я в то время познакомился с одной шизофреничкой Людочкой, которая была старше меня на 14 лет. Ей в августе того года исполнилось сорок три года, а мне было тогда двадцать восемь. Это тихая женщина в очках просто подружилась со мной. Она любила потараторить на темы здоровья, лечения мочой, политики, церкви, веры, нравственности. В голове ее смешалось все: перестроечные байки и телеги про массовые репрессии и преследование верующих, церковные брошюры о пагубности бездуховности и скором конце света, проповеди отца Дмитрия, в которых он постоянно ссылался на современное положение дел, уринотерапия, оккультные методы лечения. Я уверен, что если бы этой Людочке рассказали, или она прочла, что, например, Серафим Саровский курил травку, подобно тому, как она прочитала, что он якобы пил свою мочу, после чего последовала его примеру - она бы стала курить травку. Как-то в начале сентября она впервые заявилась к нам домой на пару минут. И мама сказала нашей соседке толстухе Лене, прозванной нами впоследствии Ленкой Гербалайф за авантюру с этим лохотроном, стоившей ее мужу четыреста баксов - это приходила моя будущая невестка! Сказала с ужасом. Эх, маманя, знала бы ты, какую невестку тебе я приведу чрез десять лет! А Людочка эта была первой женщиной, которая пришла домой именно ко мне.
После смерти бабушки маманя устроилась работать на какую-то немецкую фирму. И получала зарплату в дойчмарках. В начале сентября того года был приобретен пылесос на эти дойчмарки, потом телефон с определителем, потом цветной телевизор. Первый цветной телевизор в нашем доме, потому что старые черно-белые 1968 и 1975 годов выпуска работали все хуже и хуже. Я смотрел по нему передачу «Парламентский час» с красавицей Ниной Бердниковой и 600 секунд знаменитого тогда Невзорова. Это была целая эпоха на нашем телевидении. Невзоров действительно талантлив был. Его десятиминутные выпуски смеси самых разных новостей в сюрреалистическом духе, с пристрастием к теневой стороне жизни, к смерти и к крови, запомнятся мне на всю жизнь. Их бы под кислотой смотреть надо было.
А на радио была вроде сорокапятиминутная передача «Радио «Парламент», которую вела Татьяна Иванова. В нашей тогдашней прессе прикольно было услышать или прочитать что-то против всех остальных СМИ, против официальной версии трактовки событий. Необычайно интересной была газета Проханова «День». И хотя это была сборная солянка самых разных и противоречивых идей, это все равно казалось свежим и интересным. Читая и слушая, ощущал себя подпольщиком, врагом складывающегося общественного устройства. Нас называли красно-коричневыми, коммунофашистами, высмеивали, оскорбляли, объявляли неправильными. Как я мог пройти мимо этого?! А никак. Я не был фанатом парламента, Руцкого, Хасбулатова. На всех них, равно как и на Беспалого с его споборниками, мне всегда было хер положить. Но что эти козлы сделали со страной моей и с привычным для меня укладом жизни - я это видел. И мне всегда хотелось им сделать что-нибудь впадло за это.
Церковные службы, молебны, изучение богослужебного устава церкви, радио «Парламент», красавица Нина Бердникова в оппозиционном ТВ, «600 секунд» Невзорова, газета «День», проповеди отца Дмитрия, прогулки и беседы с Людочкой из дурки. Вот тогда из этого и состояла моя жизнь. Бесцветная и беспонтовая. Жизнь инвалида с детства. В которой тогда не было ни девок, ни дури. Хотя то, что было, вполне равнозначно было. А вот внутри было тоже самое. Я никогда не любил того общества, в котором жил и живу. По жизни в отрицаловке.
И вот настало 21 сентября. Рождество Приснодевы. День рождения Мириам - рыжей девушке из Бейт-Лахема. Где праотец Иаков (и прадеда моего так звали) увидел лестницу с ангелами. Тогда я побывал на обедне в память ее днюхи, пообедал в храме, пошел домой, послушал в последний раз «Радио «Парламент». Все там все знали, говорили о грядущей попытки переворота. Потом смотрел благоприобретенный цветной ящик. Красавица Ниночка (а с кем она спала тогда и с кем спит сейчас - вот что на самом деле интересно) в студии брала интервью у генерала Макашова и кого-то еще. Они здорово кипешивали. Понты, понты, понты. Только посмейте, если нас тронут, то мы вас.... И так далее. Все были сильно взволнованными. А после 20 часов на экран вылез Беспалый и стал толкать свой указ. Вроде № 1421, а впрочем, я и не помню. Значит, полномочия Верховного Совета и Съезда прекращаются, Конституционному суду этот указ предлагается не оценивать. Ну, так этот указ и был полностью антиконституционным. По тогдашней конституции распустить парламент он не мог, а ежели указ выдал такой, то автоматом получал импичмент (заимствованное хер знает откуда слово, необычайно популярное тогда). Беспалый тупо читал свой указ и смотрел с какой-то злобной радостью в объектив телекамеры. Может, его дед имел какое-то свое дело, мельницу паровую что ли, а мой прадед укрывал конокрадов. Дело давнее. Я презирал его всегда, а вот тогда - просто возненавидел. И именно тогда, когда все игрались в мэров, губернаторов, сенаторов, импичмент, мне пришла в голову мысль, что стоит поиграть в эмиров, вали, кадиев, улемов. Мэр не наше, как и вали. По какому принципу начали играться в мэров и сенаторов - я до сего дня не понял. И ведь лозунг генерала Макащова - чтоб не было ни мэров, ни пэров, ни сэров, ни херов - это ж мой лозунг! Я в натуре за такое общественное устройство. Обращайтесь ко мне - Леонид-окя! Окя - по-узбекски, брат. А в обращении господин мне всегда слушится и будет слышаться: господин мой, я, раб твой. Ведь один у нас Господин, Который на Небесах. А мы все - братья и сестры. Вот потому я и пошел туда Против самозванных мэров, пэров, сэров, господ. Вы над жопой своей господа, а не надо мной! Поняли, козлы?
Вот теперь все это кажется настолько странным и малопонятным. Будто в стране ставили какой-то грандиозный спектакль, который разыгрывался из года в год. То, что ранее казалось данным и незыблемым, вдруг стало качаться, блекнуть, рассыпаться в прах, исчезать подобно галюкам на отходняке. То ли много было творческих людей среди идеологов перестройки, то ли еще что, но только тогда была превращена вся страна. В котором лихо разыгрывался не то какой-то дурной водевиль, временами трансформировавшийся в трагифарс с кровью, не то самая настоящая дионисийская мистерия, на которой временами обязательно проливается кровь.
Теперь на расстоянии лет у меня есть твердое мнение, тогда обе стороны изначально не решались идти ва-банк, да и в натуре не знали, что из всей этой затеи выйдет. Споборники Беспалого из силовиков не были особо рады сначала - вот с тех пор я в этом убежден, хотя как на самом деле _ да Аллах лучше знает!. Пожалуй, обе стороны были бы рады после первых ходов сохранить статус- кво. И мне тогда казалось, что позиция Беспалого мало чем отличается от его мартовской бакланки. Может, и на этот раз ему объяснят, что надо пить меньше, а ежели перебрал свою дозу - надо идти домой и ложиться спать. К сожалению, ни Беспалому, ни баклану Славику никто это вовремя не втолковал? Весной Беспалому объяснили, ведь людей и сейчас много заинтересованы в этом, так может, и сейчас объяснят? Да уж! Беспалый мог вполне подойти ко мне с Олей тем темным ноябрьским вечером с Олей и попросить закурить. А потом смотреть на меня тупыми водянистыми глазами в следственном отделе нашей ментовки, трясясь с бодуна. И таким же тупым недоумением спрашивать: мужик, скажи честно, а за что мы подрались, за что я тебя ножем? Дурак я, дурак!
А тогда после Беспалого, выступившего ровно в восемь, и обращение которого с его антиконституционным указом дублировалось в программе «Время», мы сразу переключили на Ленинградский канал. Самое странное, Невзоров со своими 600 секундами в обычное время показался. Если говорить откровенно, то в то время Невзоров вкупе с Прохановым создавали иллюзию всенародного неприятия режима. В СМИ они рисовали свою картину происходящего, весьма далекую от официальной. А жизнь не укладывалась в рисуемую ими схему. Могу засвидетельствовать. Мое наблюдение тех лет. Те, к которым вроде бы и должна была взывать оппозиция, по генезису своему весьма разношерстная идеологически, - простые советские люди, квалифицированные сотрудники оборонки, старое поколение, люди с низкими доходами, - вот они как раз были очень резко негативно настроены против идей отрицания тогдашней власти. Они очень трогательно, чисто по - советски, верили печатному слову и сказанному по ТВ с высоких трибун. И нельзя в этом их винить. Именно с этим они и росли, они так были воспитаны. И многие из них так до конца и не поняли, что власть стала неродной и давно их кинула. А вот люди, которым пожалуй, было что терять, стали ввязываться так или иначе в эту заварушку. Все смешалось и перепуталось. Старушки, собиравшие бутылки, были за Беспалого. А вот студенты, отставные военные и инженера ВПК - таких я видел тогда у Дома Советов.
Так вот, Невзоров вел свою передачу, будто игнорируя закидон Беспалого. А в конце так бодро сказал, что произошло очень гадкое и мерзкое дело, но, мол, ничего страшного. Просто президент решил выйти за конституционное поле. Прямо как в марте! Смотрели в 22-23 новости с маманей, из них узнали, что Верховный Совет объявил Беспалому импичмент и созывает Съезд депутатов. Ситуация вроде уравновешивается. Обе стороны послали друг друга на три веселые буквы. Дальнейшее в синих компаниях зависит уже от количества выпитой синьки, темперамента и понятий участников подобного спектакля. Тогда Беспалый вполне мог пощупывать нож в рукаве. Но вышла пауза. Как будто кто-то говорил ему: слыш, мужик, да не кипешуй ты, чего взвился-то?! Давай лучше по новой нальем и дерябнем!
Утром 22 сентября я пошел в храм, так как накануне всех этих событий, будто нарочно приуроченных к равноденствию, отец Дмитрий позвал прихожан принять участие в восстановлении храма. В смысле поработать за любовь на благоустройстве храмовой территории. Где-то с десяти до трех копал ямы и таскал камни. Потом нас пригласили на обед в притворе храма, который называется иначе трапезной, каковой и был исторически - там монахи и послушники в древние времена хавали свою церковную пайку. Церковные слышали, что Беспалый издал какой-то указ, даже отец Дмитрий об этом поднял вопрос. Я коротко рассказал. Тогдашний церковный староста быстро влез, стал говорить, что это полное беззаконие. И тотчас добавил, что для хорошей жизни надо повесить всех коммунистов. Этот молодой журналист очень хотел быть православным, монархистом, верным дому Романовых, борцом за культурные традиции русского народа и историческое наследие. А также неплохо грел руки на финансовых потоках, за что его спустя три года весьма настойчиво попросили с его теплого места. Тогда мне стало как-то непонятно - с чего это вроде мой брат во Христе, с которым за каждой обедней мы в одной церкви вместе поем ВЕРУЮ и ОТЧЕ НАШ вместе, считает, что надо повесить коммунистов для хорошей жизни? В том числе и меня - ведь я же тоже за коммунистов? А может, он вовсе мне никакой и не брат? Интересный чел был. В нем сочеталось все - истовое неестественное православие, насыщенная церковная жизнь, любовь к жене и малому ребенку своему, ностальгический монархизм, завязанный на династии Романовых, антисемитизм, будто сошедший со страниц черносотенной литературы, масонофобия, благотворительность, растрата церковной казны. Он искренне веровал. И вот как думаю, мог любого замочить со словами: «Ради Иисуса Христа прости мя, грешного!» И что ж? Он вполне мог исповедываться нашему отцу Дмитрию в хате, повесив над шконкой икону Богоматери и порнушную открытку. Что нашего батюшку шокировало в зеках позднее, когда ему дали послушание окормлять крытки. Бутырку и Матросскую тишину.
Короче, после этой трапезы решил я переодеться дома да и съебаться к Дому Советов. Воздуха понюхать. Интересно ведь самому посмотреть, чего там делается? Ну, пришел домой, переоделся, поехал на электричке до Киевской. Мамане решил не звонить. Это сейчас она с ужасом говорит своим знакомым по телефону, не застав меня дома: да он поехал мутить наверняка! А в тот год после этого говорила так: это, значит, он снова на митинг этот поедет, хоть бы не прочел где, что митинг будет.
И чего? Приехал на Киевский, от вокзала двориками пиздую пешком. Выхожу на мост и направляюсь прямо к белому зданию. Над которым развивается ненавистный мне полосатый флаг (он мне так и не стал своим, и никогда не станет, раздражать только за годы меньше стал). Двуглавого орла, прозванного чернобыльской курицей, над домом тогда вроде не было. С моста вижу - у Дома Советов со стороны набережной топчется жиденькая разношерстная толпа, а само здание в сентябрьский вечер подсвечено яркими лампами. Как арена цирка, бля.
Тогда вокруг этого, ставшего на моих глазах историческим, здания забора не было, они после этих событий появились. Козлы с депутатскими ксивами приготовились к шумной обороне заранее. С моста было видно, что слева от здания стоял привычный автофургон сортира, подобные которому всегда вывозились с советских времен на все массовые мероприятия. И бля, ни одного мусора! В тот день я их даже на Киевском вокзале не видел. Вроде, уже открылся всероссийский митинг Съезда народных депутатов. Депутаты низложили Беспалого еще раз на бумаге, назначили на его место авиатора Руцкого, отставные мусора стали новыми силовиками, а вояками назначили командовать десантника Ачалова, региональные козлы с депутатскими ксивами декларировали поддержку федеральных козлов, из среды которых и вышел Беспалый со своей гоп-компанией. Вот только пришел - вылез какой-то мужик с бумажками и читал это группе из 30 человек. Парламент воевал на уровне деклараций. Я так позырил, в фургоне том слил, пытался чего-то понять. Хрен поймешь. В тот день была атмосфера карнавала. Потолкавшись и уже решив ехать домой, я увидев молодого батюшку с Державной иконой. Тот собрал группку и шел крестным ходом вокруг здания. Мы шли по периметру и тянули хором: «Спаси люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на супротивныя даруя...». В перерывах странный отец Александр благословлял всех на сопротивление Беспалому до смерти. Потом шли и тянули тропарь Кресту по новой. А у меня, когда я шел в этом импровизированном крестном ходе, в голове сами собой всплывали слова старой советской песни: «Мы смело в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем в борьбе за это!» Пожалуй, тогда я и хотел больше всего умереть, прихватив с собой на тот свет максимально возможное количество жизней человеческих. Да вот и не довелось, бля! Помню, ходили так, пели. А я еще читал написанное на стенах и на асфальте белой краской из баллончика. ОХУЕЛЬЦИН. 21 СЕНТЯБРЯ 1993 ГОДА В РОССИИ НАЧАЛАСЬ ЭРА ВОДОЛЕЯ. ЕЛЬЦИН - НИКТО. ПОЛОСАТЫЕ ОРГАБИЛИ НАРОД. ЕВРЕИ ДАЛИ ЕЛЬЦИНУ НАКАЗ. Помню, на пути от моста справа у Дома Советов была разрыта яма для ремонтных работ по коммуникациям. И одна бабка стала высказываться. Вот типа закопать в этой яме живыми и Ельцина и Чубайса, и Черномырдина и Гайдара, и Лужкова и Попова.
А потом я вернулся домой к мамани, и мы вместе смотрели новости. Невзоров выбросил в эфир иллюзию заката эпохи Беспалого, потом телебикса Сорокина с напряженными глазами катила бочку на Верховный совет, другие стовосьмые с ТВ толкали фуфло, что парламент защищают те, кто хочет отстоять коммунальные квартиры и турпоходы советских времен (как раз показали палатки у Дома Советов и митингующих с чисто туристическими принадлежностями). Потом показали тогдашнего главного мусора Ерина, весьма схожего с оперативным дежурным из нашей ментовки (ну, у нашего как-то вид поинтеллектуальнее). Так вот, что этот ментяра, что тогдашний главный вояка Пашка Мерседес (очень похожий на мужа моей дорогой Викули из Ташкента, приблатненного рыночного охранника) втирали, что все идет путем, ничего страшного. Войска не при чем, ни во что не влазят, разоружены и находятся в казармах. Вид у них был нервный и очень напряженный. Примерно чрез одиннадцать лет я такой же вид видел у малолеток в кабаке. Когда те поняли, что за бакланку их приятеля моя подруга навешает всем пиздюлей.
Ситуация напоминала воспоминание мамани о шестидневной войне 1967 года на Ближнем Востоке. Когда, с ее слов, одновременно и арабское и израильское радио вещали о полной победе. Так и тогда. Обе стороны заявляли, что у них все путем, что победа. Думается, что меж сторонами тогда просто шла вялая перебранка два-три дня. У козлов с депутатскими ксивами сначала просто отобрали телевидение и авто с мигалками. И как обычно мусора в это дело влезать не спешили. Делать все равно нечего, дай-ка думаю, с утра съезжу, посмотрю, как там и что. И на другой день в четверг 23 сентября я снова совершенно беспрепятственно прошел к Дому Советов тем же путем, не встретив снова ни одного мусора. Когда я пришел туда, на площади у Дома Советов широко известный в то время выступал и призывал всех записываться в народные дружины и ополчение. Идеи его были такие - возьмем телецентр, проводим новых силовых министров до их рабочих кабинетов, а потом Кремль возьмем. А взять Кремль - ну, это ж, бля, мечта у меня тогда такая была. Несбывшаяся, но постоянная тогда. Взять Кремль на гоп-стоп - за этим я и вызвался записаться в первое отделение третьего взвода анпиловского ополчения. А вовсе не за авиатора Руцкого, чечена Хасбулатова, или за козлов с депутатскими ксивами. Пощелкать затвором калаша пред комками, чтоб подогрели, взять на гоп-стоп Кремль - вот, пожалуй, по-настоящему этого мне всю жизнь и хотелось. А не довелось. Вместо этого достались девки и дурь.
Да, даже тогда Анпилов звал идти на телецентр. Можно много смеяться, что тележурналистом там у него не получилось, но факт есть факт. Если люди в конце концов рванулись брать именно телецентр, то, стало быть, телевизионщики достали людей конкретно. Просто заебали. Анпилов там базарит, а я стою и думаю: а чего бы и мне не пойти? И сам вызвался. Кто записывается? Выхожу вперед и говорю: я! Разумеется, не один такой вышел. Нас записывали, из таких добровольцев формировали десятки. Потом нас строили, и мы маршировали налево от здания, слева обходили и становились на набережной пред Домом Советов. Там нас распустили, попросив предварительно сверить часы и велев собраться на этом же месте строго чрез час. Какое-то время мы просто топтались на этом же месте, на набережной. И я видел, что чрез каждые десять минут сюда маршируют новые десятки. Со стороны (например, с противоположного берега Москва реки) это выглядело так: к Дому Советов прибывают небольшие, но явно организованные группы мужчин. Сейчас понятно, что так блефовали, используя обаяние и ораторский талант Анпилова. Создавали иллюзию. Казалось, какие-то группы собираются, люди приходят, растворяются и снова собираются вместе.
Я некоторое время потоптался на набережной, делать было ни хуя, обошел здание. Пошел на ту же площадь. Анпилов продолжал также чесать языком по мегафону. Где-то около одиннадцати я впервые увидел мусоров с автоматами. Большой отряд красноперых поднимался к зданию СЭВа, где тогда вроде мэрия располагалась. Эти менты были с автоматами, но без касок. В то время Анпилов как раз звал женщин с зычным голосом идти на остановки и в метро и агитировать против Беспалого. И чтоб на защиту Дома Советов шли. Радио транслировало на площадь еще заседание козлов с депутатскими ксивами. Слышал, как они там кипешуют. Посмотрел на часы. Приближалось время сбора, я решил идти на набережную. Там действительно собирались ополченцы. Роль старших играли люди в офицерской военной форме. Офицеры строили нас по десяткам, и вскоре мы, снова обойдя слева Дом Советов маршируя, оказались на площади, где шел беспрерывный митинг. Там отставной полковник из Союза офицеров Терехова объявил нам нашу истинную задачу. Никакого похода на телецентр или на Петровку не будет. Нас записывают по паспортам, нас кормят и предоставляют помещение, а мы, сменяясь каждые два часа, охраняем здание парламента по периметру. И предложил нам пройти в маленькое здание приемной Верховного совета. Мы пошли, поднялись на второй этаж. Вошли в помещение, похожее на спортзал с множеством матрасов на полу. Там нас накормили сухим пайком - хлеб и очень вкусная колбаса. В хавчике не ограничивали, посоветовали поспать пред заступлением на дежурство. Никто не уснул, но все заняли матрасы, включая и меня.
Я помню, у одного мужика был с собой транзистор. Он слушал на нем довольно слабый сигнал «Радио «Парламент». Вещали вроде на УК диапазоне из Дома Советов, вроде сами сказали, что ловить этот сигнал можно на расстоянии в 800 метров вокруг от ДС. И тоже самое, что и вчера. Война деклараций. Импичмент Беспалому, возложение обязанностей президента на авиатора, Конституционный суд объявил этот указ Беспалого антиконституционным (тогдашняя Конституция была написана под депутатов, всякие президенты и мэры устанавливали свою власть явочным порядком) громкая поддержка региональных и местных Советов, некоторых глав администрации (например, в Брянске), отставка Глазьева из правительства Черной морды, митинговая стихия, многозначительные намеки на связи в войсках и в органах депутатских силовиков, какие-то волнения. Просто делалась иллюзия всенародного протеста. Которого не было, но верить в который очень даже хотелось.
Мы затаив дыхание, слушали эту передачу только. Пришел тот полковник и скомандовал: Подъем! И сказал, что мы заступаем на первое дежурство. Командование ставит пред нами задачу: охранять здание по периметру, стоять на импровизированных КПП, не допускать за линию баррикад откровенно пьяных и сионистскую прессу. Один инженер, быстро ставший в нашей десятке самозванным старшим (а по возрасту он и был старше всех) спросил: а сионистская пресса - это что значит? Это не пускать никого, кроме «Советская Россия», «День», да? Полковник ответил: нет. Не пускать тех, у кого нет аккредитации ВС, МИД или МВД. Вот у кого этой аккредитации нет - не пропускать, а документы у всех спрашивать. Это - приказ! После дежурства пойдете в Дом Советов пожрать. И чего? Спустились, построились, прямо-таки строевым шагом пошли на наш пост. Он находился слева от Дома Советов. Там наложили всякого рода хлам, арматуры, шины, доски, палки. Баррикады были чисто символическими. Я бы чрез них легко перелез, а любой мусор - и подавно. Потом их немного укрепили, а вот тогда это был чисто символ сопротивления. А вот спроси меня, чему я сопротивлялся тогда? Да гребаному дешевому миру. Миру навороченных торгашей, менеджеров над своей жопой, мусоров, частных охранников. Против всех них я и пошел тогда. И не стыдно вспомнить это.
Ну вот, заступили мы на этот импровизированный КПП - небольшой проход между двумя баррикадами. Кстати, приходили жители из близлежащих домов и возмущались, что отключили телефоны. Действительно, вроде уже с утра вырубили все телефоны Дома Советов, а заодно - другие, обслуживающиеся той же линией АТС, не работали все телефоны-автоматы в округе. Стоим на посту, знакомимся. И прикинь, из десяти только трое служили в армии. Там был какой-то пожилой мужик, который был майором в отставке и заявил, что умеет обращаться с гранатометом. Это записали. Сказали, что в случае штурма выдадут оружие, а пока наша задача - стоять на посту безоружными.
Еще в нашей десятке было двое рабочих с какого-то завода средних лет, один шофер, промышлявший частным извозом, студент - первокурсник, аспирант Бауманского вуза с яркой еврейской внешностью. Я стоял прямиком под красным флагом, развивавшимся над баррикадой. На площади продолжал кипеть беспрерывный митинг, Анпилов снова кликал добровольцев. На мой взгляд, народа заметно прибавилось по сравнению с утром. Помнится, чрез наш пост шло много народа. Мы взялись рьяно проверять документы у всех, кто шел с фотоаппаратом или видеокамерой. Очень хотелось кого-то не пустить из сионистской прессы. И облом полный! У всей журналисткой братии была какая-то аккредитация. И они шли дальше. Бывало и так, что у ассистента с камерой или фотоаппаратом не было нужной ксивы, но за него ее показывал другой и говорил, что это его оператор или фотокорреспондент. Журналисты шли организованно. Миловидная японская тележурналистка даже недалеко от нас расположилась со своим оператором и что-то тараторила на своем языке, несколько раз на нас направлялся объектив камеры.
И вот чрез час нам наконец-то попалась невысокая светловолосая девушка двадцати лет с видеокамерой и удостоверением внештатного корреспондента столичной телекомпании. Аккредитации никакой у нее не было, и мы наконец-то ее не пустили. Девушка расстроилась почти что до слез, пыталась с нами заигрывать, уговорить, используя чисто женские уловки. А мы ей вежливо и занудно объясняли, что у нас такой приказ. Ее это заинтересовало. Она попросила все это сказать ей на камеру и рассказать про ситуацию. Мы согласились. И она все снимала снаружи. И нас снимала, как мы ей рассказывали про приказ. Чрез пять лет эта девушка стала моей любовницей. Встретившись с ней случайно, я не узнал ее, а она меня, оказывается, помнила с тех лихих дней. И показала мне эту кассету, где я, одетый в синий плащ и серую кепку, говорю: нет, ну есть дисциплина, есть приказ пропускать только журналистов с аккредитацией Верховного Совета. МИД, МВД. И не пропускать лиц с видеокамерами без аккредитации. Извините, девушка, но мы не имеем права Вас пропустить.
Стоя на этом посту я впервые ощутил себя совершенно иным человеком и под водительством Высших Сил. Ведь пошел - то я туда просто посмотреть, ничего не сказав мамане, вдруг спонтанно записался в ополчение. И вот теперь ломал ксивы у журналюг, что мне было интересно и приятно. Помню, мне еще очень хотелось пощелкать затвором пред комками и кабаками. Но калашей нам так и не выдали, хотя и обещали.
Репродукторы транслировали Съезд депутатов. Несомненно, в этот момент шли какие-то переговоры сторон, то и дело к зданию с набережной подъезжали машины шишек некурительных. Вроде, это были знаменитые черные «волги» советских времен. Телефонная связь всего близлежащего района уже была вырублена, шли слухи, что вот-вот отключат и другие линии жизнеобеспечения. Чувствовалась нарастающая напряженность.
Ровно чрез два часа тот же полковник привел другую десятку на наш пост, потом сменил нас и повел нас в здание Дома Советов хавать, сказав при этом: ну, это вам не пив-бар, жрите по быстрому и спускайтесь на площадь. Другим тоже жрать надо. Так я в первый раз зашел в знаменитый Белый Дом. Сразу поднялись в шикарном лифте на шестой этаж вроде, а точно не помню. И строевым шагом прошли по коридору в депутатскую столовку. Помнится, в одном кабинете была открыта дверь, на столе мерцал монитор компа (тогда я ПС в первый раз и увидел), за ним сидела очень красивая девушка и щелкала клавишами.
Депутатская столовка показалась мне очень большой. Мы выстроились в очередь, а полковник распорядился нас накормить. Толстая повариха выдавала нам обед, обслуги там человек восемь было. Когда наливали мне суп, пришел какой-то плешивый взволнованный толстяк и сказал: а вот сейчас свет отключат, без света работать будете? Будем, ответила толстая повариха, подавая мне поднос с моим комплексным обедом. И вот только я взял поднос, отнес его и занял место за столиком - вдруг погас свет. Прошло минуты три, точно не больше. Газосветные трубки замигали. И депутатская столовка снова озарилась дневным светом. Тогда я не въехал. А ведь именно тогда Дом Советов и отрубили от энергоснабжения. Это стало ясно, когда мы похавали, сложили грязную посуду и пошли назад. Лифты уже не работали. Мы спускались пешком по лестнице.
Ну, вышли во двор. Тут десятка наша рассыпалась. Кто пошел в знакомое помещение отлеживаться, кто, подобно мне, предпочел мотылять по площади и нюхать воздух. К часам шести набралось еще больше народу на этот митинг. И ни одного мусора видно не было. Анпилов завелся. И предлагал в мегафон вытребовать депутатских силовиков и проводить их всем вместе до их рабочих кабинетов. Фактически предлагалось занять Петровку. МИД, Лубянку и Генштаб. Анпилов выступал так, что казалось, будто все дело в нерешительности депутатов. Контрастом после него выступил Терехов, глава Союза офицеров. Он сказал так: положение хреновое, телефонной связи нет, энергоснабжение отключили, Дом Советов перешел на автономное энергообеспечение, того и гляди, отключат водоснабжение. Надо чего-то делать. Чего именно - не сказал. А так - там такое гнали другие. Что, мол, все это организовано масонами и янки в ожидании глобального потепления, когда Сибирь станет мировой житницей. Вот они и хотят, чтобы янки захватили у нас Сибирь. Под эти базары вечерело. Площадь стали освещать прожекторы Дома Советов.
Около семи вечера я пришел к своей десятке. И нас снова повели на тот самый пост. Снова заступили на него. На этот раз нам ничего такого и не говорили, чего делать надо. Обстановка стала совсем неопределенной. Во-первых, мы увидели темно-серый дым, который валил откуда - то слева здания. Помню, к нам подбежала тетка и сказала: ой, Вы дым видите? Я хотела сказать вам, что дым пошел. Это работала автономная энергетическая установка, которая с советских времен полагалась всякому правительственному объекту на случай войны или чрезвычайных обстоятельств. Дизель-генератор. Он какое-то время обеспечивал автономной электроэнергией Дом Советов. Но тогда мы этого не знали. Вскоре со стороны мэрии послышался треск и пошел совсем черный дым. Кто-то подпалил рекламный щит, установленный недалеко от здания мэрии. А кто - хрен знает. Слышал треск, видел черный дым, из разговоров на площади узнал о подожженном рекламном щите. Свидетельствую, что мусоров так и не увидел тогда.
Стоим на посту. Поток журналистов схлынул, тогда они вообще не шли. Вместо них мы раз тормознули в слякоть пьяного мужика, которого уже откровенно штормило. Ну, такому не надо, прокомментировал инженер из нашей десятки. А тот быстро завалился в кусты декоративные. Зарубило мужика просто. ДА И ВЕСЬ НАШ ПЫЛ ПРОПАЛ. Мы больше ни у кого не ломали ксив. Просто стояли и базарили. Чего выйдет, что есть. Самым разговорчивым был аспирант с яркой еврейской внешностью. Я узнавал от него много интересного и неожиданно близкого себе. Один к одному. Родаки всю жизнь проклинали пресловутый совок, теперь проклинают нынешнюю власть, не любят простой народ, девушки не дают, раздражают черносотенные лозунги противников Беспалого, лечил трипак. Все более вечерело. Слышал, как вышел Хасбулатов, как ему радостно свистели и орали: почетный русский будешь. Да, этот чечен тогда нес лавры и бремя своей славы. Авиатора так не уважали, как его.
После этого выступления и началось. Подвалил какой-то молодой пацан, не старше 25. И начал выебываться. Ребята, спрашивал, а чего вы хотите? Чего здесь делаете-то. Ему стали гнать про конституцию, про парламент. Он влез спорить. Толкал фуфло, что был в Англии, что там у всех парламентариев такой прибор, который позволяет установить их местонахождение. А вот у нас депутаты не работают. Наши из нашей десятки было ввязались с ним с в спор. А этот козел стал до меня прикапываться. Мол, что я думаю по всему этому поводу. Сам напросился. Я ему сказал, что лично мне насрать на парламент, на Ельцина, на Хасбулатова и на Руцкого. Я за справедливость пошел сюда и жалею, что мне до сих пор не дали оружия. А то бы я его на месте пристрелил. Зачем пришел? В надежде пощелкать затвором у комков и кабаков. Пацан понял, что если он продолжит выступать, то ему набьют морду. И съебался.
Но это не был конец с ним. Прошло минут двадцать. И к нам подбежал молодой пацан в казачьей форме с нагайкой в руке. И попросил у нас прижать одного к баррикаде. Мы подорвались и прижали его к баррикаде. Оказалось - тот самый старый знакомый. Он снова попытался завести с нами дискуссию об английском парламенте. Ребята кипятились. А я просто ему сказал: дискуссии не будет. Уйдите, пожайлуста. Во-во! - закричал в казачьей форме с нагайкой. Мы не дискутируем! На хуй пошел, не понял, что ли?! И обратился к нам: ребята, а давайте выведем его, как провокатора? Мы этому предложению обрадовались, заломили ему руки и под свист и улюлюканье толкнули в осеннюю темноту двора на набережной Москва реки. А после этого снова стояли на своем посту. И базарили, что нас просто кинули, оружия не дают (сейчас интересно самому, чтобы мы все натворили, если б нам паче чаяния раздали оружие тогда). И стали собирать подручные средства. Колючие плоды от каштанов, арматурины, камни. Когда мы их стали собирать, до митинга беспрерывного нам уже дела не стало. Помню, раз к нам подошла очень интересная красивая думская женщина в мини-юбке и с красивым облегающем кожаным поясом на талии. Она держала в руках бумаги. Была очень взволнованной. Ой, ребята, сделайте что-нибудь, сказала она и сунула нам эти бумаги. И свалила. В бумагах были уже знакомые мне вчерашние декларации парламента.
Где-то около девяти часов вечера мимо нас прошел Терехов с калашом. С ним было вроде двое каких-то офицеров. Ребята, стойте до последнего, напутствовал он нас. А мы не знали, что он пошел на дело. Где его повязали. Нас сменили с поста, и мы топтались на площади под митинг, напоминавший феерическое представление. Где-то чрез час пошла параша, что офицеры в целях обеспечения связи взяли командный пункт войск СНГ. И мы не знали, что тогда пролилась первая кровь.
Был ли этот глава Союза офицеров провокатором или фанатом идеи? Хрен знает. Как и были ли какие-то рациональные основания попытаться установить контроль над штабом объединенным СНГ. Я не знаю, чего в этом штабе было в натуре. Тогда говорили - чтобы обеспечить спецсвязь с войсками, что отвести штурм Дома Советов. Смысла этой акции я понять не могу, но началось все с нее. Штаб этот стратегической целью вряд ли являлся, взять его было легко. Картину добавляла неизвестно откуда появившаяся блондинка, якобы встреченная автоматными очередями, так что погиб один мусор и любопытная тетя, высунувшаяся в окно. Якобы их Терехов и замочил из калаша. Мусора и тетю ту. И якобы его на этом повязали. Такая версия была, озвученная в прессе. А как оно на самом деле было - Аллах лучше знает. Зачем было брать этот штаб? Просто от отчаяния. Что делать хочется чего-то, а тут просто гонят порожняк. Козлы с депутатскими ксивами. Но откуда взялись патрульные мусора и стрельба по ним - в натуре непонятно.
Но тогда мы просто не знали, что произошло знаковое событие, после которого мусора будут оцеплять Дом Советов. Да мы и не знали толком тогда вообще, что это событие произошло. Вдруг мне стукнуло в голову, что надо все-таки уведомить маманю, где я и что со мной. Аналогичные мысли одолевали студента-первокурсника из моей десятки. И мы просто съебались тогда от Дома Советов. С благими намерениями - позвонить нашим мамам. Из телефона - автомата.
Я очень хорошо помню, как от Дома Советов мы шли по Новому Арбату до самого метро Арбатская. Только там нашли работающий автомат (карточек тогда еще не было, но ушли и советские 2 копейки, были пластмассовые жетоны). По пути тот первокурсник спрашивал про диоптрии в моих очках. И рассуждал, как можно откосить от армии по зрению. Дозвонился домой я около одиннадцати вечера. Маманя подняла трубку и заорала - да где ты есть? Мне твоя Людочка звонила. Сказала, сейчас в церкви никого быть не может. Я записался в ополчение защищать Дом Советов, сказал я ей. Маманя видно язык в жопу засунула сначала. Потом ляпнула: чтоб немедленно был дома! И повесила трубку. С расстояния лет смотрю так и думаю: облажалась, маманя!
Пока базарил с маманей по телефону, тот первокурсник просто исчез. Постоял я и пошел назад. К Дому Советов после 20 минут поисков его. Ладно, думаю, пойду один. Иду. И вдруг вижу на Новом Арбате три спецмашины-фургоны со спецсигналами. Едут по направлению от Дома Советов к центру. Сразу мысли пошли, что спецназ направляют от Дома Советов к центру, к Кремлю. А как оно в натуре было - я не знаю. Мне не докладывали.
Вообщем, дошел я туда беспрепятственно со станции метро Арбатская, не встретив более ни одного мусора. Вот нет их - и все. На Арбате была обычная ночная жизнь, которую я не знал тогда. Просто начинал узнавать, хотя тогда она представлялась мне безобидным венцом распутства. Чрез которое проходят все, а вот у меня почему-то такого не было. У Дома Советов продолжался митинг, народа поубавилось. Шли базары, что офицеры взяли штаб войск СНГ, вызывают подкрепление, что к вечеру в Москву дивизия ВДВ, Беспалого повяжут. Все были в ожидании чего-то. Мусоров еще так и не было. Стало прохладно. Потеревшись в толпе, я зашел в небольшое здание приемной Верховного Совета, нашел в знакомом помещении матрас свободный да и растянулся на нем. И уснул, снова положив один ботинок себе под голову.
Я не знаю, то ли набрали много этих десяток, то ли еще что, но ночью меня не поднимали на пост, да и уже никого не поднимали. Спал я прерывисто, часто просыпался и выходил. На площади пред Домом Советов обстановка не менялась. Где-то после трех ночи я почувствовал себя совсем усталым и разбитым, стало крутить мышцы спину, першить горло и познабливать. Похоже, я застудился. Поэтому около половины пятого я оттуда свалил домой. Беспрепятственно вышел, направился к Киевскому вокзалу. Утром ранним мусора уже появились. Но я не заметил сплошного оцепления. Отметил, что мусора в большом количестве есть на Киевском вокзале.
Дома была истерика мамани. Сначала она орала: ну, как ты мог! Ты обо мне не думаешь совсем! Ругалась-ругалась, а потом стала расспрашивать про Дом Советов - как там и что. По телику в новостях рассказывали про события прошлого вечера, про первую кровь. Якобы Терехов организовал или даже лично замочил мента и бабу. Что Дом Советов окружен милицией, туда больше никого не пропускают, но позволяют всем выходить беспрепятственно. Еще выходили «600 секунд» Невзорова в эфир, последний раз вышла газета «День». Оказалась в нашем почтовом ящике. Ничего принципиально нового там не было. Все тоже написано было, что я и без того уже знал. Но все равно порадовался этой газете. Было видно, что номер толком подготовить не успели. Целую страницу вместо статеек занимало огромное спортивное фото.
Я лечился от ОРЗ сильного, а в боках у меня к вечеру 24 сентября стало покалывать. Меня снова навестила мелкоочаговая пневмония, моя старая знакомая с детства. Душа рвалась в эту заварушку. Дух бодр, плоть же немощна - это ежели по Евангелию сказать. А можно сказать и поговоркой - бодливой корове Бог рогов не дает. Вот так и так было со мной. Оба применимы случая. Тут такие события, а у меня ОРЗ, осложнившееся мелкоочаговой пневмонией. Может, матушка права. Такое только со мной быть может.
Как навык уже ходить, 25 сентября вечером я попиздовал в тот храм на всенощную, равно как и на 26 - на обедню. Чувствовал себя очень хуево. Меня что погнало? Да вот при всех этих событиях. Что 26 сентября - так называемое Воскресение Словущее. И выпало на воскресенье в том году. Как будут составлять службы церковные по уставу? Желая это узнать, я с температурой под сорок отстаивал уставные службы. Сейчас меня спроси, зачем я это делал. Толком объяснить не смогу.
Мой ровесник - настоятель в проповеди вставил кусок на злобу дня. Мол, вверять свою судьбу, равно как и судьбу своей страны общественному мнению нельзя. По общественному мнению был распят Христос. Сначала орали одни и те же люди: Осанна в вышних сыну Давидову», а потом: распни его. Так что не ведитесь, не слушайте сладкопевцев из телеящика. Они вам говорят далеко не все. Лучше помолимся о преодолении этого кризиса, этой напасти. И я молился об этом от всей души. Но Всевышний, говоря словами Плача Иеремии, закрыл Себя облаком, чтобы не доходила молитва наша.
Бля, вечером я еще пошел на службу всенощную в честь церковного праздника Воздвижения креста. Посмотреть на чин поклонения Кресту Господню. Который бывает три раза в год. На Крестопоклонной неделе, когда Беспалый и затеял свою весеннюю бакланку, под начало Успенского поста и на праздник Воздвижения. Если честно, стоял из последних сил. Мне сильно нездоровилось, знобило. На обедне Воздвижения вместо Трисвятого поют: Кресту Твоему, поклоняемся, Владыко.... Ну, и хоть в уставе это не прописано церковном, принято становиться на колени и делать земной поклон, когда так поют. Я делал земные поклоны на троекратном пении. И заехал ботинком по фейсу при этом одной богомольной старушке. Та матюкнулась, попросила прощения у Творца и продолжала истово молиться, вытерев грязь с лица. Прости меня, грешную, только и сказала она в ответ на мое извинение.
Ну, оправился я, стал выходить не только на церковные службы, но и на акции протеста. Как узнал позднее, оцепление стало у Дома Советов не сразу. Сначала его можно было обойти, потом мусора чисто как мусора старались перекрыть все лазейки. И разумеется, разом их все перекрыть просто не могли. Но тупо и методично все же перекрывали. Когда большинству перекрыли лазейки, стала подключаться уличная стихия. Я не думаю, что так все просчитали заранее. Ну, думаю, как со мной было. Люди раньше собирались на эту площадь, митинговые базары слушали. А тут мусора не пускают. Стоят смотрят, вяло переругиваются с мусорами. Таких оказывается все больше и больше. И самой логикой дело идет к столкновениям от вялой перебранки.
Я два раза ходил на эти шествия, неизвестно кем организованные, везде тыкались, нас не пускали к зданию Дома Советов. Но вот, посовавшись туда и сюда, сначала нормально расходились без всякой потасовки. И вот 29 сентября, вроде также ища мазы дворами пройти к Дому Советов, иду по Новому Арбату. Вижу на Арбате шумное разношерстное сборище. Я так и не въехал, чего такое. Вдруг, бля, бежит ОМОН в рассыпку и начинает всех подвернувшихся под руки ебашить дубинками. А мы чего? Сначала бежим, улепетываем от них. Но ведь на улице всегда что-то найдется, что можно поднять и кинуть? Этому не учит никто, сам учишься. Бежишь, поднимаешь, замахиваешься рукой и кидаешь. Чем под руку попадется. Попал или нет - не думаешь. Бежишь дальше, потом что-то еще находишь, поднимаешь, разворачиваешься, бросаешь. И снова бежишь. Скажу прямо, мне это понравилось тогда. И на другой день случайно подвернувшаяся недалеко от метро Баррикадная под руку половинка кирпича, брошенная моей рукой, разлетелась кирпичной щебенкой о каску омоновца. И белобрысый ментовской лимитчик выронил щит из своей руки и присел на асфальт. Отоварил его кирпичом по бошке. И все это вышло как-то само собою, а было-то нехило в натуре. Иногда до сих пор снится. Я когда ту половинку кирпича кидал, на это даже и не рассчитывал - что попаду омоновцу по бошке.
Я чего, я это разве когда забуду? Как я бегал на Красной Пресне от омоновцев. И как уже совершенно случайно нашел кусок кирпича. И не видя омоноцев, запулил его в ветровое стекло какой-то легковушки? Зачем? А зачем вообще человеку авто? Ответьте мне на этот вопрос сначала. Вот просто разбил ветровое стекло на припаркованном авто и побежал дальше. Просто побежал. Все очень просто, блин! А я чего, виноват, что ли? На то и восстание! Такая бакланка в Москве пошла.
Свидетельствую, что с каждым днем напряженность нарастала. Стала подключаться улица. В виде вот таких бакланок. Мусора старались, но обеспечить общественный порядок просто были не в состоянии. Да и мнение мое, что вот так рвать булки и обеспечивать его просто не хотелось особо. Выжидали. И создавали иллюзию тоже. Мне тогда казалось, что малость еще покипешуют и все образуется. Как весной и было. Фактически со статусом-кво. Веками молчащая Русская православная церковь призывала к переговорам, вроде их и проводили где-то. Блокада Дома Советов стала тесной, отключено было все, кроме холодного водоснабжения. Тогдашний госсекретарь США декларировал озабоченность ситуацией вокруг Дома Советов
А как всегда, вышло все не так. Скандал разрастался. Власти тихо вырубали всю информацию об этом скандале. Вплоть до того, что вырубили спутниковую связь на работе матушки, чем ее как бы лично задели. А ведь немцы звонить им не смогут, так немцы в эту контору деньги свои вложили! И СNN вырубили! Так Лёня тайком от меня уходит, и в омоновцев камни кидает, говорила она по телефону своим подругам. Одна баба, видимо, спросила насчет оружия. Потому что маманя раздраженно ответила в трубку: да взял он где-то себе автомат, вот только мне не говорит, где и как. Ну, вот калаша у меня не было, да и не думал я тогда, где его взять. Зачем преувеличивать-то? А между тем, в этом - вся моя маманя.
И вот все вышло как-то само собою. Я знал, что 3 октября будет митинг протеста и ожидается шествие вроде. И я знал, что в этот же день вечером должна быть всенощная в нашем храме по поводу престольного праздника. И читал в журнале «Иностранная литература» (очень популярно про то же осенние события в Будапеште 1956 года. Когда один клерк умудрялся ходить на службу, возвращаться домой к семье и детям, а в коротком промежутке - воевать. Принимать участие в общественно значимых событиях. Вот так в натуре было и у меня. Я запланировал сначала сходить в церковь, но уйти оттуда пораньше и поехать куда-нибудь поближе к Дому Советов. Посмотреть, как там и что, а если подвернется возможность, то и побузить. Покидать камни в омоновцев. Как я понял из телефонных базаров матушки, именно этого она и опасалась.
В церковь нашло довольно много народа по поводу престольного праздника. Приехал архимандрит из Святоданилова монастыря, вроде духовник нашего батюшки. Служба была с акафистом автору собрания житий святых Четьи-Минеи. Постоял там, надоела быстро обычная церковная сутолка. И я рванулся к станции, чтобы ехать на Киевскую. Электрички ходили вроде нормально, ни одного мусора я не видел ни на Киевском вокзале, не по пути к Дому Советов.
Я опоздал. Пока я пришел, произошли известные события. Митинг протеста на Октябрьской площади быстро перерос в шествие к Дому Советов. Мусорские оцепления и заслона омоновцев прорывались. По пути произошло два столкновения. После этого мусора стали сваливать. Я видел некоторых парней с ментовскими дубинками и щитами. С трофеями, отбитыми у мусоров. Я случайно встретил знакомого по той десятке инженера. Он рассказал мне, что когда шествие от самой набережной рванулось к Дому Советов, когда ломали ограждение, из гостиницы и из здания СЭВ стали стрелять на поражение, есть раненые. После этого баркашовцы взяли мэрию. И большая часть пришедших направилась в Останкино. Авиатор призвал взять телецентр и Кремль, некоторые части восстали и двинулись в столицу на поддержку парламента. Была иллюзия победы. На какое-то время улица победила.
Позднее много писали и говорили про снайперов. У нас погибла так двадцатилетняя студентка из соседнего дома. Пошла гулять на Арбат с однокурсниками, и где-то недалеко от американского посольства получила пулю в голову. Причем собрались просто гулять. Почему-то имела большое распространение версия, что это снайперы из сионистской военизированной организации «Бейтар», якобы их специально привезли из Израиля, дабы они провоцировали столкновения, стреляя то по мусорам, то по повстанцам. Снайперы были, молодая девчонка из соседнего дома так погибла. А кто были эти снайперы, откуда - это так и осталось невыясненным. До сего дня толком не объяснили.
Мне хотелось во всем этом поучаствовать. Но почему-то подумалось, что ехать в Останкино уже поздно. Пока поеду и найду, там будет уже все кончено (что это закончится такой бойней - мне в голову не приходило совершенно). Остаться здесь? Я еще сильно нездоровиться. Нет, ночевать вне дома со своими застуженными легкими мне не захотелось. Манил дом, манила возможность узнать, что вещают об этих происшествиях с экранов. И я вернулся домой.
Дома маманя очень обрадовалась моему возвращению. Она рассказала мне, что вещание по всем каналам, кроме РТР, прервано. Как сказали, толпа ворвалась в телецентр и разгромила его, захватили мэрию, все переговоры прерваны, в Москве введено чрезвычайное положение. Я рассказал матушке, что был у Дома Советов, что впервые начали стрелять на поражение. Все, что я увидел и услышал. Маманя радовалась, что у меня хватило ума вернутся домой, как она говорила. Я чувствовал себя неважно. И телом и душой. Душой чуял, что упустил безвозвратно некую открывавшуюся мне возможность. И что больше такой возможности мне никогда не откроется.
На экран телика выплыла дебильная лунообразная харя внука известного детского писателя. Он привычно чмокал и просил собраться на защиту свободы и демократии. Полосатые собирали свой митинг, а в Москву входили войска. Мне позвонил приятель, который тогда дежурил на объекте (работал частным охранником) на Ленинском проспекте. Сказал, что мимо него идут танки Кантемировской дивизии. Посоветовал никуда не соваться - мол, вроде уже начали стрелять серьезно. Потом было сообщение, что пресечена попытка взять штурмом телецентр, есть пострадавшие с двух сторон (какая там была устроена бойня - про это тогда не было сказано ни слова). Мы долго не спали. Молча думали, что будет. Материна начальница позвонила и сказала, что несколько дней они не работают, не может она рисковать людьми (ведь офис был на Красной Пресне). Мол, там все немцы стреманулись. И чухнули из какого-то ресторана на набережной Москва реки, увидев шествие накануне. Ввели комендантский час, но говорили, что режим его будет мягким. Мол, на все аэропорты, вокзалы, транспортные узлы он не распространяется. В Очаково, да и по Москве мы этого комендантского часа не ощущали вообще. Совершенно не было похоже на то, что было известно о комендантском часе из литературы о войне и оккупации. И кстати, в Очаково все эти дни не видел ни одного мусора, ни одной блондинки.
Утром 4 октября, в понедельник, когда уже начался штурм Дома Советов, маманя вовсе не хотела никуда отпускать меня из дома, а я хотел в церковь на обедню в честь престольного праздника, да и съебаться потом. Посмотреть, как и что. Хотя понимал, что стреляют, что все оцепили. Мама боялась, что пойдя в церковь, я потом куда-нибудь влезу. Как влезал все эти дни эпизодами. Как бы между прочим. Ныла, ныла, так и выплакала, чтобы я остался дома. Было чувство, что совершается что-то очень-очень гадкое. Противное. Временами слушали сообщения. Дом Советов обстреливали из танков с моста, он горел. Какой-то спектакль, вряд ли это было рационально с чисто тактической точки зрения. Где-то к вечеру, как раз во время Минхи, все было кончено. Руководство парламента капитулировало, но не все защитники капитулировали. Иные взяли оружие и отстреливались до конца. Сколько при этом народа погибло, я не знаю, официально объявленное число трупов мне всегда казалось заниженным. Я не знаю об этом ничего, кроме того, что после писали в разных газетах да и рассказывали. Даже в тот черный октябрьский понедельник по радио сказали, чем больше будет проходить времени, тем больше людей будут встречать участников этих событий, которые расскажут им свою версию этих осенних событий. Я вот рассказал то, очевидцам чего был сам. Стрельба в районе Дома Советов слышалась несколько дней. Мама 7 октября вышла на работу и вечером услышала автоматную очередь.
Полосатые праздновали победу, но многие из них ее стыдились как бы. Объяснить внятно, почему поступили именно так, не пробовали, особой истерии после не нагнетали, выявить всех участников этих событий не стремились, хотя маманя всерьез опасалась, что мне придется нанимать адвоката, что меня заберут. Ведь я же записывался, оставил свои паспортные данные. Но из-за этого даже не побеспокоили. Выявить и закрыть всех даже не пробовали. А зачем? Своей победы тогдашние власти стеснялись как бы. Похваляться ею они не хотели. И предпочитали, что это все тихо-тихо забыли. Все участники этих событий были достаточно быстро амнистированы. Под другим названием возродилась газета Проханова. На 12 декабря назначили выборы и референдум о новой конституции.
На этот референдум и выборы я и маманя просто не пошли. На фиг нам это надо. Референдум состоялся, объявили о принятии конституции. Видимо, это властям и было нужно больше всего, а результаты выборов особо власти не волновали. Дума и была задумана, как аппендикс - отстойник для оппозиции. Шумный гайдаровский «Выбор России», претендовавший быть партией власти, лопнул как мыльный пузырь. Самый хороший результат был у партии Жириновского и зюгановской компартии. А мы эти выборы просто игнорировали.
Я после этого где-то года два подробно рассказывал обо всем, чему я был очевидцем в тех осенних событиях. Церковные этого просто не воспринимали, кроме шизофренички Людочки. Эта могла спорить со мной часами или слушать меня. Вот Людочка и была первой слушательницей этой истории. Отец Дмитрий в первой проповеди после всех этих происшествий призвал прихожан не верить тому, что говорят СМИ об этих событиях и об участников обороны Дома Советов. Честь и хвала ему за это. На Высшем суде зачтутся во благо эти слова. А церковным бабкам это все было по барабану, к тому же они были настроены почему-то против коммунистов. Как-то иррационально боялись их.
Вот так оно все и было у меня в том году. Что-то помимо церкви, да еще такое. А так я еще плотнее прибился к церковному и околоцерковному мирку. Там у меня были знакомые, друзья, слушатели. Там было интересно. Церковь на отшибе от домов в достаточно глухом месте, где собирались одни и те же люди, среди которых много было с явными тараканами в голове казалось мне тихим пристанищем среди житейского моря. Житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!». После этих событий на какое-то время церковные богослужения и церковная жизнь стали единственным смыслом жизни для меня. Я снова мечтал о монашестве и ждал конца света. Мне очень хотелось, чтобы он наступил как можно скорее. Под такие настроения я проводил достопамятный девяносто третий. И встретил следующий год, в котором у меня началось все.