Братья Ливер : Крюк (II)

Дни тянулись чередой – одинаковые, блеклые и медленные, как вагоны грузового поезда во время манёвров. Боль отступала, но уродливая маска намертво въелась в лицо, кадык утонул в складках кожи. Мозг тоже вёл свои странные игры, дурача Олега, таская его по лабиринтам мыслей, которые изматывали, угнетали, но никуда не вели. Так однажды Мясник целый день провёл, размышляя о том, что лучше, значимее, идеальнее – груша или трансформаторная подстанция. В другой раз он отковырял все плинтусы и потолочные карнизы в квартире: его распирало от уверенности, что под ними, замаскированное пылью и припрятанное в каркас из паутины, таится нечто важное, что должно быть обнаружено и явлено человечеству.
Ослабевшая боль позволила Олегу начать высовывать нос на улицу. То, что на него будут смотреть как на безобразное насекомое, перестало беспокоить. Он даже освоил замешанную на мстительном веселье забаву – якобы случайно задевать прохожих, останавливать их с расспросами, вклиниваться в давку метро.
Не покидало ощущение нереальности происходящего. В привычных декорациях разыгрывалось незаявленное в афише представление – бессмысленное, бессвязное, страшное. В какое бы время он не вылез из дома, улицы всегда были затянуты пеленой сумерек. Палитра реальности размылась и облезла: серыми были даже рекламные вывески и светодиодные нимбы над входами в бары. В одном переулке он каждый раз видел толпу странных крикливых типов, которые буйно приплясывали вокруг вертикально закреплённого на постаменте огромного двухметрового молота. Олег кутался в ворот куртки и почти физически чувствовал, как кто-то сквозняком шуршит вслед за ним, то отдаляясь, то подступая почти вплотную, обдавая затылок ледяным дыханием. Оглянуться не хватало духу.
К симптомам своей болезни Олег более-менее привык, приучившись сосуществовать с ними. Зато выработать иммунитет от мыслей о «крюке» никак не удавалось. В голову лезли живописные картины предстоящих стадий умирания, по ночам часто снился Джей. Посередине его лица зияла огромная дыра, из которой торчали наружу кости черепа. То и дело, словно спохватываясь, Джей пытался закрыть её руками и кричал, что «крюк» оторвал ему нос.
В конце концов, всё это стало невыносимым. Тогда Олег решился и набрал номер Домнина.
- А, салют, - голос в трубке не выдавал особой радости. – Как здоровье?
Домнин тесно общался с покойным Джеем. Теснее было уже некуда – иногда они спали в одной постели. Олег решил обойтись без предисловий:
- Нормально. Ты это… Расскажи мне, кто такой Филин?
Олег терпеливо выждал взятую собеседником долгую паузу, слушая его сопение в трубке.
- Филин? – наконец отозвался Домнин. – А тебе зачем? Хотя, чё там… В общем, я и сам мало что знаю. Загадочная фигура. Такой… злокачественный ёжик в тумане. Знаешь, думаю, лучше с ним не связываться.
Усилием воли разбив прокатившуюся вдоль позвоночника холодную волну, Олег спросил:
- Ты можешь найти мне его координаты?
Домнин перезвонил назавтра ближе к вечеру и вместо приветствия заявил:
- Если что, ты узнал это не от меня. Ясно? Записывай…
Дозвониться по оставленному Домниным телефону не удалось – механический голос заявил, что номера не существует. Оставался адрес – Обрывная, 7, квартира 144. Олег никогда не слышал о такой улице, но, тем не менее, нашёл её на карте – извилистый аппендикс микрорайона на другом конце города. Мясник не очень хорошо представлял себе цель визита, но откладывать его на завтра не стал. Подумав, на всякий случай прихватил из тумбочки надфиль и сунул его в карман куртки.
Улица привычно тонула в сизом сумраке, фонари источали болезненный желтушный свет. Несмотря на то, что такси собрало все пробки, за время поездки так и не стемнело – как будто кто-то, таящийся в клубАх смога и выхлопов, поставил световой день на паузу. Водила тормознул на замусоренном пятаке у ларька с шаурмой и заявил:
- Всё, внутрь района не поеду. Там дороги нихера нету, зато чертей всяких полно. Как-то мне там в стекло шмальнули, другой раз с ножом кИдались. Нормально - дойдёте, наискосок через дворы, минут пять.
Выбравшись из тёплого салона в промозглость сумерек, Олег осмотрелся. Не хотелось думать, что Домнин его обманул, но основания для таких подозрений прорисовывались всё чётче. Местность никак не походила на среду обитания «загадочной фигуры», имеющей доступ к фармакологическому Граалю наряду с арабскими шейхами.
Вокруг в пределах видимого простирались серость и бесприютность люмпен-пролетарского гетто. Со всех сторон Олега обступали облезлые коробки пятиэтажек, вокруг них высились курганчики мусора, который здесь, видимо, вышвыривали прямо из окон. Стройка за забором пребывала в состоянии клинической смерти. Где-то невдалеке отрывисто перекликались локомотивы.
Олег поёжился и, озираясь, побрел искать накарябанный на бумажке адрес. Кирпичное девятиэтажное уродство, куда лежал его путь, удалось найти почти сразу. Этот вывих архитектурного вкуса угнетал даже сильнее, чем остальные элементы пейзажа и, кажется, представлял собой нечто вроде малосемейки. У подъезда топтался подчёркнуто местный, почти сливавшийся с облупленной стеной мужичок. Когда Олег поравнялся с ним, мужичок вдруг проворно схватил его за руку и зашипел:
- Пшшшш! Пшшшш… Слышишшшь? Скрипит, слышишь? Это стены плачут. Стены как стены. Плачут, как плачут… Скрипы стенают. Плачи…
Рывком высвободившись, Олег отскочил в сторону. Хоть тип и был явно не в себе, его слова почему-то убеждали и вызывали смятение. Из подъезда выползала скрюченная Г-образная старуха, и Олег юркнул в открывшуюся дверь.
Лифт не работал, зато, на удивление, в подъезде горел свет, и это несколько успокаивало. Мясник постоял на площадке первого этажа, чтобы собраться с духом и, возможно, решить, с чего начать разговор. Он с полминуты читал надписи на стенах, задрал голову, разглядывая сталактиты из обгоревших спичек. Так ничего и не придумав, начал подниматься. Несло мочой, стены местами покрывал слой копоти, как будто здесь жгли костры. Ситуацию усложняло то, что на лестницу выходили не двери квартир, а продуваемые сквозняками общие коридоры. Поэтому Олег только смутно догадывался, на каком этаже могла оказаться квартира сто сорок четыре.
То, что кто-то спускается по лестнице ему навстречу, он уловил внезапно прорезавшимся чутьём даже раньше, чем услышал это. Просто буром ворочавшаяся в нём тревога без видимых причин стала эволюционировать в ужас, по коже, вздыбливая волоски, побежал холод. Олег остановился на площадке между пятым и шестым этажами, стал прислушиваться. И действительно: через несколько секунд над головой раздался и начал нарастать тяжёлый топот по ступеням. Разметая пыль и окурки, сверху вниз по лестнице унёсся порыв ветра. Мясник попробовал списать эту странность на разгулявшееся воображение, но тут же услышал, как на первом этаже захлопали, будто треплемые ураганом, незапертые створки почтовых ящиков.
Олег вытаращил заливаемые пОтом глаза, судорожно сжал рукоятку надфиля в кармане и начал пятиться. Что-то массивное с противоестественной быстротой спускалось по лестнице, отмахивая пролёт за пролётом. В нос вдруг ударил смрад, напоминавший запах горелого тряпья, который с каждой миллисекундой становился всё острее, удушливее. Посыпался похожий на золу порошок, как будто сверху набегу вытряхивали пепельницу. Парализованный шоком, Олег задрал голову и увидел как по перилам, двумя этажами выше, скользит костлявая и будто обугленная, в чёрном налёте, кисть руки.
Волна паники, наконец, выдернула Олега из ступора и, перепрыгивая по несколько ступенек сразу, он понёсся вниз. Мясник одолел пару пролётов, когда на четвёртом этаже, к которому он приближался, несколько раз конвульсивно моргнула лампочка. Вслед за этим лестница, по крайней мере, обозримая её часть, потонула в темноте, которую лишь слегка разбавляли сизо-серым грязные окна подъезда.
Тут же сверху пролегли две дорожки света – как будто то, что неслось у него за спиной, зажгло фары. Бежалось теперь намного медленнее, и Олег почувствовал над плечом свистящее дыхание, запах гари сгустился в плотное облако. Мясник издал вопль бессильного, детского отчаяния. В тот же миг, неудачно наступив, он подвернул стопу и колобком покатился по лестнице. Удар головой о бетон расплескал в глазах алые брызги. Олег увидел наползающие на него световые полосы и скачущую по ступенькам фигуру – огромную и разлапистую, по очертаниям похожую на какой-то невероятный раздутый вширь канделябр с ногами-подпорками. Рассудок выстрелил предельно яркой вспышкой ужаса и перегорел.

Телефонная будка словно бы висела в вакууме – за стеклом насколько хватало глаз простиралась прозрачная и слегка подрагивавшая, как холодец, пустота. Было тесно, и не хватало воздуха. Теребя клочок бумаги с криво выведенным номером телефона, Олег прильнул ухом к трубке.
- Алло, - ответили ему после череды заунывных длинных гудков.
У Олега пересохло во рту, на несколько секунд он разучился говорить.
- Я слушаю, - произнёс тот, кто ответил на вызов. Стало окончательно ясно – не показалось. Это был тот же ровный голос автоинформатора, который сообщил Мяснику о смерти Джея.
- Да. З-з-здравствуйте, - выдавил Олег, пытаясь успокоиться. Мысли разбегались как потревоженные тараканы.
- У вас три минуты, - сообщил голос. – Есть вопросы – задавайте.
- Да, конечно, - заторопился Мясник. – Скажите, «крюк» - что это? Это из-за него всё, да?
Без всяких пауз говорившая с Олегом сущность ответила:
- «Крюк» здесь не при чём. «Крюка» вообще нет. Причина всего – в вас. Только в вас.
Хотя ничего ещё толком не было ясно, Олег почувствовал себя так, как будто из его утробы достали чугунную гирю. При этом беспокойство, что его сейчас же раздавят какой-то новой страшной правдой, ещё не развеялось. Олег огляделся: снаружи будки по-прежнему расстилалось никем не нарушенное хрустальное ничто.
- Ваше сознание, которое вы столько лет собственноручно разлагали и растлевали, само запустило эту программу, - продолжал голос. – Можете считать это местью разума, можете – защитной реакцией. Ваш мозг отравился тем ядом, который вырабатывал сам. Симптомы разрушения физического тела, крах взаимоотношений, обезображивание реальности и всё остальное, что вы переживаете – это материальные проявления того художественного мира, который вы создавали годами. Уродливому содержанию – уродливая форма. Всё логично.
Олег с трудом сглотнул набежавшую клейкую слюну и смог только невпопад переспросить:
- Дэ?
- Да, - спокойно ответил голос.
Олег понимал: от того, что он услышит дальше, зависит всё. Противная мелкая дрожь гуляла по телу. Он даже зажмурился, когда всё-таки заставил себя задать следующий вопрос:
- Скажите… Я могу?.. То есть, ещё можно что-то сделать?
Впервые за время разговора собеседник надолго замолчал. Тишина в трубке прессом давила на барабанные перепонки.
- Можно, - наконец оборвал пытку голос. – Для этого надо перепрограммировать мышление, выйти из деструктивной системы координат, перестать разрушать себя и те элементы окружающего мира, до которых вы можете дотянуться. Прекратить юродствовать на потребу толпе. По возможности затереть как можно больше следов своей прежней деятельности. И пробовать реабилитироваться в глазах мира и самого себя. Пока всё.
Цена спасения оказалась такой смехотворной, что Олег начал всхлипывать от нахлынувшего облегчения. В безэмоциональном, чеканящем слова голосе переливалась гармония сфер.
- Простите, а можно узнать, с кем я ра…, - Олег оборвал себя на полуслове, подумав, что лишнего лучше спрашивать. – Нет-нет, не надо. Ничего не надо. Большое спасибо! До свидания.
Трубка попрощалась гудками, и Олег пристроил её на рычаг. Какое-то время он ошалело стоял, уткнувшись лбом в стекло. Потом телефонную будку внезапно стало мотать из стороны в сторону. Откуда-то долетали ритмичные вскрики:
- Э! Э! Э! Э!..
Олег поднял глаза и обмер – снаружи, впечатавшись перекошенным лицом в стекло, будку непостижимым образом раскачивала старуха с «химкой» цвета свёклы. Мясник видел её всего несколько секунд, после чего сощурился от внезапно включившегося света. Затылок ощущал что-то твёрдое и холодное. Старуха теперь нависала над Олегом и остервенело трясла его за плечо. Встретившись с Мясником взглядом, она оскалила позолоченные коронки:
- Ну сла-а-ава те, Господи, мущщина, очухались! Встать сможете? Голову ушибли сильно, не? Скорую вызвать?
Олег понял, что лежит на полу. Он скосил глаза в сторону и, в поле его зрения въехал кусок серой облезлой стены. Из-за старухиной причёски вырастал ведущий вверх пролёт лестницы.
- Где?.. Где я? – спросил Олег, ощущая болезненный звон в голове.
- Да у нас свет опять в подъезде вырубился, - сообщила бабка, с брезгливым интересом всматриваясь в лицо Олега. - А вы по лестнице как раз шли. Ну, видно, запнулись. Как не убились только? Вон кровь даже, по-моему… Вообще, это свинство уже со светом этим, буду писать в Жилинспекцию…
Память заработала и в режиме ускоренного слайд-шоу запустила картинки погони и настигающего ужаса.
- А где это… чудище? – промямлил Олег.
Старуха воровато огляделась и, наклонившись к Олегу, заговорщицким полушёпотом спросила:
- Люська из сотой? Так она пошла к Кумарину. До ночи не вернётся.
Олег осторожно приподнялся и сел. Кажется, падение обошлось без серьёзных последствий - зачатки боли заглохли на корню.
Собеседница поморщилась, в её глазах блеснули ледышки подозрения:
- А вы, кстати, сами чё здесь делали? Из какой квартиры идёте?
Мысленно сверившись с бумажкой, на которой был записан адрес, Мясник доложил:
- Из сто сорок четвёртой.
На секунду Олегу показалось, что женщина собирается боднуть его своей ядовитой «химкой». Вместо этого она заголосила на весь подъезд:
- Ну чё ты врёшь-то, молодой человек, а? Врёшь и не краснеешь. Это Я в сто сорок четвёртой живу. Наркоман, что ли?
Объясняться было глупо. Олег встал и начал быстро спускаться по лестнице. Звуковым сопровождением ему служили крики:
- Когда вы сторчитесь-то уже все? Других мест нету, что ли? Сколько мы будем ещё шприцы за вами выметать? Заходят как…
Олег с силой толкнул дверь, вырвался из подъезда, и его изъеденное волдырями лицо повела блаженная улыбка – вечные сумерки на улице наконец сгустились в темноту.

- Давай, Миша, я для начала в двух словах изложу концепцию, а потом вместе подумаем над наполнением, - Цукерман закинул ногу на ногу и опустил кубик сахара в чашку с кофе.
Михаил Золотов блеснул перстнем, поправляя очки.
- А в принципе, Алик, я и так более-менее догадываюсь, - растягивая гласные, заявил он. – Вахид начинает избирательную кампанию. Под это дело, как всегда, он вкидывает деньгу на всю культурно-массовую шнягу. Я так понимаю, он закажет какой-нибудь опен-эйр на тридцать тыщ рыл. Альтернативный музон, молодая аудитория, растяжки с агитацией, хэштеги «рокзамамедова», все дела. Ага?
Цукерман самодовольно ухмыльнулся:
- Моя школа! В точку, Миш. Под всю эту музыку, естественно, будет жирный бюджет. Сам знаешь: Вахид на пиар денег не считает, он свои бабосы отобьёт.
Михаил стряхнул фантомную пылинку с рукава провокационного, будто сшитого из радуги балахона:
- Чо насчёт техзадания? Кого зовём, чего поём?
- Генеральная линия без изменений. Когда хотят продать товар, его рекламируют. Каким добром торгует Вахид, ты знаешь и сам. Поэтому, конечно, никаких пердунов-моралистов. Требуется задорный и бескомпромиссный музончик для свободолюбивой, мыслящей молодёжи, плюющей на шаблоны и стереотипы. Какой-нибудь социальный протест позлее и потуманнее, свободная любовь, кайф-драйв, смехуёчки на разные темы… И всякое там трали-вали типа: «В Ра-а-астове шикарные плюхи, но лучше ширяться в Москве-е», ну или как там… Короче, Мишань, направление я тебе задал, а рынок ты уж всяко лучше меня знаешь.
Золотов польщённо хмыкнул.
- А, да, чуть не забыл, - Цукерман засунул руку под ремень и, пыхтя, почесался. - Пожелание от главного. Он просит, чтобы обязательно был этот ваш умный лабух. Ну, который ещё выступал на «Чуйском угаре» там, на разогреве у Джимми Факинга... А! Мясник же, конечно.
Лицо Михаила скривилось, как будто он отхлебнул не элитный колумбийский кофе, а помои недельной выдержки:
- Алик, ты постарайся как-то деликатно и доходчиво объяснить Вахиду, что это не получится. И, главное, Алик! Что мы здесь не при чём и ничо сделать не можем! Понимаешь, тут чо за история… Ну, ты же в курсе, что он в том году переболел какой-то лютой заразой? Ага? Так вот, после этого у него чот рубероид подтекать и начал. Короче, не играет он больше. Ну, в смысле, то, что раньше играл, не играет. Живёт у чёрта на рогах, в лесу каком-то. Иногда здесь объявляется, угу. Ребята рассказывали, как однажды он на складе «Союза» выкупил весь тираж своих дисков и кинул под бульдозер, прикинь?!
Цукерман присвистнул, достал руку из штанов и облизал пальцы.
- Группа без него обосралась, - продолжал Золотов. - Не, сам он, вроде, музыкой занимается. Только это другое уже. Собрал в перди своей какой-то ансамбль говнарей-отморозков. Играют, наверно, на деревянных ложках и на щепках от пней, как медведи. И, конечно, никакого тебе социального протеста. Туфта какая-то проповедническая, такое никому не продать. Не удивлюсь, если он по воскресеньям ещё и в церковном хоре поёт. Жопа, в общем. Сбитый лётчик, который не только ничем нам не поможет, но как бы и вредить не начал ещё.
Глубокие и умные, как у обезьяны-носача, глаза Цукермана заволокла пелена задумчивости.
- Мда-аа, - протянул он. – Хреново это. Попробую объяснить Вахиду. Хотя, хрен ему чо объяснишь. Может и нам по шапке прилететь.
Михаил поскрёб умасленную хипстерскую бородёнку:
- Да, бро, хорошего мало. Но мы-то с тобой знаем: незаменимых нет. Надо сработать так, чтобы и Вахид это понял. Кандидатуры есть. Я попробую подогнать фрик-шоу музицирующих карликов, чеченского рэпера-сепаратиста Абдулгаффарваххаба, бэнд воинствующих лесбиянок. Ещё «Пельменный оркестр» – играть не умеют, орут громко, матерятся, как сапожники, могут елдаками на сцене тряхнуть. Короче, выкрутимся, Алик.
- Мишаня, сынок, я в тебя верю. Действуй! - Цукерман умиротворённо зажмурился, поднялся с кресла и, подойдя к Золотову, куснул мочку его правого уха.

О решётку окна звучно разбилась прилетевшая снаружи бутылка. Старший участковый уполномоченный майор Стебляков скривился и встал из-за стола. Гомон снаружи не утихал, собравшиеся на улице сопляки и не думали расходиться. Даже несмотря на то, что в прошлый свой выход на крыльцо пункта полиции майор уже обещал, если они не уймутся, хорошенько надрать им уши. С улицы были слышны обезжиренные стеклом и стеной голоса. Недавно какого-то сопляческого пахана взяли на закладке «спайса», бушевавшая за окном делегация грозилась выжечь весь мир, если его немедленно не выпустят из СИЗО.
Через несколько секунд грянула очередная фаза обстрела: в окно полетели огрызки яблок, смятые алюминиевые банки, комья грязи. Камней щенки предусмотрительно не кидали: мятеж мятежом, но нарваться на штраф за разбитое стекло, видно, боялись.
Стебляков уже доложил о досадном инциденте в штаб. Он мог бы выскочить на улицу, обратить осаждавших в бегство, догнать одного из них и образцово-показательно отходить ремнём по заднице. Но после борща, котлет и трёх стаканов компота совершать столько изнурительных телодвижений было лень. Окрики же на лоботрясов не действовали. С минуты на минуту должен был подойти сержант ППС Фомичёв, которого майор и собирался бросить на подавление беспорядков.
Майор попробовал сосредоточиться на заполнении «отказняков», но крики с улицы раздражали как комариное пищание. Стебляков выматерился, отшвырнул ручку и решительно зашагал к дверям.
У входа бесновалось около двух десятков чертей в надвинутых на глаза капюшонах. Некоторые сжимали обрезки труб и металлические штыри – судя по тому, как нервно черти переминались с ноги на ногу, в их руках всё это было не оружием, а средством самоуспокоения.
Увидев вышедшего на крыльцо майора, собравшиеся засуетились как скачущие перед слоном обезьяны, и с заметным и трудно подавляемым желанием броситься врассыпную начали скандировать:
- Убей мента – спаси планету! Убей мента – спаси планету!
Пытаясь создать иллюзию движения навстречу майору, они продолжали топтаться на месте. Стебляков сделал устрашающее лицо, и одна из обезьян выронила лом, со звоном упавший на тротуар. Майор уже занёс ногу над ступенькой, намереваясь, в конце концов, навтыкать зарвавшимся салабонам, но рядом кто-то выкрикнул:
- Прекращайте этот цирк! Идите по домам, придурки!
Все одновременно повернули головы…
...Удаляясь обратно к дожидавшимся его постановлениям, майор Стебляков недоумевающе хмыкнул и пожал плечами. Он так и не понял, почему толпа агрессивных долбаков безропотно подчинилась этому тощему типу в бейсболке и замельтешила вокруг него как стайка дворняг под ногами у сердобольной тётки с пакетом сахарных костей. Впрочем, Стебляков не стал забивать себе этим голову — богатый служебный опыт свидетельствовал, что в действиях торчков часто не бывает никакой логики.