Дикс : Дорожка

- Но ведь ты слабоумный! - с плохо скрываемым презрением воскликнул Наум.
- Слабоумный - не слабоумный, а сейчас тебе свою песенку спою, и ты её потом из головы волчьими когтями не выцарапаешь! - на выдохе выпалил Петрушка и принялся петь, широко раскрывая красный рот:
- А Я ВСИО ЛЕТАЛА А Я ТАК И ЗНАЛА БУДУ БУДУ ТВОЯ ДА ДА ДА!!!!!!
- АААА!!! - завопил Наум и, зажимая уши руками, ринулся прочь по лесной дорожке.
- Я тебе позже в Телеграм напишу! - кричал ему вслед Петрушка своим гнусным дребезжащим голосом.


Сперва Наум бежал быстро, а затем медленно, потому что выдохся, пока не перешёл на шаг. Перейдя на шаг, он и вовсе остановился. Дорожка исчезала в чаще, продолжая всё также беспорядочно петлять среди заплесневелых тополей, как и полчаса назад, когда седой только вошёл в Тошнотворный лес.
К Науму пришло осознание, что так просто эту клятую дорожку не покорить. Её нельзя просто пройти, её надо понять.

А как понять?
За спиной послышалось надсадное пыхтение. По дорожке, вслед за Наумом, топал толстый турист в грязной белой майке и красной кепке.

"Бомжара" - подумалось Науму. Но подоспевшая следом мысль поправила предыдущую "Это я в виде презрения свою агрессию на окружающих изливаю, а агрессия исходит из моей слабости и трусости". Пристыдив себя таким образом, Наум набрался решимости и воздуха в лёгких, и спросил прохожего.

- Дяденька, как вы рассчитываете пройти эту дорожку?
- А чё.. ну хуле - неразборчиво ответил бесполый безвозрастной турист, недобро зыркнув на Наума из-под красной кепки и тут же спрятал взгляд. Науму в глаза бросились плесень и мох, растущие на кепке туриста, и седой подумал, что тот видимо идёт уже достаточно долго.
- Тут кажется должно быть другое решение. Я имею ввиду, надо "понять" эту тропинку, тогда она и закончится.
- Понять? - на выдохе повторил турист, глядя на Наума водянистыми невыразительными глазами. - Хуле тут понимать, идти надо. - И, пыхтя, продолжил движение.

Седой отошёл в сторону и, присев у дерева, уставился на гусеницу, грызущую капустный лист.
- А я не хочу просто идти. Мне интереснее постараться понять.
- Ну так.. мммм.. понимай.. мммм.. - ответила гусеница, чавкая сочным листом. - Кто ж тебе... мммм.. запрещает.


- Дорога-дорога, ты знаешь так много, о жизни такой непростой - послышался приближающийся пердёж батареечной радиомагнитолы Ежевика.
- Дорога-дорога, осталось немного, я скоро приеду домой - пело неведомое любэ.

Вскоре на тропинке показалась группа спортсменов-физкультурников - у одних не было рук, у других не было ног. Кое-кто не имел головы.

Наум молча смотрел на спортсменов: безногие ползли по земле, а безрукие шли рядом. У одного из безруких на плече стоял магнитофон, прикрученный к шее проводом от утюга.

Когда процессия проходила мимо сидящего Наума, один из спортсменов обратился к седому: не сиди долго на холодной земле, яичники простудишь.
- А.. я.. ну я.. - не нашелся что ответить Наум, но физкультурник и думал его слушать. Выплюнув свою фразу, он отправился дальше. Наум мысленно порадовался тому, что не надо придумывать достойный ответ.

Когда физкультурники скрылись, седому подумалось, что всё же их процессия несколько странновата.
Отчего например безруким не катить за собой тележки, в которых сидели бы безногие?
С другой стороны, таким образом безногим было бы легче, а безруким тяжелее. Спрашивается, зачем безруким такая радость?
А с третьей стороны - Наум пошёл глубже в рекурсию, рискуя впоследствии из неё не выбраться, забыв с чего начал - с третьей стороны, безногим намного тяжелее "идти" без ног. И если бы безрукие их везли, безруким было бы не намного тяжелее их везти. -- Да что я себе-то, словно слабоумному растолковываю то, что и мне и так ясно? - раздраженно одернул себя Наум.
Но, возвращаясь из рекурсии на один шаг вверх, разве не было бы справедливее безруким везти безногих? - не желала отвязываться навязчивая мысль. - А что такое справедливость? Почему полноценные коты не носят мышей безногим котам, например? Конечно, если они не близкие родственники. Не означает ли это, что в естественной природе, не захламлённой выкидышами абстрактного мышления, не существует никакого понятия справедливости, и оно имеется только у людей? А в случае наличия его лишь у людей, заслуживает ли оно вообще столь пристального внимания? Почему бы просто не руководствоваться здравым смыслом. Если безрукие спортсмены не везли безногих, значит они не видели в этом никакой выгоды для себя, даже косвенной..

- И ты не можешь винить их за это, кто ты такой вообще - закончил Наумову мысль вынырнувший из чащи Петрушка.
"Бля, снова он здесь" - Наум вскочил на ноги. Впрочем в появлении Петрушки был и позитивный момент - от столь глубокомысленных рассуждений у Наума уже начала было заболевать голова и седой втайне порадовался тому, что произошёл такой резкий и необременительный выход из рекурсии.

Только тут он заметил, что на Петрушке надета сочащаяся слизью куртка из слизистой влагалища. Тошнотворно воняло сырой рыбой.
- Нравится?! - звонко воскликнул Петрушка, перехватив взгляд Наума - Сам шил!

И, не сдержавшись, он пошёл было выламывать на тропинке коленца, но сослепу провалился в открытый люк. Некоторое время Наум слышал глухие удары и потрескивание ломающихся костей, после чего колодец затих, и нарушенное было спокойствие воцарилось с утроенной силой, так что у Наумушки зазвенело в ушах.


Вторая серия


Дальнейшие попытки установить контакт с Петрушкою к успеху не привели. Казалось, лохматый озабочен исключительно своей новой слизистой курткой да проблемами физического характера, неизбежно возникающими при падении в открытый колодец.
Из глубины леса послышалась поражающая своею унылостью музыка. Через четверть часа, когда даже Петрушка со стонами выбрался из своей западни, на тропинку вышел рыжий горбатый шотландец в юбке испачканной в сметане и с огромною волынкой наперевес. Волынка была, к слову сказать, из свиной кожи и дурно воняла. Однако это не смущало горбуна и он изо всех сил надувал меха, выдавая на выходе из латунных трубок столько мерзкое верещание, что передёргивало и перетряхивало даже Петрушку.

- Вы чьих будете? - освободив губы от трубки и отплевавшись в траву, поинтересовался шотландец. При этом его голубые глаза так сильно косили, словно он был повержен самим Рокки Бальбоа (и не единожды), а Наум решительно не мог определить на кого из них двоих с Петрушкою шотландец в данный момент смотрит.

- Я из второй серии - продолжил шотландец таким деловым тоном, словно он и шёл на встречу с ребятами через весь лес.
Седой повторно порадовался тому, что не надо придумывать ответ. И вновь заметил в себе неприятные мысли, льющиеся потоком необоснованных оскорблений в адрес подозрительного шотландца.

- Какой ещё серии? - спросил Петрушка, чисто для виду, чтобы изобразить из себя самостоятельного персонажа и развеять в себе унизительное ощущение от того, что в разворачивающейся бытовой драме он не играет совершенно никакой роли.

Шотландец проигнорировал его вопрос. Хотя косящие глаза рыжего напротив предполагали повышенный интерес именно к Петрушкиной особе.

Наум вообще не хотел поддерживать и развивать оную беседу. Его настораживал неприятный тяжелый запах, идущий из-под юбки шотландца. На фоне его меркла даже вагинальная куртка Петрушки.

- Вам кажется что я бред несу - продолжил шотландец, кося глазами изо всех сил. - Тогда я сразу же заиграю дальше.. - и его облезлые губы потянулись к потемневшей латунной трубке, служащей для накачивания воздухом мешка из свиной кожи.
- Нет, нет! - взмолился Наум, заодно вспоминая одного полоумного трубача, который скрежетал со своей дудкой по углам и подворотням, пока его тихо не зарезали. - Мы просто не понимаем, что вы от нас хотите! Вообще всё такое странное, я устал от этого - Наум заметил, что изображает обиду и ему самому стало противно, а потому он добавил более твёрдо: - Скажите прямо и без увиливаний, о какой серии речь!

- О второй. - отрезал шотландец кусок колбасы, вытащенной из-под своей юбки, и принялся устраиваться на пикник. - Тошнотворный лес не лучшее место для пикника, как вы могли бы заметить, но ничего не поделать - настало время для ланча.

- Значит вы здесь для того, чтобы известить нас о том, что наступила некая вторая серия? - звонко проорал оживший Петрушка, который до этого стоял словно в оцепенении. Шотландец снова проигнорировал его вопрос.
- Но где же тогда у неё начало и конец?! - снова возопил Петрушка. - Жизнь аки река окаянная с плывущей по ней мусором, там нет места для разрывов на серии и рекламы.
- Хуй там плавал - угрюмо откликнулся шотландец, укладывая колбасу на собственную ладонь как на хлеб и щедро поливая кетчупом, выжимаемым из рыжей бороды.
- Существование твоего бренного тела непрерывно, а сознание твое прерывно. Оно возникает эпизодически, словно с трудом пробивающийся в радиодиапазоне тухлый сигнал из далекого космоса. - Шотландец взглянул неизвестно на кого своими безумными глазами и с хрустом откусил кусок собственной ладошки с колбасой. Наум явственно ощутил мороз сползший вниз по его спине и замерший на копчике. Впрочем, шотландец никак не отреагировал на произошедшее. Он продолжил с чавканьем поедать собственную ладонь и колбасу на ней, хрустя сухожилиями и пачкая рыжую клочкастую бороду в кетчупе и крови.

Седой посмотрел на Петрушку. Тот стоял все также недвижим, словно декорация. Затем Наум посмотрел на себя, достав из кармана крохотное эбонитовое зеркальце. Держать приходилось крайне аккуратно, дабы не загнать его себе под ноготь, как случалось в школьные годы чудесные.
"С чего вдруг я должен тут стоять и наблюдать всю эту дрянь?" - подумалось Науму. Поэтому он, ничего не говоря, просто развернулся и пошёл по тропинке прочь.


- Кстати, - сказал Наум на ходу сам себе, за неимением других собеседников. - А почему во всех "мудрых" книгах идеи подаются в таком убогом виде - только мутными намёками, да без полного раскрытия истинной идеи автора?
- А потому, - отвечала ему плетёная корзина с грибами, стоявшая у полуразложившегося трупа грибника под малиновым кустом, - что нет никакой чётко определенной истины. Создание любого подобия назидательного учебника на подобную философскую тему видится верхом кретинизма для её же автора, если он хоть сколько-нибудь умён.
- Какого ещё учебника? - спросил Наум, остановившись у корзины и рассматривая красную пластиковую шляпу грибника.
- Ну если я тебе щас за жизнь излагать начну, в духе, мол, жить надо так или не так - чё ты, начнешь жить по моему руководству? - грубо поинтересовалась корзина.
- Не знаю, может и буду - буркнул Наум.
- Не будешь ты нихрена, это только слова. - огрызнулась корзина. - Еслиф ты вышеописанное способен понять, то для тебя эти истины и так уже открыты, так что книжка служит лишь для развлечения. А если не понимаешь - так и не поймешь ничерта, даже не напрягайся.
- Ладно. - согласился Наум. И присел у корзины:
- Тётя корзина, а где эта дорожка заканчивается?
- Там где тебя нет - загадкой ответила корзина и с тех пор прекратила с седым всяческие контакты. Полуразложившийся грибник начал казаться Науму более разговорчивым чем она.

Подивившись откровению, полученному, вероятно, от самого бога, через простую грибную корзину, Наум встал и, хрустнув коленками, отправился дальше.


Третья серия


Дорожка привела седого к поляне, на которой лежали бухие медведи в черных фраках, вокруг валялись битые горшки из-под мёда, а посередине стоял массивный деревянный стол, залитый последствиями бурных медвежьих возлияний. В центре стола красовалась трехлитровая банка забродившего мёда и записка на листе жирной бумаги, приколотая к столешнице мясницким тесаком.

Движимый неодолимым любопытством, Наум стал осторожно пробираться среди храпящих и пердящих тел, молясь всем богам, включая греческих, о том, чтобы медведи не проснулись.

В записке говорилось о том, что банка мёда готова для открытия всяческих сокровенных тайн, достаточно лишь сунуть в неё голую руку. Осмотревшись, Наум закатал рукав и погрузил руку в тухлый мёд. Брожение приятно согревало кожу.

Ничего не происходило.
"Ну и чё?" - подумалось Науму, и он потянул руку обратно.
"А вот чё" - рука не поддавалась. Она застряла в проклятой банке, словно её кто-то держал. Науму вспомнился нечеловеческой чудовищности эксперимент над обезьяной, поставленный какими-то извергами, который заключался в следующем: в банке лежал банан. Обезьяна брала банан, но сжав мохнатые пальцы, не могла вытащить лапу из банки, не отпустив банана. Жадной обезьяне не хотелось отпускать банан и потому она не могла вытащить лапу. Тогда обезьяна отпилила себе лапу ножовкой, разбила банку молотком и регенерировала себе новую лапу, которой и съела вышеупомянутый банан.

Наум сумлевався, что сможет регенерировать себе новую руку, а потому принялся терпеливо ждать. Но ждать было некогда и некуда, похмельные медведи уже начинали ворочаться и кататься по поляне. Их пердёж усилился многократно, поляну заполняли ядовитые газы. Трава вокруг начала жухнуть.
Склонившись к банке, Наум нервно зашептал:
- Ну баночка-стекляночка, какого дьявола тебе надо, отпусти ты меня грешного раба твоего.

На поверхности тухлого мёда стали появляться пузыри. Они лопались и из них по слогам вылетали едва разборчивые слова.
- Вопрос сперва задай, отрок..
- Ну ладно - Наум покосился в сторону. Один из медведей, не поднимая отёкших век, пошарился в кармане фрака, нашёл там аспиринку и закинул себе в пасть.
- бляяя... голова... - слышались тут и там похмельные стоны медведей.
- Короче, почему я не люблю посещать праздники! - выпалил седой первое, что пришло ему в голову.
- Потому что ты злишься на тех людей, которые там веселятся - послышалось из лопающихся пузырей.
- С чего бы мне на них злиться?
- С того, что ты сам не можешь радоваться.
- А почему я не могу радоваться? - заинтересовался кажущейся полезностью беседы Наум, забыв и думать о нарастающей похмельной угрозе.

Мёд в банке потемнел и пузыри начали выделяться активнее, генерируя новые слова и фразы более громко и разборчиво.
- Потому что ты с детства косяченый, тебе этой плоской радости, которой другие пресыщаются, недостаточно для удовлетворения. Ну и заодно, ты не уверен в себе, а отсюда скрытая агрессия к окружающим. Ещё причины нужны?
- А есть? - шепнул Наум.
- Ещё одна есть - в детстве тебя обижали и ты до сих пор считаешь, что своими обидами эти ублюдки лишили тебя уверенности и возможности радоваться жизни вместе с остальными.
- Ммм.. - задумался Наум. - А как бы мне вернуть назад.. уверенность?
- Э-э-это.. парнишь - послышался хриплый не то голос, не то рёв позади него. Наум от неожиданности дернулся в сторону, и рука с чпоканьем выскочила из банки.
Перед Наумом стоял шатающийся медведь в заблёванном фраке, с пустой упаковкой из-под аспирина.
- Я понимаю конечно, уважаемый, что вы хотели попробовать нашего замечательного мёда.. Ик! - Со всех сторон начали стягиваться другие медведи. Наум вжался спиной в стол. - Но зачем же сувать туда свои грязные.. Ик! - ЛАПЫ!

- Из-звините! - проблеял седой, с ужасом озираясь в сгущающемся кольце медведей. - Я больше не буду!
- Конечно не будешь - без особого интереса сказал медведь, запуская грязную лапу в банку с мёдом. - Потому что мы тебя сожрем.


От ужаса Наум открыл глаза и сел на кровати. Можно было бы подумать, что он там проснулся, но он не проснулся. Он просто понял что лежит на ней, а так как спать совершенно не хотел - то сел.
Медведей и поляны не было.
Кровать стояла посреди Тошнотворного леса, на той самой тропинке.

***

"Едет" - подумал седой, глядя на проплывающие мимо деревья. Кровать и впрямь ехала по дорожке.
"Получается кровать едет, а я на ней сижу. Прямо как в поезде." - подытожил Наум.

Голова гудела.
"Хватит мне уже думать, хватит" - одернул он себя, чувствуя напряжение в височных долях - "задрало думать-передумывать всякую бессмысленную дрянь".
Седой продолжал ехать меж деревьев.
"Думаю-думаю-думаю, всю свою сознательную жизнь, ни секунды покоя. И главное убеждаюсь ведь, что от моих мыслей нет почти что никакой пользы".
Почувствовав усталость в спине, Наум снова лег, и таким образом, продолжил ехать по лесу вперёд ногами.

"Карачаево-Черкессия" - подумалось ему, пока он всматривался в проплывающие над ним хитросплетения чёрных ветвей, опутывающих синеву неба, словно кровеносная система. - "Что я знаю про Карачаево-Черкессию? Что это где-то на Кавказе. Там еще Кабардино-Балкария. И вот что интересно - там так много мелких республик, а некоторые из них ещё и по два народа сразу в себе содержат. Какой в этом смысл? Почему из двух не сделать четыре, если их там уже и так двести пятьдесят?".

Чёрные ветви проплывали над головой, убаюкивая Наума. Кровать мерно подрагивала. Седой плыл по течению своей судьбы, втайне надеясь, что в этом и заключается её понимание.




06-08.10.2017
Дикс