полубот : закурим, Коля

В дальнем углу шкафчика, за скомканной ветошью, гнутыми гвоздями, огрызками карандашей и прочим столярным хламом рука нащупала шершавое.
Оказалось – непочатая коробка Беломора.
Щелкаю зажигалкой, затягиваюсь и вспоминаю…

***
… холодное осеннее утро. С моря дует низовка.
Не вынимая стиснутых в карманах ветровки кулаков, перехожу на рысь. Ещё пара минут и - теплая мастерская, с раскалившейся от жара буржуйкой, встретит ароматом сосновых опилок и кружкой горячего чая. У самой мастерской взбрыкивает, обдав гарью, старенький Москвич начальника.
- Чего смурной такой? – хлопает меня по плечу начальник и, не дожидаясь ответа, толкает дверь мастерской.
Я щёлкаю зубами и смотрю на крышу, где должна пыхтеть труба буржуйки. Труба не дымит.

Зато отменно дымит в мастерской.
Посредине, в просвете дымовой завесы парят ножки стула и ещё чьи-то чужие ноги в толстых полосатых носках. - Знакомься, – мотает головой в сторону ног начальник. - Это Коля. Новый сторож.
Ноги подбираются и выносят из пелены малорослого белобрысого человечка, на вид почти подростка. В руках у человечка кусачки.
- Дымит! – вместо приветствия сообщает новый сторож, звонко чихает, ищет глазами, куда бы сунуть кусачки и, не найдя, просит у меня закурить.

Отныне, появляясь в конце рабочего дня, Коля традиционно разувается до полосатых носков и просит папироску.
Присаживается на край лавочки в курилке, свивает восьмёркой полосатые ноги и курит, рассеянно улыбаясь грубоватым шуткам работяг.
Для своих двадцати трёх лет он по- девичьи хрупок и младенчески голубоглаз. Колино лицо обрамляют нежные перышки волос.
Из широкого ворота фланелевой рубахи выглядывает цыплячья шея без кадыка. Из манжет – тоненькие палочки рук. При всей субтильности внешнего облика у Коли имеется дичайшая привычка: соскучившись, он нашаривает на верстаке кусачки и, вдруг, принимается с неожиданным остервенением кромсать себе заусеницы, то и дело, запуская окровавленные пальцы в рот.

Выясняется, что Коля - сирота. Что, вместе со своей умственно отсталой сестрой живёт у незамужней тётки. Что, служил на флоте и теперь продолжает ходить уже на каботажных судах. Причину вынужденного пребывания в сторожах объясняет тем, что вот-вот придёт вызов в рейс.
Какой-то ты мелкий для флота, Николай, подтрунивают работяги.
Это не я – мелкий, это - рубаха велика, заливается румянцем Коля. И, пачкая кровью рубаху, обхватывает себя руками.

Раз, пачка оказывается пустой, и я отправляю Колю к себе в шкафчик для инструмента, где у меня, случается, лежит запасная.
Коля возвращается ни с чем.
- Заперто, - шмыгает носом он.
- Быть такого не может, - удивляюсь я.
Привычки запирать инструмент у меня не водится.
- Правда! – для пущей убедительности хлопает глазами Коля.
- Ну, идем, глянем...
Открываю дверцу шкафа, вытряхиваю из пачки беломорину:
- Держи.
Коля стоит с разинутым ртом.
Дверца, терпеливо объясняю ему, ветхая. Вот петли и навешаны со стороны замка. Неработающего замка.
Коля стоит с разинутым ртом.
Наглядно демонстрирую, как действует дверца.
Открываю – закрываю.
Опять открываю.
Колино лицо медленно проясняется, и он догадливо бьёт себя по лбу.

Через пару дней, придя на свою смену, Коля снова просит закурить.
- Ну, возьми – помедлив, говорю - там же. Ключ не забудь, добавляет кто-то.
Раздаются смешки.
Коля не двигается с места и в замешательство чешет затылок. - Их там нет, - наконец, говорит он.
- Как - нет?
- Так. Закончились.
Все снова ржут.
- Коля, а куда ты деньги деваешь? – спрашиваю я - ты же зарплату получаешь... В день зарплаты Коля заранее топчется у мастерской, чтобы потом сгонять домой, отнести деньги и поспеть к началу смены. -…а стреляешь папиросы. – пряча улыбку, качаю головой я - Нехорошо, Коля.
Колино лицо омрачается тревогой.
- Я это… - мнётся он - в дело… под хороший процент отдаю.
- Как бы и нам под какой-нибудь процент деньги отдать, а, Коля? - подхватывает кто-то.
- Когда они со мной свяжутся, я поинтересуюсь… - неуверенно обещает Коля, беспомощно озираясь по сторонам.
- Так позвони, поинтересуйся сейчас! - уже стонет от смеха курилка.
- Не… - совсем теряется Коля - Я с ними не могу. Только они со мной. Тут Колин взгляд падает на верстак. И, посветлев лицом, он тянется за кусачками.

- Ребя, машина с лесом пришла, - просовывает голову в дверь начальник.
Полчаса до конца рабочего дня.
На верстаке уже стоят, грея душу и радуя глаз, поллитра и килька в томате. Но надо тащиться на холод и разгружать обледенелые доски.
- Консерву открыть сумеешь? - уходя, обернулись в дверях к Коле.
- Конечно! - с готовностью откладывает и снова берется за кусачки тот.
- Смотри, водку не высоси! Коля непьющий.
Вернувшись с разгрузки, работяги не верят глазам: - Коля... это же была закусь! – Я это... - икает, прикрывшись ладошкой Коля – …увлёкся. – Эх, ты, – беззлобно смеются над ним. – Пардон… - невпопад спохватывается Коля, но его отодвигают в сторону. Наливают, пьют, но наспех, молча и не присаживаясь.
Коля стоит поодаль с растерянным видом.
Вид у него жалкий.
Эти раны на полудетских ручках.
И эти пёрышки волос.
Вдруг лицо его проясняется и он хлопает себя по лбу: - Стойте! Бросается в угол и, покопавшись там, оборачивается:
- Ребя! Вот же! Ребя оборачиваются. Коля тянет окровавленные руки. В руках холщовая торба.
В торбе - обед, собранный тёткой: полдюжины домашних пирогов с ливером, полуторалитровый термос крепчайшего бульона, кулек моченых яблок.
И конфеты Коровка.

Коля проработал у нас недолго. Месяца три. А потом пропал.
Говорили, что какие-то шутники накормил Николая плодами дурмана, и он три дня просидел с полоумной сестрой в тёткином сарае, отбиваясь от немцев, после чего был определен в районный дурдом. Но мне почему-то хотелось думать, что Коля просто ушёл в море.

***

…Закурим, Коля, мысленно говорю я и вытряхиваю из пачки папиросу.