Чеслав Моррис : Прощальное письмо профессора Зюзикуса

Утро для профессора Зюзикуса выдалось неважнецкое. Прямо сказать – всё шло из рук вон плохо. Все его планы на будущее и передовые идеи, осуществление которых он связывал с главным проектом всей своей жизни, рухнули как карточный домик. Рухнули, рассыпались и перемешались ветром перемен, а потом ещё кто-то услужливо замёл их поганой метлой в совок и спустил в отхожее место. И имя у этого «кто-то» было Рубероид Флюс.
«Всё, жизнь кончилась», - думал профессор Зюзикус, потной ладошкой стараясь прилизать растрепавшийся чуб. И без того серое в оспинах лицо Зюзикуса вспотело и как-то сжалось, напоминая старый кочан капусты. Сполоснув физиономию холодной водичкой из раковины в клозете Академии Магии и Естественных Наук, профессор затравленно глянул на собственное отражение в зеркале на стене и нетвёрдым шагом вышел в коридор, до боли стискивая маленькие кулачки.
Коридоры Академии, как всегда, были заполнены нескончаемым потоком студентов, и Зюзикусу приходилось протискиваться среди молодняка, опасаясь быть затоптанным, ведь росту в заведующем кафедрой экспериментов было ровно сто пятьдесят один сантиметр. Как и веса – сорок три килограмма двести семь граммов. Ему отдавили ногу, ткнули в ухо локтём, облили какой-то дрянью из пробирки и чуть не стащили кошелёк, пока он пробирался через толпу. Впереди уже маячил его помощник, аспирант Тоскливикус Гайц, который в нетерпении подпрыгивал на месте.
- Ну, профессор? Мы гуляем? – с жаром выпалил Гайц, словно речь шла именно о его разработках, и он не видел тоскливой мины на сереньком лице профессора.
- Друг мой!.. – Нижняя губа Зюзикуса предательски задрожала. – Я ничего не смог поделать… Эти… эти!.. Всё. Конец. Они зарезали мой проект… Они… они мне денег не дали!..
Гайц с ужасом уставился на профессора сверху вниз, как громом поражённый. Его гуру, наставник, учитель всей его разнесчастной жизни очкастого зубрилки был просто раздавлен. Куда исчез тот озорной огонёк в глазах, когда профессора охватывал азарт научной лихорадки? Где уверенность и желание преодолеть все невзгоды? И как так вышло, что гениальный проект не был одобрен заседанием комиссии по инновационным разработкам?
Бережно подхватив Зюзикуса под щупленький локоть, Гайц препроводил его в кабинет, где профессора и прорвало.
- Суки! Пидар-рюги! – верещал он, брызгая слюнями и размазывая скупые мужские слёзки по щекам. – Некомпетентные тупорылые дегроиды!.. Хлюп!.. Как они могли?! Тося, ну скажи мне, как?! Такой был проект – и тут мне: на! Это не удар ниже пояса, нет! Это лом в задницу! Это танец на крышке гроба моей карьеры! Это панихида по будущему нашей страны!..
- Ничего не понимаю, - произнёс Тоскливикус, бережно высмаркивая носик профессора в полу своей аспирантской мантии. – Не могли же лучшие умы Республики не понять всю ценность нашего… э-э… вашего открытия! А как же сам Рубероид Флюс? Он не мог…
- Знаешь, что было ошибкой? – с побуревшим и вздувшимся от злости и соплей лицом проскрежетал Зюзикус. – Когда Флюса мама стоя рожала! Когда этому упырю диплом продали!.. А самая большая ошибка, знаешь, была в чём? Что я саблю с собой не взял и не перехуячил там всё это грязное коррумпированное отребье!.. Выблядки! Понаехали из своих провинций истинным западловцам жизнь портить!..
Профессор зажмурил налившиеся кровью глаза, и перед ним вновь пронеслись события нынешнего рокового утра…
***
Поначалу ничего не предвещало грядущей трагедии. Проснувшись раным-рано в своей маленькой затхлой каморке, что находилась в подвальном помещении Академии прямо за стенкой Анатомической залы, профессор Зюзикус бодро принялся делать зарядку, напевая под нос националистический имперский мотивчик незапамятных времён. Зарядка, как обычно, состояла из трёх приседаний и вальяжного покачивания бёдрами перед пыльным прикроватным зеркалом. Пощёлкав суставами, Зюзикус залез в мятую грязную коробку, служившую ему шкафом, и выудил оттуда свою любимую парадно-выходную мантию в цветочек. Осторожно понюхал подмышки, покосился, сглатывая слюну, на ополовиненную накануне вечером бутылку дешёвого пермихляцкого портвейна, нахмурился, крякнул и решил не злоупотреблять зелёным змием с утра. По крайней мере, не сейчас, не перед комиссией, решил он, скрепя сердце.
Предстоящая комиссия была для него очень важна. Проект, вынашиваемый им столько лет, лелеяный как младенец и взращиваемый как хрупкий и нежный цветок, был делом всей его жизни. Вообще, к своей научной работе Зюзикус относился очень серьёзно. В то время как коллеги делали упор в разработках, прежде всего, на магию, профессор с головой погряз в научных изысканиях. Это, разумеется, мало кем приветствовалось.
«На хуй нам сдалась твоя капельница? – вопрошали заносчивые коллеги. – Проще заклинание целительное сварганить. И хлопот меньше, и ебатни с болезными. Медицина давно себя исчерпала – клизма, пиявки да кровопускание! Хули ты жизнь себе и другим осложняешь? Лучше б магические посохи модернизировал! Тьфу!..» Зюзикус морщился, скрежетал зубами, но пропускал колкости мимо ушей и продолжал работать над волососушилками, грязесосами, автоматическим механизмом для спуска стрел. Наука всегда его захватывала. Поэтому, когда по чистой случайности, ни коим образом не связанной с огромным количеством недоброжелателей, сгорел его небольшой уютный двухэтажный коттедж, профессор не слишком опечалился, а собрал остатки уцелевшего барахла и перебрался жить в подвал Анатомического корпуса Академии. Опять же – на работу ближе ходить, поспать утром можно подольше. Короче, жить на работе выгодно. Не спится ночью – можно заглянуть в Анатомическую залу и чего-нибудь вырезать у свеженького мертвеца. И тихо, никто не беспокоит.
Профессор заслуженно пользовался уважением коллег, хотя и считался ими немного странным. Его плодовитости не могло нарадоваться руководство Академии. Всё изобретения, изобретения… На дню, так аж по три штуки хреновины изобретал! А главное – не просил ни червонца! Всё бесплатно! Никаких инвестиций! Пока не настала пора проекта всей жизни профессора Дольфа Зюзикуса.
Итак, облачившись в парадную мантию, Зюзикус на скорую руку сообразил бутерброд из плесневелого хлеба и протухшей рыбы, умудрившись капнуть маслом прямо на воротничок мантии. Затем запил получившуюся гадость позавчерашним компотом, опять покосился на портвейн, стыдливо отвёл взгляд. Нацепив старый заношенный колпак с бубенчиками и походя поправив пятнистые от грязи простыни на узкой кровати, профессор отправился прямиком на заседание комиссии, где должна была решиться судьба его проекта.
Уважаемые магистры, руководство Академии и политработники, составлявшие комиссию, естественно, опаздывали. Запыхавшийся Зюзикус, в назначенное время вбежав в зал научных заседаний, застал там пока только одного секретаря. Тот поднял на профессора лиловую спившуюся сальную рожу, лениво кивнул в знак приветствия и вернулся к написанию очень личного и трогательного письма.
«И если мне опять придётся жрать эту вонючую гадость вместо приличной жареной индейки, я раскрошу об твою физиономию весь твой чайный сервиз. Потом повырываю твои волосы и доберусь до твоих оставшихся четырёх зубов», - писал он, вдохновенно почёсывая выпуклый затылок и шмыгая носом.
- Модя, миленький, а комиссия ведь назначена на семь тридцать, не так ли? – нетерпеливо и заискивающе пролебезил Зюзикус, отрывая секретаря от письма.
Модя снова поднял мутные буркала, угрюмо кивнул и продолжил: «С нетерпением жду конца недели, чтобы навестить тебя за праздничным ужином! Твой Модька». Потом немного подумал, зачеркнул последнее предложение и написал своим мелким-мелким почерком: «Я люблю тебя, мам». После чего удовлетворённо отложил перо и принялся сворачивать листок треугольником.
Наконец в зал ввалился новый ректор Академии Рубероид Флюс в окружении своих прихлебателей. Похоже, они просто стояли в коридоре и травили похабные анекдоты, не забывая прикладываться к бутылочке. Когда самый последний член комиссии Элик Мусин устроил тощий зад в кресле подле секретаря, комиссия начала работу.
Выступил Зюзикус прекрасно. Хотя его и трясло от волнения, он бурно жестикулировал, размахивал чертежами и произносил пламенные речи в защиту своего проекта. Жирные лоснящиеся хари членов комиссии довольно кивали, лузгая семечки, улыбались и выглядели весьма доброжелательно. Пока Зюзикус не начал разговор о финансовой стороне вопроса.
- Сколько?! – взревел Рубероид Флюс, поперхнувшись семечкой. – Уважаемый, да ты, никак, охуел?
- Но ведь это же решительно важно и конструктивно на данный момент! – беспомощно залепетал Зюзикус, стараясь перекричать недовольный ропот заседателей. – Это же перспективно, это…
- Бред собачий! – высказал своё возмущение Бодря Пуков, новый декан факультета прикладной магии. – Да у нас уборщики все вместе взятые за год столько не получают, сколько ты на свою хуетень требуешь!..
Если Зюзикус до этого момента ещё надеялся на успех своей авантюры, то после ряда визжащих и оскорбительных выкриков членов комиссии понял: денег не дадут. Его маленькое чахоточное сердечко сжалось и затрепетало, упав куда-то вниз. «Это конец», - подумал он и едва не заплакал.
Заметив смятение и проступающие трупные пятна на лице несчастного профессора, великодушный Флюс решил изменить направление разговора.
- Поймите, профессор, это однозначно невозможно! И дело здесь вовсе… э-э… не в деньгах, разумеется! Ради процветания Республики все мы, не колеблясь, отдадим последнюю монету! – Ректор обвёл широким жестом присутствующих буржуев. – Но проект ваш, коллега, совсем никудышный…
Флюс, не ведая, что творит, просто уничтожил Зюзикуса, стёр его достоинство в порошок, опустил ниже некуда. В этот самый момент в мозгу профессора перегорел тот предохранитель, оберегающий рассудок от истерического психоза и полного сумасшествия.
- Подумайте сами, профессор, ну разве стоит таких затрат это ваше «освоение космоса»? – в лицо ошеломлённо пятящемуся из зала Зюзикусу прокричал Флюс, впрочем, уже без всякого энтузиазма. – Тут в стране чёрт знает что творится, а вы – космос завоёвывать! Вы ведь милитарист, не так ли? Крови хотите? Войны хотите? Вы это прекращайте! А иначе мне придётся довести до сведения вождя нашего народа товарища Живкина ваши идейно вредные взгляды!
- Гад! – буркнул под нос Зюзикус. – Гад и шантажист!
На одной из академических пьянок, перебрав портвейна, он действительно высказывал Флюсу парочку военных мыслишек. Рубероид (тогда ещё только декан под пятой предыдущего ректора Нормана Фуфела) хихикал, но, видимо, разговор тот запомнил, и теперь, воспользовавшись ситуацией, ударил в спину.
- Вам… вам не удастся меня!.. Я своего добьюсь!.. – хрипел Зюзикус в ухмыляющиеся рожи заседателей. – С вами или без вас!.. И достану… Всех доебу! Хуесосы жалкие!..
И, изобразив пальцами неприличный жест, трясущийся и готовый взорваться от ненависти профессор резко развернулся и засеменил к выходу.
- Что вы там сказали?! – взвизгнул Гнус Фулз, старший преподаватель кафедры магической хирургии. – Вы это бросьте! Можете считать, что теперь ваш проект навсегда ляжет на полку! А вы…
Задрав мантию и зло сдёрнув вниз штанишки, Зюзикус на прощание блеснул прыщавым задом.
- Ах, так?! – вскипел Флюс. – Вы вынуждаете меня лишить вас работы и прочих прелестей жизни! Хотя я этого и не хочу! – Последние слова воткнулись в спину уже протискивающегося через толпу наглых студиозусов Зюзикуса.
***
Теперь же, рыдая в живот своему верному аспиранту, Зюзикус для пущей убедительности горя выдрал у себя пару лафтаков жиденькой шевелюры. Тоскливикус успокаивал наставника, как мог, но и сам напоследок едва не разревелся.
Дождавшись окончания большого перерыва, дабы не веселить студентов плачевным видом профессора, Гайц бережно препроводил его в ту самую каморку, служившую Зюзикусу подобием дома. Там он ещё немного посидел вместе с горемыкой, после чего поспешно ретировался в коридор, чувствуя, как от сострадания разрывается его собственное чахлое сердечко.
Бедный Зюзикус забылся нервным сном, чередой кошмаров и полубессознательным бредом. У него поднялась температура, он начал кашлять и дико чесаться. По всей видимости, недуг, воспользовавшись нервным помешательством профессора, решил быстренько с ним разделаться.
Зюзикус очнулся на полу весь в поту и запутавшись в грязных липких простынях. Первым делом он пополз к ёмкости с желанным портвейном, отгрыз зубами пробку и жадно высосал из тёмной бутыли остатки отдающей клопами и жжёным сахаром дряни.
- Ничего, я им покажу! Я их уделаю! – сипло выдохнул он. – Ёбаные выскочки-республиканцы!
И без того мрачная каморка уже погрузилась в темноту. Профессор с трудом сел, извлёк из кармана мантии механические часы мастера Мякуша и присвистнул. Он провалялся в бреду без малого двенадцать часов! Близилась полночь.
- Самое время для тёмных делишек, - произнёс Зюзикус и начал бешено что-то искать в многочисленных шкафчиках рабочего стола. Поиски сопровождались шебуршанием, скрипом и бормотанием. – Значит, решил донести вождю, Флюс? Решил загнать папу Зюзикуса в кандалы? Ещё бы! Я ведь вам задницу показал, а такого вы не прощаете! Но дядя Зюзикус поумнее вас будет!.. Да где же это? Дядя Зюзикус убежит в такие дали, где вы его ни за что не сыщете!.. Ага, кажется, нашёл!
Только сейчас он догадался зажечь слабенькую керосиновую лампу, в свете которой профессор внимательно уставился на миниатюрную скляночку в ладони. На скляночку была пришпилена бумажка с корявой надписью: «Яд! Не нюхать! Не жрать!» Жуткая усмешка прочертила сморщенное личико Зюзикуса. Яд, внешне похожий на пудру, был создан им ещё года три назад, однако испытания он прошёл только на белых мышах, собаках и лошадях. Результаты, надо признать, были ошеломляющие – мышей буквально разрывало на куски, псам ломало все кости, перемалывало внутренности и разжижало мозги, а лошадь падала замертво без видимых признаков отравления. Вскрытие показало, что лошадь умерла беспричинной смертью – захотела, знаете ли, и померла. Тогдашний ректор Норман Фуфел, коему и в подмётки не годится нынешний, очень заинтересовался изобретением Зюзикуса, похвалил его, погладил по головке, вручил премию… а через месяц уже все и забыли про яд. Затем нагрянула, как и следовало ожидать, «Серость Империи», все записи и сам яд были конфискованы (хотя сам Гекс выразил благодарность Зюзикусу за разработку столь полезнейшего яда), и само дело как-то благополучно скончалось. Осталась только эта заныканная скляночка, до которой таки не добрались серые ищейки. Хороший яд, действующий мгновенно, стоит только вдохнуть хотя бы одну пылинку смертельной пудры.
Зюзикус аккуратно поставил пузырёк с ядом на стол и достал из ящика стола белую маску. Маска отлично закрывала рот и нос, однако изрядно пованивала – кажется, кого-то стошнило аккурат в маску. Не обращая внимания на сногсшибающее амбре, Зюзикус положил рядом с ядом конверт и принялся что-то выписывать на лицевой стороне конверта. Затем он откупорил пузырёк и высыпал большую часть содержимого в конверт. Профессор хихикнул, когда печать отделила послание от мира. Он устало вздохнул, посидел в задумчивости несколько минут, после чего решительно сорвал маску, высыпал, задержав дыхание, остатки ядовитой пудры бледно-зелёного цвета прямо на стык указательного и большого пальцев левой руки и с наслаждением втянул в обе ноздри губительное облако. Подействовало моментально. Профессор хохотнул, выпустил зелёную пену изо рта, которая перемешалась со струйкой крови из носа, вцепился в стол синеющими руками… и затих. Последнее испытание яда – испытание на человеке – прошло успешно. В тесной и затхлой каморке повисла мёртвая тишина, нарушаемая только капанием кровавой слизи на пол. Конверт, на котором нервным почерком Зюзикуса было выведено: «Нашему дорогому вождю и учителю товарищу Ж. Живкину. ЛИЧНО», слава богам, не запачкался.