Рыбовод : Моя жизнь в вашем МЕТРО

Странные вещи может сделать с человеком профессия. Результаты могут быть прямыми и обратными. Обратные – парадоксальны, и более приметны; прямые – обыденны и неизвестны никому. Цирковой клоун в быту оказывается мрачным и желчным человеком, а рабочий по уборке мусоропровода – тонким ценителем и знатоком природы.

Радужная форель никогда не обладала ни лёгочным, ни, разумеется, голосовым аппаратом. Так же молчаливы толстолобики, белые амуры, осетры и карпы; рыба никогда не повысит голоса, но она и не вступит в беседу. Кроме того, производство рыбы капиталоёмко, однако не трудозатратно. Километровые периметры садков легко может обслужить один человек на маленьком тракторе, дважды в день разбрасывающий корм. Только он да пара сторожей, вот и всё постоянное население рыбохозяйства.

Со временем, от хронического безлюдья на работе, я стал замечать за собою изменение отношения к людям - как к представителям и символам общества. С одной стороны, к людям я стремился, поскольку испытывал недостаток в общении; с другой стороны – людей я робел, потому что сильно отвык от них, и не ждал доброго отношения, ибо за что ? Я чувствовал себя нехорошо, нехорошо физически, когда ко мне приближался незнакомый человек ближе, чем на пятьдесят метров; и эта дистанция неудержимо увеличивалась.

Такое состояние безусловно закончилось бы тяжелым неврозом, если бы мне не удалось найти эффективную терапию. Я смог переломить ситуацию и задавить надвигающуюся катастрофу шоковым методом – насильственным, противоестественным пребыванием в ТОЛПЕ. Забегая вперед, скажу, что результаты оказались блестящими и недуг покинул меня навсегда.

Получив по работе необходимость ежемесячно бывать в Москве, я не стал, хоть и имел большой опыт, передвигаться по городу на автомобиле, я просто бросал сначала «Форд-транзит», а сейчас «Бычок» у станции «Улица Подбельского» и спускался в метро. И так выполнял все дела, не связанные с доставкой груза – через метро.

Вот уж где я находил ТОЛПУ, находил, вначале внутренне съёживаясь, а со временем расправляясь. Толпа менялась за эти годы, и сейчас она не та, что 10 лет назад, а уж как она изменилась за 20… В детстве мы играли в метро – «Кто первым увидит генерала». Ведь у нас на Севере армейский капитан был очень большим человеком, а майор – редкой птицей. Сегодня нету в метро генералов, а раньше пара-тройка обнаруживалась за день.

В юности мы жадно разглядывали в метро московских девчонок, броско заметных особой красотой «мешанок» - красотой населения, образованного фантастической смесью славянства (и не только) разных частей гигантской страны. Таких «мешанок» кроме Москвы я встречал ещё на Урале, втором, после столицы, плавильном котле и перекрестке народов, и яркая эта красота уверенно спорила с чудной, тончайшей красотой беспримесных этнических типов русского Севера или Дона.

Сейчас таких девчонок стало меньше, однако они не перевелись, конечно, вовсе. И поэтому разглядывание девчонок немного скрашивало подавляемую мной фобию.

Вторым развлечением было угадывание и наблюдение сумасшедших, которых в Москве очень много, а в метро особенно много, ведь таким людям трудно заработать на автомобиль и даже получить медицинскую справку для вождения.

Пожалуй, самым впечатляющим образчиком стал приличный, лет пятидесяти, гражданин в темном костюме и чистом полосатом галстуке. Он сидел в полупустом вагоне и чинно изучал «Финансовые известия», бросающуюся в глаза газету на особой бумаге тускло-абрикосового цвета. Читал он именно ту страницу, на которой невероятно мелким шрифтом напечатаны фондовые индексы, биржевые цены на металлы и разнообразные фьючерсы.

Изучал гражданин эти цифры очень тщательно, делая таинственные пометки прямо в газете. Потом он не спеша особым образом свернул лист и осторожно, стараясь, чтобы было ровно, оторвал таблицу с пометками от листа; ведь ножниц у бедняги с собою не было. Отделенную таблицу, размером с ладонь, гражданин свернул вчетверо, очень аккуратно порвал на крохотные, с копейку величиной, клочки и спокойно эти клочки упрятал в спичечный коробок. Коробок зажал в кулаке, звонко кулак поцеловал, и невероятно довольный спрятал коробок в карман.

С такими попутчиками я ощущал себя вполне здоровым человеком.

В последние два года терапии я частенько менял свои подземные маршруты, чтобы по просьбе нашей бухгалтерши встретиться с её дочкой, студенткой МИРЭА, и передать девчонке деньги и посылки от родительницы.

На этой ветке я обнаружил, сперва с удивлением, а потом с метафизической обреченностью на абсурд, одну закономерность. В какое бы время я не ехал, хоть чаще я ездил по утрам, можно было выйти для встречи со Светкой, и наткнуться на мощный скандал в соседнем вагоне.

Видимо, развивающийся уже давно, скандал выплескивался на перрон, и представлял собою клубок хрипящих, вцепившихся друг в друга тел, клубок, из которого высовывались кулаки с разбитыми казанками, падали клочья волос и одежды, мелькали взгляды то полупьяного быдла, то презирающего всё и всех интеллигента с нордическим блеском зрачков, вылетали пряжки каких-то рюкзаков, какие-то серьги, осколки пивных бутылок и ошметки книг с руническими заголовками; кричали - «У Вас ложное впечатление... извольте встать!», «Нишкни, гнида...», «Эль-200?» и два юных мента с дубинками бежали к вагону от эскалатора.

Конечно, это пиздили Ваню Христофорова.