Рыкъ : Сложные системы

Он приехали в город толи двадцать шестого, толи двадцать четвертого августа. Сразу же с поезда Алексей Геннадьевич пошел в университет и наткнулся на меня. Мне до сих пор стыдно, что я не могу припомнить точного числа приезда человека который разрушил то, чему я посвятил всю свою сознательную жизнь, и во что безоговорочно верил - матэфизику. Пожалуй, где-то это должно быть записано, но я вряд ли буду рыться в журналах – мне в некоторой степени приятно это чувство стыда.
Признаться, Алексей мне сперва не понравился: толстый, с юношеским пушком на щеках, в громадных очках, он как будто уже тогда бросал вызов прогрессу, мол «не буду делать операции на глаза - какие есть такие есть, и контактных линз не надену». Но больше всего меня поразила его походка, деланно ленивая походка человека знающего себе цену. Откуда у шестнадцати летнего юнца такая походка, откуда такой тяжелый взгляд, откуда столько морщин на вечно потном лбу? Откуда?
- Юноша, вам помочь? – спросил я этого диковинного парня, разительно выделявшегося на фоне стройных, прошедших многие пластические операции студентов.
- У меня назначена встреча с советом преподавателей в четыреста восьмидесятом классе, не проводите? А то ведь ненароком заблужусь и ищите меня в питейном потом. – было бы лучше если бы я в тот самый момент убежал от него как от чумного. Хотя и это, наверное, ничего бы не изменило.
- Так вы значит Алексей Геннадьевич.
- Вроде я. А вы как зоветесь? – наверное, всегда был у него такой тон, всегда в нем была эта наглость.
- Дерзких здесь не любят, а тех кто опаздывает ненавидят, - Алексей опоздал на встречу на 20 минут, учителя уже давно разошлись, - Эдуард Румянцев, главный учитель матэфизики, - я протянул ему руку, - Поймите здесь атомы расщепляют, здесь каждая минута на счету...
- А, ну так пойдемте скорее. Действительно, нельзя же тратить время на глупые рукопожатия, - перебил он меня и пошел прямо по коридору.
- Эй, ты куда – настолько я был ошарашен дерзостью юнца, что даже перешел на «ты», чего я никогда со студентами не допускал – Надо в другую сторону, к лифту.
- Вот видите, мы уже на ты.
Добравшись до двадцать восьмого этажа я показал ему на дверь в кабинет и, сказав «ждите там», пошел в учительскую собирать учителей. Все они были там: кто-то играл в шахматы, кто-то в го, кто-то просто пил чай и, смотря на экран компьютера, наблюдал за экспериментами проходившими двадцатью этажами ниже. Войдя, я сразу сказал, что новый гений из глубинки только что явился и покорно просил извинить его за опоздание. Я специально соврал про извинения, чтобы учителя не особо ворчали. Но они и не думали ворчать, наоборот весть они встретили с энтузиазмом и без отложения пошли в четыреста восьмидесятый. Они все очень сильно ждали Алексея и каково же было их изумление, когда класс оказался полностью пустым.
- Эдуард, - с акцентом сказал кто-то, - где же ваш гений?
- Это не мой гений, я велел ему...
В этот момента из-за парты показался клок рыжих волос, а потом и вся голова Алексея.
- Шнурки завязывал, - улыбнувшись сказал он и встал в полный рост.
- Шнурки? Последний раз я видел ботинки со шнурками лет тридцать назад, - заметил профессор Толстой. Все посмеялись и началось собеседование. Со всех сторон на Алексея сыпались разные вопросы: кто такой, сколько лет, чего желаешь, понимаешь ли, что пытаешься попасть в лучшее учебное заведение планеты, думаешь мы в тебе будем заинтересованы... но никто даже не намекнул на его опоздание, тем самым отвечая на ранее поставленный вопрос о заинтересованности.
- Скажите, Алексей Геннадьевич, это правда что вы написали книгу о детерминистическом хаосе когда вам было всего лишь четырнадцать?
- Правда, и труда это не составило никакого. Эта тема муссируется уже без малого три века и уже, если честно, пора бы ее выкинуть на помойку истории.
- Алексей Геннадьевич, но в вашей книге вы так не высказывались.
- Не высказывался только для того чтобы она была пропущена в печать. В наше время мне кажется мы все слишком много внимания уделяем науке и прогрессу.
- И вы считаете неправильным это? – с акцентом спросил профессор из Кореи
- В степени какой-то, да, - передразнил его малец и тут же прикрыл левый рукой рот, оголив при этом запястье со множеством порезов. Что-то девичье, наивное было в этом жесте, которого я, впрочем, никак не ожидал увидеть от этого парня. Про себя я его охарактеризовал как парня не глупого, но чрезмерно самоуверенного и бесшабашного, «с бесинкой». Ан нет, не прав я был все-таки, умеет еще молодежь краснеть.
Вообще, простому человеку бы показалось, что Алексей был предельно честен с перподавателями, но я, будучи первым учителем матэфизики и уже успевшим выдрессировать двадцать студентов, двое из которых недавно стали лауреатами государственной премии, чувствовал что, Алексей все же скрытничает, чувствовал, что не выйдет из него преданного науке ученого. В конце собеседования профессор Толстой повернулся ко мне и сказал:
- Эдуард, Алексей изъявил желание состоять на факультете матэфизики. Стало быть ваш ученик, вам и карты в руки. Берете под свое крыло или будем его литературой мучить? (неудавшихся и отвергнутых ученых отправляли на факультет литературы, это хоть и считалось позорным, но в тоже время было во сто крат лучше, чем быть отчисленным), - спросил он с притворной улыбкой?
- Что же, почему бы и нет.
- Но смотрите Эдуард, - профессор придвинулся ко мне поближе и перешел на шепот, что с его стороны, конечно, было неуважительно по отношению к присутствующим, - он у нас будет самым юным и надеюсь самым преуспевающим, поэтому нужно будет за ним следить хорошо.
Когда все вышли, я попросил Алексея идти за мной. Через пять минут мы поймали аэротакси и домчались до студенческого общежития. По дороге я спросил, что случилось с его левым запястьем. Он ответил, что порезался, когда играл с друзьями. На вопрос во что же он играл (дети уже давно не играли в подвижные игры, компьютер каким-то образом заменял им их), Алексей ответил: «В водное поло». Я неожиданно поймал себя на мысли, что стал привыкать к парню.
Через год он стал мне как родной. Так разительно он выделялся из толпы других студентов, что иногда даже казался более живым и подвижным, не смотря на свою ужасную полноту и вечную одышку. По успеваемости он тоже всех обгонял. Симбиоз математики и физики, под названием матэфизика, он знал на отлично и вскоре ему уже не понадобились мои наставления. Единственное, что меня тревожило – это незаживающие раны на его запястье. Да и вообще с каждым днем его поведение становилось все более странным – он бросил свою девушку, которой чуть ли не пел серенады, начал задираться на Юкумото, другого даровитого ученика из Японии, который проектировал машину времени и подавал огромные надежды. Да много чего он натворил за свое пребывание в университете – «нечаянно» испортил два очень дорогих аппарата, «нечаянно» выпустил подопытных клонированных обезьян... И все это сходило ему с рук – аппараты починили, обезьян отловили – и все это его очень огорчало. Во время когда весь университет праздновал поимку обезьян, он отсиживался в питейном... Одним словом все это было очень странным и в, какой-то мере, даже пугающим. Однажды, я попросил его остаться и показать мне свою руку – на внешней стороне запястья не было ни одного живого места, казалось – это было не запястье, а один большой кровоточащий шрам.
- Опять в водное поло играли?
- Да.
- Немедленно иди ко врачу, - сказал я менторским тоном и с удивлением заметил, что уже во второй раз перешел на «ты»
- Да, непременно схожу. Сейчас же.
- Вы мне это говорите уже целый год. Я иду с вами.
- Нет, у меня эксперимент. По уставу не имеете права отрывать ученика от эксперимента. До свидания.
Устав есть устав и ослушаться его я, действительно, не имел права. Алексей это прекрасно знал. Эксперимент же действительно был, однако, я не уверен, что именно он делал, с чем экспериментировал, но мне точно было известно что название его презентации (в конце каждого года студенты университета проводили презентации, эти презентации привлекали огромное внимание СМИ и все чаще и чаще считались мерилом общемирового прогресса) было «Игры со сложными адаптивными системами». Ничего интересного это названия не предвещало, но у меня было какое-то странное чувство...
Через пару недель начались презентации. Много было чего интересного и незаурядного, но весь учительский состав ждал Алексея Геннадьевича. Это было видна по их лицам, некоторый даже зевали. И вот он вышел.
Свою речь он начал издалека. Перед ним на стенде стояла внушительная гора из песка, над ней свисала с потолка железяка стилизованная под женскую руку с пальцами собранными кулаке.
- В семь лет я легко множил трехзначные числа в уме, - послышался его монотонный голос, - в четырнадцать я написал первую книгу, в пятнадцать вторую. И я до сих пор не пойму на х... зачем я это все делал, - нет он не был пьяным, наоборот казался на редкость собранным, красные усталые глаза выдавали множество бессонных ночей, по лбу текли капли пота, - Товарищи, сегодня я буду говорить о сложных адаптивных системах. Посмотрите на этот стенд с песком, сейчас этот тупой робот-рука, вернее...кгх...рукаробот, - он улыбнулся, - будет кидать на гору по песчинке.
Первая песчинка упала. Потом вторая. Третья. Что же ты задумал Алексей, проносилось у меня в голове. К чему этот эксперимент с песком, кочующий из одного учебника по матэфизике в другой, ведь его делают в детских садах. Этому ли ты научился за год. Пятая. Седьмая. Двадцатая. У Алексея, ко всеобщему удивлению, в руках появился нож, все подумали, что он нужен для презентации. Двадцать шестая. И наконец - лавина. Ручеек песчинок начал сбегать с пика горки.
- Так же и наши мысли. Накапливаются в голове, а потом – Лавина. Взрыв, - продолжал Алесей, - и во мне накапливались мысли. Они и были этим пресловутым «неожиданным свойством». Кажется, что все бегут за прогрессом, а что этот прогресс есть? – учительский состав начинал покашливать, намекая, что вся его речь начинает смахивать на что-то асоциальное, - Раньше, триста лет назад, четыреста, у нас был Бог, сейчас наш Бог – инкубатор. Раньше была метафизика, сейчас матефизика, раньше литература, теперь... Раньше... Раньше было жить лучше.
Я вдруг понял отчего у него эти порезы на руке. Я вдруг понял что он задумал.
- Люди, нам не нужен прогресс, нам нужны зеленые холмы. Нам не нужны Юкумоты, нам нужны Достоеские... Люди я не первый кто решительно говорит нет прогрессу, который ведет в никуда. Я не первый, кто хочет вернуться в прошлое. Я не первый, кто протестует. Но я первый кто ум...
Сейчас, через двадцать лет после случившегося, мне до сих пор снится как он полоснул себя ножом по горлу. Как сбежалась к нему толпа, как подлетели камеры на дистанционном управление. Я до сих пор помню агитплакаты: «Не становись пьяницей как Алексей, лучше посвяти себя науке», «Прогресс - свет». Да, его сделали пьяницей посмертно. Пытались очернить. Смешать с грязью. Но этого и не надо было делать. Не надо было суетиться: никто не сомневался в прогрессе, никого не взволновали его слова, его протест. И только я, будучи уже старым, понимаю, что вместе с Алексеем умерла и моя вера в прогресс. Вместе с ним умерла матэфизика. По крайне мере для меня. Зачем мне робот, который чистит мои ботинки? Зачем мне компьютер, который за меня все делает?
Еще, мне снится водное поло, которого я никогда не видел, кроме как на картинках в энциклопедии. В которое никогда не играл.