Припадок спокойствия : Про Ваню

Ваня был панком. Нет, не одним из тех, которые пафосно и расслаблено торчали на наших улицах где-то в 90-х, семафоря крашеными гребнями на головах, затянутые в порванные джинсы и модные куртки на заклепках, крикливые, демонстративно пренебрегающие нормами поведения, но при этом не забывающие косить на прохожих, чтобы заценить впечатление которое удалось произвести.

Нет, он был искренним и убежденным адептом учения, единственный постулат коего гласил - "жизнь - дерьмо". Ему и вправду не везло в жизни. Мать умерла, когда он был маленький, а отец после этого крепко запил, да так крепко, что больше не сумел остановиться. По утрам он мог заботливо буркнуть сыну что-то вроде - "Ну как ты малой?", и услышав - "Все нормально папа", пойти со спокойной душой блевать в уборную, но вечером, после работы, ему ничего не стоило, чумному и пьяному наброситься на пацана с кулаками, вымещая на нем обиду за неудавшийся день, год, жизнь. Когда Ваня подрос и начал давать сдачи. После очередной потасовки, отец прикладывая к фингалу лед крикнул в лицо сыну, что больше не даст ни копейки на его личные нужды, только на жратву. Иван почесал затылок, сказал - "ОК", и с тех пор денег у отца не просил. Он нашел предельно экономный способ выживать - стал панком. Ел то, что находил в холодильнике, спал в комнате на старом матрасе, брошенном прямо на пол, зимой и летом носил одну и ту же одежду - затасканный свитер, изодранные джинсы, кожаную куртку и стоптанные кроссовки фирмы, логотип которой давно уже было не разобрать. Мылся он редко, оттого запах от него исходил такой, что комары подлетать к нему боялись. И постоянно писал стихи. Я не знаю, были это хорошие стихи, или плохие, я и сейчас не знаю какие стихи говно, а какие золото, но думаю что он писал хорошие. Потому что ими он документировал свою борьбу с жизнью за жизнь. Как он закончил школу - одному Богу известно, но однажды обмолвился, что собирается поступать в мореходку, где у него в столовой тетка работала, какая-никакая а протекция.

Я был рад, что у него нет в планах панковать до пенсии, что он ждет от жизни больше чем она сейчас могла ему дать, но все же подкалывал его говоря, что панк-философия и мореходка со строгими правилами и форменной одеждой - вещи несовместимые. Ваня смеялся, говорил, что я дурак, и смотреть надо дальше, что в открытом море есть то, к чему стремятся панки - свобода, вызов, анархия. После мореходки он собирался пойти в торговый флот, и побывать в Юго-Восточно Азии, Африке, везде куда сможет доплыть его корабль, а потом наступил такой день, когда он куда-то исчез. Пропал из поля зрения и больше не появлялся, ни в квартале, ни у моста, ни возле кинотеатра. Я не знал какой у него номер телефона, не знал его адреса, не знал его фамилии. Мы дружили без этих знаний. И вот он пропал, и теперь, хотя прошло много лет, я все еще живу с этой дружбой, и надеюсь, что он цел, и осел где-нибудь в Юго-Восточной Азии, сидит там на крылечке собственного дома, курит и сочиняет стихи, а жена тайка заботливо несет ему банку пива. Он открывает её, она вспенивается, он ржет и вспоминает, как я говорил ему, что он дебил, который и банку пива открыть не в состоянии.