Братья Ливер : Прочь от шоколадного зайца

Первые мысли на этот счёт начали приходить ещё в детстве. Сначала - когда на летних каникулах в деревне меня лягнул жеребец Василёк, который одним изящным движением сломал мне четыре ребра и неокрепшее мироощущение. Потом - когда я подцепил дизентерию, купаясь в техническом пруду свинофермы. Наконец, когда после вручения аттестатов мой организм позорно капитулировал перед полутора литрами тетрапачной бормотухи "Кадряночка". Уже тогда, разглядывая картинки в свистнутом из библиотеки учебнике анатомии, я начинал о многом догадываться.
Дальше эти подозрения только крепли, со временем переродившись в мрачное, выстраданное знание. Собственными глазами я видел, как растерзанного, переломанного тореадора грузят на носилки, с головой накрывают тряпкой и увозят в чёрном фургоне. Мне доводилось наблюдать, как герои падают с небоскрёбов, как грибники гибнут в медвежьих лапах, как старухи калечат друг друга на распродаже сахара. Эти и другие ролики я отсмотрел на ютьюбе не по одному разу. Человеческое тело было ненадёжным, как мартовский лёд, и хлипким, как студень. Спустя пару лет раздумий, я не знал, как жить с этим дальше. И рассказал о своих умозаключениях соратникам по палате, вместе с которыми косил от армии.
- Кстати, этому организму ещё нужно постоянно жрать, - прошелестел с соседней койки слабый голос Геленджикяна, культивировавшего у себя дефицит массы тела на грани истощения.
- Расскажи об этом доктору на обходе, - Головащенко-младший почесал бок с торчащими рёбрами и взмахнул закованной в гипс правой кистью.
- Да ты просто не мужик, вот и всё! - заявил синеватый от недоедания Головащенко-старший и взмахнул закованной в гипс левой кистью. - Такие, как ты, размножаются почкованием.
Хотя размножаться ни почкованием, ни каким-либо другим способом я тогда ещё и не собирался, эти слова почему-то задели меня за живое. В тот же день я прекратил симулировать нервную анорексию на фоне отёка Квинке и слинял из больницы. Силы, гормоны и дурная энергия молодости бушевали во мне как кипяток в кастрюле. Я стоял на тротуаре, кушал пломбир и раздумывал о выборе: пойти ли в солдаты удачи, ворваться ли в банк с чулком на голове и пугачом в руках или же написать монографию на тему "Внутренний человек в русской языковой картине мира". В этот самый момент и произошло судьбоносное событие - меня сбил пьяный велосипедист.
К счастью, я не успел толком выйти за ворота больницы. Ценой немалых усилий врачам удалось вернуть меня к жизни. Я пришёл в сознание в больничной столовой во время раздачи стаканов с компотом. Вокруг шумели, звенели тарелками, шаркали гипсовыми повязками посторонние люди. Сидящая напротив дама с аппаратом Илизарова строила мне глазки. Нервно поправляя бинты, я чувствовал себя стоящим на комоде фарфоровым слоником. Всякая нелепая случайность в любой момент могла превратить меня в горстку черепков.
Тогда я и решил: мне нужно стать твёрдым как несгораемый шкаф, мощным как асфальтоукладчик, убедительным как турбина ГЭС. От канонады моих мыслей в столовой стало жарко. Расталкивая друг друга костылями, пациенты спешно разбредались по палатам.
Когда через неделю меня выпроводили из больницы, я приступил к апгрейду своего тела. Всклокоченный и потный, я ворочал железо в тренажёрке, часами бегал по дорожкам парка, занялся армейским рукопашным боем, на ночь вместо подушки клал под голову блин от штанги.
Шли годы. Я устроился на стройку, где в мои обязанности входила переноска свай и поддонов с кирпичами. Однажды я почувствовал, как во мне ходит волнами и просится наружу невиданная сила. На меня стали посматривать с уважением даже перворазрядники и сам кандидат в мастера спорта Нерозник, который, не вынимая рук из карманов, уделывал всех в миттельшпиле.
Пора было принять серьёзный бой. Среди ночи я увесистой поступью приблизился к обсаженному елями замку. Из-за дверей доносились смех блядей, трескотня рулеточного шарика, запахи гашиша и криминального раздолья. Здесь отирались крупные наркодилеры, сутенёры, торговцы оружием, генералы полиции.
Легко перемахнув через двухметровый забор, я показал кулак сидящему на цепи волкодаву. Псина заскулила и убралась в будку. Пинком я открыл дверь в преступный мир. Татуированные амбалы, увешанные золотом цыганские бароны, накокаиненые хлыщи и гиалуроновые богини - все резко повернули ко мне головы. Назад дороги не было.
- Эй вы, лупни! - поздоровался я. - Чего уставились? Хозяин пришёл!
Отрекомендовавшись, я занял выжидательную позицию. Поднялся гомон, ворвавшийся сквозняк принёс дух облавы. В этот же миг я ушными хрящами почувствовал, что на меня вот-вот обвалятся мощные столбы отрицательной энергии. Присмотрелся. Столбов оказалось два и они имели облик небритых мордоворотов в пиджаках из кожи. Они подступали ко мне, с хрипами отталкивая друг друга и роняя слюну на ковёр.
Дальнейшее помню слабо. В голове заискрилось, затрещало, полыхнуло. Перед глазами заплясали пятна Роршаха, складывавшиеся в схематичное изображение трепанации черепа. Моя душа взмыла к люстре из кристаллов Сваровски, помельтешила по золотому карнизу для штор и спланировала вниз, где кто-то метким ударом свёрнутой в трубку газеты размазал её по обоям.
Целую вечность меня мотало по лабиринтам тёмных вселенных и сумрачным закоулкам мироздания. Наконец я пришёл в себя от звона посуды и ядрёного запаха горошницы. В больничной столовой царил ажиотаж. Одетые в бинты и лейкопластырь мужики вели за чаем светскую беседу о переломах шейки бедра. Дама с аппаратом Илизарова улыбнулась мне и сладострастно погладила себя по ножному протезу. От всего этого и от перевязи, на которой болталась моя правая рука, у меня резко испортилось настроение.
- Вам, молодой человек, категорически надо больше кушать, - вдруг обратился ко мне седобородый старец в пижаме. Я вспомнил, что постоянно видел его за этим же столом, но всегда воспринимал как предмет больничного интерьера, вроде кадки с фикусом или дежурной медсестры.
- Отчего это?! - спросил я, оскорбившись.
- Разумеется, я имею ввиду пищу для вашего духа, - пояснил старик. - Достойно ли взращивать цветок телесной удали, коль сама суть твоя пребывает в немощи и запустении?
Я вытаращил глаза и на всякий случай поискал взглядом кого-нибудь из персонала.
- У моего знакомого бодхисаттвы был похожий случай, - продолжал собеседник. - Никак не мог вытянуть трёхсотку в становой тяге. И что, вы думаете, ему помогло?
- Что? - я подался вперёд, не скрывая любопытства.
- Медитации. Махамудра. Открытие сакральной чакры. Пребывание в состоянии непреходящей пустоты ума. Полный отказ от мастурбации. Действуйте.
Мудрец с кряхтением поднялся и, как Лао-цзы на запад, ушёл на перевязку. Я же остался сидеть, пригвождённый этой внезапной истиной.
Прошло время, и раны мои затянулись. Я вырвался из больничной затхлости и устремился навстречу духовному совершенствованию. Районный далай-лама посмотрел на меня красными от выкуренной анаши глазами, вздохнул и сказал, что Дхарма как борода - от неё не имеет смысла удаляться в горы, и она там, куда не дойти пешком и не доехать на повозке. С этих таинственных слов и начался мой путь к себе.
Часами я просиживал под деревом Бодхи в рощице за муниципальной баней. Я останавливал внутренний полилог, входил в самадхи, ощущал испепеляющее единство с грудами мусора меж берёзок и освоил хлопок одной ладони. В душные рамки моего "я" меня вернул демон Мара, шумно собиравший в роще пустые алюминиевые банки. Я крикнул, и демон отступил, скрывшись за деревьями. Стало понятно, что мой дух окреп, а, значит, тело наконец избавилось от своей ущербной природы.
Поднявшись, я пошёл туда, где только и могли устроить мне настоящую проверку - в гаражи. Мужики, которые знали меня ещё быстроногим сорванцом, тырившим у них диски и бамперы, сощурились, побросали бычки в пыль.
- Говно-вопрос, - сказал Николаич, разжигая паяльную лампу.
- Посмотрим, посмотрим, - зловеще пообещал Семиносов, державший кувалду как маршальский жезл.
- Ыгыгыгыгы, - резюмировал Шура и приблизился ко мне с монтажным пистолетом.
Перед тем, как сделать последний вдох, я успел вспомнить свой дебют на конкурсе рассказов о рыбалке, маму и пирожки из беляшной у Политеха. После этого реальность взорвалась, рассыпалась на кусочки и исчезла.
Ожидаемо, когда я пришёл в себя, первым, что предстало моим глазам, была тарелка пшённой каши. Пациенты ожесточённо толкались в очереди за компотом. Дама с аппаратом Илизарова за время моей отлучки успела налепить на лицо с десяток кокетливых квадратиков пластыря, подвести глаза зелёнкой и накрасить губы жидкостью Кастеллани.
Замотанный в кокон из бинтов, я был похож на слегка ожившую и иногда шевелящуюся мумию фараона Рамзеса Третьего. Уборщица Валентина Егоровна, старейший сотрудник больницы, по секрету рассказала, что меня доставили с обширными термическими ожогами и полиорганными поражениями, осложнёнными травматическим шоком, а во время операции из брюшной полости и спинно-мозгового канала было извлечено не меньше семи дюбелей.
Валентина Егоровна говорила ещё про мои эритроциты и какой-то гемоторакс, но я слушал рассеянно. Сомнения захлестнули меня. С одной стороны, я выжил, и это не могло не радовать. С другой - моё тело по-прежнему оставалось хлипкой и ненадёжной оболочкой шоколадного зайца. Я был более или менее противен самому себе.
Из больницы я, как всегда, вышел в чёрную неопределённость. За воротами меня ждали тысячи разнокалиберных угроз, а я так и не выработал против них сколько-нибудь надёжной обороны. В раздумьях я слонялся по вечерним улицам, спотыкаясь о прохожих, распугивая ППС-ников и не замечая объезжавших меня автомобилей.
Отдам себе должное, своих исканий я не оставил. Я делал всё возможное, чтобы стать несгибаемым и твёрдым как пожарный лом. Я развивался, прокачивался и закаливался. Испытания на прочность, которые я устраивал себе, были поистине безжалостны. Редкого сверхчеловека они не свели бы в могилу.
На сутки меня запирали в пельменном цеху - в морозильной камере с готовой продукцией. Знакомый инфекционист за бутылку "Журавлей" вводил мне в организм вирус столбняка. Я выходил из электрички, не дожидаясь даже намёка на станцию. Принимал чудовищные кислотные ванны. Результаты устраивали лишь отчасти: каждый раз я выживал, но моему организму и врачебному составу стационара это стоило невероятных усилий.
Наконец, судьба позволила мне собрать флэш-рояль. Через одного судебного пристава я сошёлся с профессором Штуцером. Профессор принял меня в своей клинике - на стенах его кабинета висели пилы с заржавленными зубьями, где-то рядом визжала фреза и громыхали листы железа, несло палёной пластмассой.
- Результаты эксперимента могут быть непредсказуемыми, - профессор Штуцер закурил самую вонючую сигарету на свете и стряхнул пепел в банку из-под зелёного горошка.
Я кивнул.
Профессор взял со стола слесарные ножницы и обкусил заусеницу на пальце.
- Нельзя исключать того, что в итоге вас придётся просто-напросто сдать в цветмет, - сказал он.
Я кивнул ещё раз, выражая готовность идти на самые фатальные жертвы.
- Тогда не будем терять времени и приступим к предоперационному обследованию. Раздевайтесь, - скомандовал профессор Штуцер, выуживая из ящика с инструментами разводной ключ, пассатижи и тюбик с солидолом. Безоблачное небо за окном стало стремительно покрываться ржавчиной.
Так я раз и навсегда порвал со своей прошлой жизнью и перестал быть одуванчиком, треплемым житейскими бурями. После всех преобразований, осуществлённых профессором Штуцером, я чувствовал себя непривычно, даже странно. Моё новое тело, как впервые надетый костюм, ещё не разносилось и немного жало в плечах. Но я знал, что это пройдёт, а оболочка уберменша, которой я обзавёлся, никуда не исчезнет.
Когда твои конечности выполнены из легированной стали, суставы заменены резинометаллическими шарнирами, а на укреплённой пластинами голове надета шапочка из фольги, чувствуешь себя намного увереннее. Платформы-ступни значительно добавили мне роста, позволяя глядеть на мир свысока. Издавая лёгкий мелодичный скрип, я продвигался по улице. С непривычки было тяжеловато на поворотах - я своротил ларёк с сигаретами и стационарный пост полиции. Выпиравшую сзади хромированную трубу и болтавшийся между ног обрубок пожарного шланга спрятать под штанами не удалось, но это лишь добавляло мне веса. Прохожие с уважением разбегались по сторонам.
Не было такой силы, которая могла бы меня остановить. Чтобы окончательно убедиться в этом, я с грохотом вышагал к железной дороге. Снёся шлагбаум и дежурного по переезду, встал на путях, и каждая моя полимерная мышца пела от радости. Показавшийся вдали поезд заканючил протяжными умоляющими гудками. Я улыбнулся, ощерив рот с металлическим капканом вместо челюстей. Двигавший меня сервопривод зажужжал, и я ринулся вперёд. До первого в истории крушения поезда от столкновения с человеком оставалось несколько секунд...
Мне повезло - когда я пришёл в сознание, как раз давали гречневую кашу с тушёнкой. По словам старожилов, это блюдо здесь считалось деликатесом. Поначалу сидевшие рядом со мной тревожно косились в мою сторону, но я сумел быстро расположить всех к себе. Меня окружали прекрасные интереснейшие люди. Мы вели интеллектуальные беседы на самые разнообразные темы - о треморе, ступоре, двигательном буйстве, вязкости мышления, нозепаме.
У сидящей напротив дамы с аппаратом Илизарова был кататонический синдром, она расколотила себе череп подарочным изданием "Улисса". Слева от меня ёрзал юноша Герман, разрываемый напополам биполярно-аффективным расстройством. Справа располагались Пётр Фёдорович Сиволапов и его алкогольный делирий. Через проход от меня сидела Скарлетт Йохансон. Правда, ей уже перевалило за полтинник, и она была обрюзгшим мужиком с бородой.
Ежедневно ко мне наведывались делегации пациентов и врачей, чтобы сфотографировать меня на телефоны. Завхоз больницы долго втирал мне, что у него всё схвачено в металлокассе, и о том, как недавно почти разбогател на никелированных спинках от больничных кроватей. Я внимал его странным серенадам и пытался понять, к чему он клонит.
Прислушиваясь к звукам тайной жизни механизмов внутри меня, я поскрипывал от гармонии с миром. Беспокоил разве что неумолимый бег времени. В мои годы пора задумываться о семье, продолжении рода, возне с памперсами и работе на трёх работах.
Разумеется, абы кто не сможет составить моё счастье и выносить здоровое, твёрдотелое потомство. В этом деле я не намерен полагаться на случай и подхожу к нему со всей ответственностью. Выбираю между автодрезиной и бетономешалкой.