Мира Куркова : Идеальный цвет

Я снимаю очередной пустой холст. Белое полотно, на котором лишь моя подпись, выведенная угольным карандашом. На натянутой плотной ткани должны были быть цветы акации.
На картине чуть раньше, вчерашней, над моей подписью должны были плавать золотые рыбы с крючками во рту.
Ещё раньше, неделю назад, там люди, одетые в карнавальные маски.
Предыдущий месяц — пустые картины с моей подписью и мыслями. Мои фантазии — невидимые краски, они там, на плотной лощеной ткани, стоят в ряд. Ждут, когда мои руки примутся наносить цвет. Но руки безжизненными тонкими змейками свисают вдоль туловища. В голове крутятся сотни пейзажей, тысяча безмолвных портретов, миллионы сгнивших фруктов. Всё это ждёт своей очереди, когда я возьмусь за масло, акварель, пастель, да хотя бы простой карандаш. Хоть что-то!
Но ничего не происходит. Я не могу!

Баночка с розово-серой водой, оставшейся после прошлой счастливой картины. Сейчас содержимое течёт по белому кафелю. Сильнее распространяя гниющий аромат. Словно разлагающийся мозг вытекает. Мой мозг.
Мне нужно чёртово вдохновение! Я вновь взмахиваю руками, и теперь баночки с красками падают на белый пол. Оставляют разводы, смешиваются с водой. Около моих ног две жёлтые кляксы, как два разбитых яйца. Два яйца - мой завтрак. Два яйца, сваренных вкрутую - это мой рацион на день, дни.
Дни без вдохновения.
Моя собака - безмозглый лабрадор. Она начинает слизывать с кафеля эти жёлтые пятна. Эти два бутафорских яйца. Она не понимает, что нельзя. На её языке с каждым разом всё больше токсичных веществ. Если через полчаса ей не промоют желудок, она умрёт. Её лёгкие перестанут качать кислород, в котором сейчас растворяется запах свежей краски и стухшей воды.

Вся моя семейка помешана на искусстве. Ни одного врача, юриста или машиниста. Всё моё генеалогическое древо — сплошная династия портретистов, маринистов, анималистов и т.д.
Любимая фраза моего дедушки: «Первый наскальный рисунок - наша заслуга». Конечно, ни один не стал известен. Династия неудачников и самоубийц. На меня и мою сестру возлагаются надежды. Мне уже в год дали первые краски, а потом отдали в специализированную школу. Меня учили, как правильно делать различного вида штрихи. Что такое перспектива, точки схода. Я знала, как сделать мазок кистью идеальной ширины и длинны, чтобы предать трагичности сюжету. Я знала всё, но мои картины сейчас пусты.
А я не должна подводить!

Карие глаза смотрят на меня снизу вверх. Я забыла запереть дверь в эту комнату. И вот теперь пол блестит из-за собачьей слюны. Я оттаскиваю cобаку в коридор. Пока я ищу поводок, идёт время, она медленно умирает. Бедная псина.
Моё первое домашнее животное умерло, когда мне было пять. Я проснулась утром, а рыбка уже плавала кверху брюхом. А потом были попугаи, черепахи, крысы, и теперь собака. Моя последняя попытка не разрушить чью-то жизнь. Неудачная попытка.
Слюна, пожелтевшая от краски, течёт на пол. Мы выходим на улицу. Жёлтые капли словно идут с нами.
Жёлтый. У моего отца были жёлтые зубы. Потом стали жёлтыми губы, потом язык, я боялась смотреть в глаза, они были пугающе оранжевыми, словно раздутые личинки с чёрным пятнышком. А потом он умер. Как умирает большинство людей, в палате больницы, весь желтушного цвета.
Я не должна подвести. Он не простил бы. Он единственный кто верил в меня.

Мы подходим к самому опасному участку пути — дороге. Тут время словно замирает, постоянно машины, быстрые и медленные.
Ещё когда я училась в школе искусств, мы часто рисовали дорогу, учились передавать движение, соблюдая при этом реалистичность и пропорции машины. Нас учили правильно расставлять цветовые акценты, прямые и косые линии, всё это было, но так как будто в прошлой жизни.
Собака набирает скорость и теперь она сама превращается в пятно. Потом синие и зелёные пятна замирают — машины стоят. На них брызги красным. На одной больше всех. Под ней фигура в жанре кубизма, когда глаза в одной стороне, а рот в другой, кишки на спине, а задница вместо шеи. Моя собака - кубистский персонаж. Посмертно.
Из машины выходят парень и девушка, последняя держит платок около губ. А я подмечаю детали. Как изогнута её шея, какого цвета платок.
Смотри на детали, так сказала бы моя мать. А ещё она говорила, что я виновата во всём: в смерти отца, в её несчастье. Я виновата и сейчас.
Собака лежит в крови, с переломанными костями. Я не чувствую горя. Я нашла необходимую, главную деталь.
Её кровь. Глубокий, идеальный оттенок. Она смешивается с грязью и получается терракотовый. Идеальная смерть, принёсшая вдохновение.
Я не плачу. Девушка с платком просит прощения, вот она плачет, её слёзы чёрны от косметики.
Я лишь опускаюсь на колени. И прошу какую-нибудь тряпку, любую. Мужчина уходит за машину, а я сдерживаю себя, чтобы не коснуться руками. Не начать рисовать. Кровь пахнет железом.
У меня в руках оказывается тёмно-коричневая хлопковая ткань. Обычная тряпка метр на метр. Наверное, водитель вытирает об неё руки при ремонте — она пахнет машинным маслом, но этот запах перебивает железный привкус во рту.
Я заворачиваю мою собаку. Я не уберегла её, а она даже после смерти верна мне. Она подарила мне вдохновение. Идеальный цвет.
Мой шанс не подвести.

Дома я не медлила. Кровь сворачивалась, засыхала. Коричневая ткань стала чёрной. Она, моя псина, лежит на кафеле, крася его - её кровь смешивается с утренней подсохшей краской. Кубистическое животное, идеальных оттенков.
Время идёт. Я достаю первое полотно, оно пустует уже полгода. Оно - первое творение моей депрессии. Но теперь приобретёт цвет.
Рисую кистью, помогая пальцами. На фартуке капли. На холсте идеальные линии: ровные, красные. Лес на закате.
Вторая картина - портрет ребёнка. Случайное лицо на улице. Краснощёкий малыш.
Третья картина — море. С алыми волнами.
На четвёртую мне не хватило. Через полчаса полотна потемнели, и я добавила немного белого оттенка, белила смешались с кровью. И вот посмотрите прежняя кровь. Словно ещё минуту назад текла по венам. Моя гениальная задумка. Мой шанс.
Я закопала собаку в саду у дома. Она заслуживала большего, но сейчас у меня нет на это времени. Меня ждёт ещё столько картин, они как дети, требующие еды. Они требуют цвета.
Следующей моей жертвой стала соседская кошка. Раньше я подкармливала её. Теперь она лежит рядом с предыдущей жертвой, на заднем дворе. А в галерее прибавилось две картины.
Мне потребовалось два месяца, и я практически закончила работы. Два яйца в день, очередная кошка или собака из приюта - и очередной шедевр готов. На моём дворе не осталось свободного места.

Через два месяца меня навестила сестра. Она дизайнер, она намного успешнее меня. И считает своим долгом навещать меня. И ещё, по настоянию врача, она приносила таблетки. Я выбрасывала их в унитаз, когда она уходила, а она уходила всегда.
Её длинные ногти впиваются в руку, пока она пьёт чай. Она никогда не смотрела мои картины, никогда не интересовалась, как я живу. Она лишь оставляла деньги, если я в них нуждалась. Сегодня был такой день. Я не продала ни одной картины за эти полгода. Но скоро всё изменится.
Задав пару банальных вопросов, она собирается уходить. Надевает изящные туфли, рапсово-жёлтые.
Открывает дверь, и в прощальном жесте поднимая руку, она задевает торчащий гвоздь. Какая глупая неудача.
Её кровь светилась от лучей света из приоткрытой двери. Она облизала место ранения, её слюна смешалась с краской, и я поняла, что это идеальный разбавитель.
И знаете что! Такого количества должно хватить на оставшиеся картины.
Входная дверь за моей сестрой закрылась. И я осталась наедине с собой. Мне нужен был план. Людей, к сожалению, не продают в магазине.
Проще убить человека, который тебе не родной. Ты не знаешь его историю, лишь его трагический конец.
Проще рисовать не родной кровью.
Проще, когда знаешь лишь совсем чуть-чуть. Видишь его два раза в неделю. Возможно, спал с ним пару раз. И больше ничего, ни то, где он живёт, или есть ли собака, а может быть игуана.
Для меня такой человек – мой почтальон. Высокий мужчина с тёмными волосами, большими глазами. В красной рабочей рубашке. Он здоровается со мной каждый раз.
В этот вторник тоже. Я специально вышла пораньше, делая вид, что копаюсь в саду. Он пришёл ровно через пятнадцать минут. Я подошла к нему и предложила выпить чаю, день был пасмурный. Он отдал мне мою почту – счета за квартиру. Я ещё раз спросила про чай.
В этот раз моё предложение не означало секс. Я действительно поставила чайник.
На что ты готов ради искусства, спрашиваю я. А он отвечает:
- Слушай, если у нас ничего не будет, я лучше продолжу работу.
И мы идём в спальню. Он ложится на мою узкую кровать. Я сажусь на его бёдра, обтянутые хлопковой тканью. Подол моего платья немного приподнят. Ты знал, что я художница, спрашиваю я. Он мотает головой. А хочешь увидеть картины, продолжаю я.
Мне хотелось, чтобы он знал, что умрёт не зря. Что пожертвует себя самому прекрасному – живописи.
Но он лишь мотает головой, я прижимаю руку к шее и чувствую, как пульсирует кровь. Ещё такая горячая. Я беру подушку.
- Не переживай, ты будешь прекрасной картиной.
Он не успевает, что-либо ответить, я прижимаю подушку к его лицу. Он сопротивляется, и я надавливаю сильнее. Его волосатые руки упираются мне в живот, но я всё же удерживаю предмет. Его ноги и руки сотрясает предсмертная конвульсия. Я отнимаю оранжевую подушку с его покрасневшего лица, из приоткрытых губ со свистом выходит остатки углекислого газа. Последний выдох. И я закрываю его глаза с угловатыми линиями лопнувших сосудов.
Времени мало. Я не должна подвести!

Первое, что я делаю, это зашториваю окно. Потом перебираюсь на кухню за мясным ножом. Потом в кладовке беру четыре заранее приготовленных маленьких белых ведра, каждое с крышкой. Иду обратно в спальню. Расставляю ноги, так чтобы они свисали с краёв кровати. Разрываю штанину под коленом. Коричневая ткань отделяет меня от совершенства. Я подкатываю низкий деревянный прикроватный столик, всё его содержимое сейчас на полу. На столике правая нога, покрытая волосами. Я делаю продольный разрез, кровавая линия начинается под коленом и в низ к лодыжке. Отпускаю ногу и подставляю белое ведёрко, краска начинает течь. Это же я проделываю с левой ногой, потом с руками. Я запасаюсь идеальным пигментом на ближайшие дня три, а потом работа будет окончена. Осталось чуть-чуть.
Сидя на полу, я жду. Играет ритмичная мелодия по радио. Кровь стекает не в ритм. Но это не беда. Главное то, какая она красивая. Я решаю спуститься и приготовить полотна для кропотливой работы. Выставляю их в ряд, друг за другом, по дате. Моя маленькая надежда на счастье сейчас лежит наверху и истекает кровью. Мои гениальные шедевры ждут своей очереди.
Радио слышно даже тогда, когда я поднимаюсь по лестнице.
Одно ведро уже полностью наполнилось кровью, и краска через край вытекает тонкой алой струйкой по белоснежной стенке. Я плотно закрываю его крышкой. Так же и под левой ногой и под обеими руками. Спускаюсь на кухню, развожу в воде аспирин и добавляю в кровь. Три ведёрка убираю в холодильник. Четвёртый сосуд я несу в мастерскую.

Я смешиваю кровь с белилами, я добавляю синьку, я добавляю изумрудные оттенки. Последние картины искрятся большим цветом и разнообразием. Но главной остаётся красная краска. Немного густая, похожая на масло. Я опускаю пальцы в ведро и создаю идеальные маски, придающие трагичности картине. Я рисую глаза сестры, её шею. Следующая картина - лицо отца, его жёлтые губы с алыми прожилками. Я не забываю отдать дань моей собаке – главному вдохновителю. Я не забываю и про себя.
Мой автопортрет. Апогей всей коллекции. Бежевая шея, розовые маленькие губы, карие, практически чёрные, глаза. Волосы, цвета жжёной карамели, в неряшливом пучке.
И главное завершение – алый фон. Он заполняет большую часть картины. Тут главный персонаж не я, а цвет. Идеальный ингредиент - смесь белил и крови. Алая кровь – моя удачная находка. То, что сделает меня богатой. То, что прославит наш род. То, что заставит мать гордиться мной, когда она увидит картины.

Я покрываю картины лаком. Потом набираю номер матери. Она должна мною гордиться. Она должна знать, что я, наконец, создала то, что спасёт наш род. Я не подвела!
Когда приезжает мать, она находит меня в мастерской, её встречает запах железа в воздухе. Она смотрит на ряды картин и начинает кричать. Она что-то громко говорит мне, и я знаю, что это благодарность. Она идёт в спальню, надеясь найти там мои таблетки, но находит труп. Её визг распространился по всей квартире. Заглушает радио.
Следующее, что я слышу, это то как она запирает дверь мастерской, в которой всё ещё сижу я. Она вызывает полицию.
Я не сопротивляюсь. Я лишь прошу не трогать картины, прошу мать сохранить их, они должны попасть на выставку. Но меня выводят из дома.
В полицейском участке, слишком жарко. В комнате для допросов, я рассматриваю своё отражение в фальшивом зеркале, но полицейский неожиданно загораживает мне обзор. Он ставит передо мной стаканчик с двумя белыми таблетками и бутылку воды. Я смотрю на него.
- Я не пью их, они мне мешают.
- Пей, или мы вызовем доктора, и он заберёт тебя в больницу.
Я проглатываю сначала первую таблетку, а потом и вторую. Через пятнадцать минут я потеряю себя. Вновь.
Но я не подвела. Я сделала то, что должна была. Пусть мать не понимает, но отец точно бы мною гордился.
- Почему ты убила того человека? - произносит мужчина в аспидно-синей рубашке.
- А на что Вы готовы ради искусства?