Андрей П. : Август

Она начала расстёгивать мне джинсы прямо в лифте. Глядя в глаза, запустила руку в трусы и поскребла ноготками мошонку. Знает, как завести, блядина.
- А твоя подруга не будет волноваться?
- Ну, раз ты не хочешь...
Как подменили. Повернулась спиной и с невозмутимым видом стала ждать нужного этажа. Я не стал застёгиваться. Левой ладонью схватил её за грудь, правую просунул в междуножие, резко сжав поперечный шов её брюк. Она чуть приподнялась и застонала.
В рот взяла уже на лестничном пролёте. Я прижимался к стене и чувствовал холодок от той штуковины, что была продета в её язык, на своей головке. Приятно. Периодически она поднимала глаза, то надрачивая мой хуй, то больно сжимая и оттягивая вниз мошонку. Знает своё дело.
Проглотив сперму, она выпрямилась и потянулась ко мне для поцелуя.
- Не, не, не... Рот всполосни хотя бы.
- Блядь, ты такой козёл... Нахуя я с тобой встречаюсь?
Я пожал плечами. Она достала из сумочки влажные салфетки, протёрла ладони, подбородок и уголки рта. Не выдержала и небольно ткнула кулачком мне в грудь:
- Урод!
Нажала на кнопку звонка.

***

1. Андрей.

Андрея нельзя было назвать порочным в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Порок не был для него самоцелью, в нём не было той червоточины, что постепенно съедает душу человека, находящегося в плену своих болезненных наклонностей. Нет, страстью, владеющей Андреем, было его бескрайнее любопытство. Подобно своему любимому Шервуду Андерсону, он целиком был захвачен стремлением заглянуть за поверхность жизней.
Уже с самого детства, ещё не умея это выразить, он подмечал противоречия окружающих. Белобрысый и лопоухий мальчик в песочнице, минуту назад заискивающий перед ним, выпрашивая формочки для песка, превратился в злобную хнычущую фурию, когда Андрей взял в руки посмотреть его игрушечный самосвал. Да и вообще дети - эти маленькие, вроде бы как безобидные существа, которым так умилялись взрослые - были самыми изощрёнными лицемерами, каких только мог представить Андрей. Иногда, в супермаркете, стоя с мамой в очереди у кассы, он мог только удивляться способности своих сверстников выпрашивать, канючить, давать обещания, истерить и закатывать сцены ради приглянувшегося чупа-чупса.
Да и взрослые, если честно, были ничем не лучше. Папа, в приступах ревности нещадно лупивший маму, сам мог загулять на несколько суток кряду. Мама, видимо, действительно имевшая какие-то связи на стороне, в свою очередь, ругала старшую сестру Андрея, крутившую романы с несколькими мальчиками сразу. Домашние ссоры, матерщина, регулярные застолья, зачастую переходившие в побои и драки, - всё это никак не вязалось с теми наставлениями, которые постоянно слушал Андрей. В речах старших "хорошие мальчики" не пили, не курили, не ругались матом и прилежно учились. В понимании Андрея эти фантастические "хорошие мальчики" неизбежно превращались в плохих взрослых.
Загадка этого превращения всю жизнь мучила Андрея.
Потом в его жизнь пришли книги. Нет, это не была беллетристика вроде детских детективов и страшных историй Р.Л.Стайна, которыми Андрей зачитывался в детстве. Это была высокая художественная литература, книги по психологии и философии. Подростком Андрей просиживал целые ночи, общаясь с давно умершими людьми, чьи мысли и переживания были куда как более понятны и актуальны, чем внутренний мир окружающих его людей. Персонажи выдуманных историй мыслили и страдали, мучились теми же вопросами и проблемами, что и Андрей.
Нелюдимый подросток, погружённый в себя, он был увлечён тайнами и глубинами человеческого бытия, в то время как его одноклассников интересовали новые гаджеты и рингтоны. Отличники и первые красавицы класса, на которых призывали равняться, на поверку оказывались самовлюблёнными дураками, в то время как унижаемые и оскорбляемые изгои были несравненно более богатыми душевно людьми. С возрастом Андрей только утвердился в понимании этого. С аутсайдерами можно было поговорить о главном, в то время как обычные мальчишки гоняли в мяч и вели поверхностные досужие разговоры.
Настоящим потрясением стал Фрейд. Великий австриец научил его видеть изнанку бытия, неприглядные стороны человеческой натуры, открыл, что под личинами благополучных, законопослушных, респектабельных людей скрывается похоть, алчность, агрессия. В человеке таилось зло, которое было куда древнее его самого. Нормы морали, которыми пичкали Андрея с детства, были лишь тонкой надстройкой, хлипким мостиком, перекинутым через бездну первозданного Хаоса. "Хорошие мальчики" не превращались в плохих взрослых, нет, по мере пробуждения собственной сексуальности, они становились самими собой. Порок оказался сущностью человека, лишь слегка прикрытым фиговым листком общественных условностей.
Когда в его жизни появились первые девушки, он уже не поражался тому контрасту между тихими скромницами, которыми они представали на романтических прогулках, и стонущими, кричащими, рычащими, шипящими, извивающимися и воющими животными, которыми они становились в минуты постельных утех. Когда одна из них попросила ударить её, он сделал вид, что не расслышал. Но она, убрав одну руку с его ягодицы, резко отвесила ему пощёчину и прохрипела:
- Ну ударь же, чмошник!
Со злости удар получился сильнее, чем рассчитывал Андрей. Под её глазом мгновенно запунцовела кожа, но девушка этого не замечала. Она закатила глаза с таким неприкрытым удовольствием, какого он никогда не видел на лицах женщин. Уже после, остыв и отдышавшись, она целовала костяшки его пальцев. Позже они встречались ещё несколько раз. Все эти просьбы "шлёпни меня по жопе", "ударь меня", "схвати за волосы" он выполнял без удовольствия, с отстранённым автоматизмом наблюдателя. Даже когда она попросила слегка придушить её, он чуть не задушил её, не испытывая никаких эмоций. Он просто сильнее сжимал пальцы и смотрел как выражение сладкой истомы на её лице сменилось на испуг, на попытку что-то прохрипеть, как её ногти пытались порвать кожу на его лице, с каждой секундой все неубедительнее и неубедительнее. Потом она долго откашливалась, на её горле остались багровые следы его пальцев. Она больше не приходила, на прощание бросив ему, что он - больной.
Нет, он не был больным. Больными были серийные убийцы, информацию о которых он кропотливо выискивал в интернете. Больными были люди с ВИЧ-инфекцией или синдромом ДЦП, с которыми он переписывался на форумах, посвящённых их болезням. Больными были алкоголики и наркоманы, с которыми он выискивал возможностей познакомиться. А главное - они были честнее. Маньяк, выслеживающий и насилующий свою жертву в безлюдном парке, честнее офисного клерка, онанирующего дома на жёсткое порно или видео со сценами реальных изнасилований. Андрей искал людей, имевших экстремальный жизненный опыт. Они должны были стать героями его рассказов, которыми он плюнет в этот мир фикции и морока. В мире, который знал и видел Андрей, подлинными были лишь человеческие страдания и жестокость, они были его изнанкой и сутью. Только об этом и стоило писать.
Когда он познакомился со Светой и узнал её историю, ему показалось это интересным. Она же, почитав его рассказы, решила, что ему "обязательно нужно" познакомиться с её подругой.
Так он и оказался здесь.

***

Дверь открыла её подруга. Таких страхоёбищ, признаться, я ещё не видел. Это существо было на голову ниже меня, человека вполне себе среднего роста, и было ужасно толстым, но толстым не в привычном округлом смысле, а будто состоящим из непропорциональных овалов. Овальными были её жирные ноги, овальными были её жирные руки, которыми она задушевно обнимала мою девушку, овальным было её жирное тело, на котором двумя овалами расположились её жирные висящие сиськи, на овальную шею было насажено овальное лицо, с которого на меня смотрели злые, маленькие чёрные глазки. О половой принадлежности существа напоминали лишь длинные - до плеч - чёрные волосы. Я ещё не успел зайти на порог, а мне уже хотелось отсюда съебаться.
- Август.
Существо протянуло мне ладонь. Не кокетливо, как подают руку дамы, это была ладонь, протянутая для мужского рукопожатия.
- Андрей. Очень приятно. Света мне много про тебя рассказывала.
На самом деле нихуя она не рассказывала. И я теперь понимал почему.
В прихожей, пока мы со Светкой наклонились, чтобы снять обувь, я ей шепнул:
- Ты же говорила, что её Машей зовут?
- Ну для друзей она Август. Ты привыкнешь. Она очень важный для меня человек.
Света открыла какую-то тумбочку и протянула мне убитые коричневые тапки.
- Ну проходи, чё ты как маленький?
- А ты?
- Щас приду.
- Мне страшно, Све-е-т! - дурашливо схватил её за талию.
- Ой, хорош уже, достал.
Это была вполне ухоженная однушка. Прямо из прихожей коридор вёл на небольшую кухню, справа была гостиная, она же единственная комната. В углу компьютерный стол, по стенке шли шкаф для столовых сервизов и - отдельно - шкаф для книг. С противоположной стороны стоял раскладной диван, а у его изголовья - чёрный рояль. Сливаясь с инструментом, на его крышке разлёгся жирный чёрный кот. Ещё один, рыжий, был на диване. Хозяйка явно была заядлой кошатницей. Что, учитывая её внешность, неудивительно.
Хозяйка, кстати, что-то жарила на кухне. Разглядывая комнату и помня о Светкиной просьбе "хоть сегодня не вести себя как еблан", я прокричал в сторону кухни:
- Маш, тебе помочь?
- Нет, спасибо.
Света прошла в комнату, слегка ущипнув меня за задницу. Да-да, мол, хороший мальчик. Ну так. Могу, когда захочу. Следом за ней на пороге гостиной возникла Маша, сжимая в руках противень.
- Пиво будете? Мясо почти готово.
У неё был монотонный голос, лишённый каких-либо эмоций. Ни высокий, ни низкий, ни мужской, ни женский. Бубнилка.
- Да, мы будем. - Светка дёрнула меня за рукав и чуть заметно кивнула в сторону кухни.
Честно говоря, я бы и от водки не отказался. В такой-то душевной компании.

***

2. Света.

Света всегда хотела иметь детей. Сама едва выбравшись из коляски и встав на ноги, она уже толкала впереди себя колясочку игрушечную. Нет, конечно, она училась с помощью мамы и детских конструкторов различать цвета и формы, конечно, она мечтала вырасти такой же красивой, как кукла Барби и завести себе такого же высокого, красивого и сильного мужа, как кукла Кен или хотя бы папа, с которым они вместе будут жить-поживать в огромном замке маленькой принцессы. Но не это главное, не это. Ей нравилось возиться с маленькими пластмассовыми карапузами, поить их из крошечной бутылочки, пеленать, возить в колясочке, одевать, баюкать и рассказывать сказки на ночь, аккуратно прикрывать их красивые голубые глазки с чёрными искусственными ресничками. "Мои масики" - называла она их.
Папа умер от редкой болезни сердца, когда ей было пять лет. Мама так и не решилась связать свою судьбу с кем-то ещё. Отсутствие папы только усилило потребность впечатлительной девочки в полноценной семье.
Её сознание было подготовлено к материнству. Общество - через игрушки, через "Дочки-матери", через поэтапно взваливаемые на плечи домашние обязанности - готовило Свету к роли матери и хозяйки, и она покорно принимала это. Грудь, внезапно выросшая за одно лето, приведя в смущение сначала её саму, а потом и её одноклассников, первая менструация, первые розовые фантазии, в которых чаще других возникало веснушчатое лицо хулигана Коли Денисова, - даже её тело готовилось принять семя будущего мужчины, зачать и родить живого, тёплого, настоящего масика.
Каково же было её удивление, когда тело предало её. Что-то внутри неё пошло не так, надорвалось, лопнуло и воспалилось. Первым мужчиной, кроме папы, увидевшим её голой и беззащитной, стал врач отделения острой хирургии, сделавший ей операцию, после которой она уже никогда не сможет иметь детей. Будущего больше не было, лишь серое настоящее, в котором она лежала в больничной палате, на крайней койке, отвернувшись ото всех и глотая слёзы, заливающие глаза, нос, рот, слушая как соседки безо всякого стеснения обсуждают и оплакивают её судьбу.
Вернувшись домой, она первым делом залезла на антресоли и оттащила большую картонную коробку, набитую игрушками, на помойку.
Собственное тело стало ей чужим. Обнажившись, она подолгу рассматривала себя в зеркале и поражалась контрасту между своей привлекательной, зовущей, манящей, безмятежной оболочкой и ощущением мёртвой пустоты под ней. Телу нужно было отомстить.
Первым, что пришло на ум, было решение уничтожить его.
Лезвие вошло в запястье легко и нежно. Это было не больнее царапины. Она долго смотрела, как кровь вытекает из её руки, висящей над раковиной, но так и не почувствовала, чтобы тело умирало. Словно очнувшись, она нашла в домашней аптечке бинт, перевязалась, после минутной слабости долго вытирала за собой следы крови. Потом она ещё много времени ходила в рубашках и кофтах с длинными рукавами, скрывая повязку.
Но, если у неё не хватало решимости уничтожить своё тело, оставалась возможность его осквернить. Выгадав момент, когда родители уехали с ночёвкой к родственникам, она написала Коле Денисову, тому самому, из розовых фантазий: "приходи ко мне".
Было быстро и совсем не больно. Коля пыхтел, сопел и потел над ней, а она ничего не чувствовала. Потом он, довольный собой, откинулся на подушку рядом и выдохнул:
- А ты ничё такая!
Света только усмехнулась - месть была слишком лёгкой.
Коля привёл ее в свою компанию. Привёл не как свою девушку, а, как поняла позже Света, - общую. Местная шпана, полууголовный элемент, агрессивно-озабоченные парни, их единственным развлечением было побухать, дунуть, вписаться на какую-нибудь хату. Среди них быстро разлетелся слух о том, что "Света даёт". И она и вправду давала - спереди, сзади, дрочила, сосала, участвовала в нескольких групповушках. Ей было всё равно, сколько ещё спермы вбухают в её безжизненное чрево. Её били, таскали за волосы, заламывали руки. Некоторые партнёры, которые в своём алко-нарко-угаре даже не могли толком возбудиться, таким образом вымещали на ней злость. Ей было всё равно, - лишь бы телу было больнее.
Происходило это на пороге окончания школы. Бывшие подружки либо избегали Свету либо совсем перестали с ней общаться. Мама бегала по учителям, унижалась, вытягивала дочь на тройки. Света пропускала занятия, приходила под утро в невменяемом состоянии, иногда, в приступах какого-то ожесточённого равнодушия к себе, запиралась в ванной и кромсала себя. По запястьям, по предплечьям, по бёдрам, по икрам - боль хоть как-то помогала понять, что она ещё что-то чувствует. По всему её телу были раскиданы маленькие белые шрамики - география ненависти к себе.
Всё изменила Маша. Света встретила её в одном из тех круглосуточных магазинчиков, в которых - мимо закона - можно было купить из-под прилавка алкоголь. Маша была изгоем, самой стрёмной девочкой в классе, Света с ней даже никогда не заговаривала. После 9-го класса она вообще куда-то пропала, да и Свете стало не до этого. А тут узнали друг друга, разговорились. Маша предложила посидеть у неё, Света неожиданно для себя согласилась. Наверное, просто устала от того показного радушия, со сквозящим через улыбку презрением, с которым общались с ней её бывшие подружки. Маша радовалась ей искренне.
Они сидели на кухне, пили пиво, делились какими-то школьными воспоминаниями. Света с удивлением осознавала, что эта девочка, которую она в упор не замечала, всегда была рядом. Потом Свету развезло, и от воспоминаний о прошлом она перешла к рассказу о том, как не стало будущего. Маша вполне трезво ( она, кстати, вообще не пьянела ) рассудила, что "жизнь на этом не кончается", что ребёнка можно усыновить, что на свете много мужчин, в одиночку воспитывающих своих детей, и она могла бы стать им прекрасной мачехой. Света слышала это тысячу раз. Но все те, кто её утешал, не могли рассказать, как это - жить, когда всё внутри мертво.
Потом Маша призналась ей в любви. Точнее, Свету любил, чуть ли не с начальных классов, мужчина внутри Маши, - Август. Таких признаний и таких обещаний Свете ещё слышать не приходилось. Согласитесь, не часто услышишь, что ради тебя кто-то хочет сменить пол. Сначала Света смеялась, потом загрустила, потом обняла этого странного человека. Ей вдруг стало легче. Оказалось, что не только её тело могло предать. Нет, конечно, она не могла полюбить эту несчастную девушку как мужчину, скорее, она испытывала сестринские чувства к ней. А Света уже давно не верила, что способна испытывать хоть какие-то чувства.
Всё стало налаживаться. Света бросила дурную компанию, подналегла на учёбу, закончила школу с более-менее приличным аттестатом и поступила, на радость отчаявшейся было матери, в универ. В её жизни появлялись какие-то мужчины, одни, узнав о её бесплодии, радовались, другие - огорчались. И с теми и с другими выстраивать отношения не имело смысла. Иногда Свету накрывало и на её теле появлялись новые стигматы. Август поддерживал, выслушивал, утешал, давал советы. Август действительно её любил. А главное, - ничего не требовал за свою любовь.
Потом появился Андрей. Он был первый, кто не радовался и не огорчался, узнав о её ситуации. Он пытался понять, разделить, примерить на себя её страхи и переживания. Он был первый, кто разглядывал не только тело, но и душу. Света надеялась, что это - то самое.
Ей понравились его рассказы. Мрачные, депрессивные, они, как ни странно, внушали надежду. Они как будто говорили, что не всё так плохо, всегда есть люди, которым хуже чем нам. На какое дно мы бы не опустились, всегда есть кому постучать снизу.
Она хотела познакомить его с Машей. Андрею, как писателю, будет интересна история Маши, Свете будет интересно мнение Августа о молодом человеке, с которым она связывала столько надежд.
Так они и оказались здесь.

***

Пока мы со Светой рассаживались по краям кухонного стола, вертя табуретки в поисках максимально комфортного положения, Маша довольно шустро водрузила на стол 2-литровую баклаху пива, три тарелки и три вилки. Стаканов не было, - видимо, в этом доме было принято пить из горла. Сама Маша уселась в центре стола. Света приютилась между столом и холодильником, а я расположился со стороны коридора. Молчали.
- Где ты работаешь, Андрей? - наконец нарушила молчание Маша
- В книжном. Продавец-консультант.
- И как?
- Скучновато. Да и платят копейки.
- Андрей у меня писатель! - решила поддержать меня Света.
Её ладонь приободряюще легла на мою. Из-под рукава рубашки показались едва заметные шрамики на запястьях. Некогда Света совершила традиционную ошибку молоденьких дурочек - резала поперёк, а не вдоль.
- Ты где-то публикуешься?
Я действительно выкладывал свои произведения на нескольких интернет-ресурсах. Но мои рассказы терялись среди необъятного творчества отечественных графоманов. Их мало кто читал. Они никому не были нужны. Иногда я и сам думал, что ничем не отличаюсь от сотен тех бездарей, на которых натыкался на просторах сети. Я понимал Светино желание поддержать меня, но бесился, когда она заговаривала об этом с каждым встречным.
- Нет, пока я пишу "в стол".
- Ты хороший человек, Андрей?
Этот допрос меня откровенно напрягал.
- А что значит "хороший", Маш? Вот живёт человек. Спокойный, умный, вежливый. И однажды из его квартиры выбегает другой человек, который в ближайшем отделении полиции рассказывает, что наш тихий паренёк пытался его напоить и изнасиловать. Полиция приходит по этому адресу и обнаруживает в холодильнике нашего спокойного паренька бифштексы из человеческой плоти. Позже вся Америка узнает его как серийного убийцу-каннибала Джеффри Дамера. А соседи будут продолжать удивляться: он ведь казался таким хорошим!
Две пары женских глаз уставились на меня в полном недоумении.
- Я хочу сказать, что каждый сходит с ума по своему - ни к селу ни к городу буркнул я.
- Андрей, я бы не стал задавать подобных вопросов, если бы не переживал за Свету. Я её знаю с детства, она очень чувствительный человек,она рано лишилась отца и очень привязывается к мужчинам. Несколько раз она пыталась покончить с собой от того, что в её жизни попадались плохие люди. Я очень хотел бы, чтобы на этот раз её избранник оказался достойным её.
Что-то было не так в этом душещипательном монологе. Меня осенила внезапная догадка:
- Маш, ты лесба?!
- Я - трансгендер, Андрей. Мужчина, заточённый в тело женщины. Меня зовут Август.
Я прижался затылком к стене и вздохнул. Абсурд какой-то.
- У тебя тут можно курить?
- Да, конечно - Маша/Август неуклюже приподнялась с табуретки и взяла с подоконника пепельницу.
- Спасибо.
- Не за что. Так ты любишь Свету, Андрей?
Я затянулся. Маша/Август терпеливо смотрела на меня, да и Света, вместо того чтобы прекратить этот балаган, невинно рассматривала свои ноготки. Достало.
- Нет, Август. Мы встречаемся меньше трёх месяцев, о какой любви вообще может идти речь? С ней хорошо проводить время, она хорошо ебётся, сосёт тоже неплохо, если тебе интересно. Честно говоря, я думаю, что за неимением других достоинств, она пытается привязывать к себе мужчин с помощью секса. Мне кажется, для любви нужно всё-таки нечто большее. Ещё вопросы, Август?
Свету я, кажется, довёл. Она долго ковырялась в своей сумочке, так ничего и не достав, потом резко вскочила и пошла в сторону ванной. Остановилась, повернулась лицом и ответила за свою подругу:
- Никаких вопросов, Андрюш. Ни-ка-ких.
Света зашла в ванную комнату и щёлкнула задвижкой. Маша/Август встала из-за стола и подошла к плите. В ванной заурчала вода, Маша/Август выключила конфорку.
- Я её очень люблю, Андрей. Не так как ты - не поворачиваясь ко мне, произнесла она.
Ну ещё бы.

***

3. Август.

Маше с детства дали понять, что этот мир не нуждается ещё в одной девочке.
Отец ушёл из семьи, когда ей было полтора года. Он хотел "пацана", и какая-то женщина родила ему мальчика. В детстве Маша ещё тешила себя надеждами найти отца, объяснить, что его желание было исполнено, просто несколько причудливым образом, потом перестала.
Мать устраивала свою личную жизнь. Сперва она ещё пыталась знакомить своих мужчин с дочкой, но надолго те не задерживались. Один из них, дядя Серёжа, задержался, но настоял на том, что мама родит ему нового ребёнка. Мама решила не испытывать судьбу и отдала Машу на воспитание бабушке. Первое время мама и дядя Серёжа приезжали на все праздники, привозили гостинцы, а когда мама родила, почти перестали. Её сводный брат был им гораздо важнее дочки.
Бабушка была набожным человеком. Соблюдала все посты, каждое воскресенье ходила в церковь и таскала за собой внучку. Маше не нравилось. Не нравились платки, которые следовало надевать на голову, не нравились женские поклоны и причитания, не нравилось, что женщинам нельзя заходить в алтарь. Мужчинам можно было всё. На бородатого мужчину, страдальчески смотрящего с икон, молились, перед бородатым мужчиной, благодушно машущим кадилом, заискивали и пресмыкались, даже службы и песнопения были во славу седовласого старика. У женщины было только одно предназначение - родить бога и преклоняться ему. Здесь, в церкви, Маша поняла, что родилась в мире, в котором лучше быть мужчиной.
Маше никогда не нравилось играть с девчонками. Все эти цветочки, бантики, рюшечки, колясочки, игрушечные детки - всё это наводило скуку. У мальчиков было гораздо больше свободы: они могли гонять в футбол, строить замки из песка, собирать жуков в спичечные коробки, играть в "Казаков-разбойников". Из них могли вырасти спортсмены, строители, учёные, полицейские и бандиты. Девочкам - на всю жизнь - доставалось только играть в семью.
Ребята поначалу смеялись над Машиной внешностью, дразнили её. Пару раз - за "чудище лесное" - кто-то из них огрёб в нос, и её зауважали. Мальчики умели ценить не красоту лица, но - красоту поступка. Маша оказалась отличным вратарём, во время футбольных баталий - двор на двор - защищала ворота своей команды подобно льву. Тогда-то и появилось это имя - Август. Маша не помнила, кто и почему её так назвал. Но прицепилось. У всех мальчишек есть какие-нибудь прозвища, почему у неё не может быть? Её жизнь разделилась: дома и в школе она была Машей Скворцовой, во дворе - Августом.
В Свету Архипову он влюбился, кажется, в пятом классе. Она пришла в школу со сформировавшейся грудью и просто светилась от осознания того, сколько завистливых взглядов устремлено на неё. Она была воплощением женственности, даже сальность кожи - следствие переходного возраста - только подчёркивала её красоту, её неземное сияние
У Августа всё было не так. Отовсюду - лоб, лицо, подбородок - лезли противные, гноящиеся прыщи, на месте выдавленного, казалось, вырастало два новых, из влагалища лезла пахучая белая слизь, он резко начал набирать вес. Всё в собственном теле было ему противно.
Оказалось, что мальчики ой как ценят красоту лица. Никто из бывших дворовых друзей уже не звал Августа гулять и играть в футбол. Им было стыдно находиться рядом с ним. Он приходил домой и допоздна сидел за уроками. Когда мама привезла старый ноутбук - переселилась в интернет. В виртуале не было важно, мальчик ты или девочка, полная свобода.
Вечерами, когда бабушка уже ложилась спать, он заходил на порносайты. Он рассматривал лица порноактрис и пытался разгадать непостижимую загадку мужского члена. Порноактрисы были чем-то неуловимо похожи на прихожанок монастырей. Только преклоняли колени они ради минета, их молитвенной позой была коленно-локтевая, и экстаз на их лицах был куда сильнее религиозного. Член был их божеством, их хозяином, их повелителем. Эти короткие видео с незамысловатым сюжетом Август воспринимал как разновидность некой чёрной мессы. Маша мастурбировала, представляя лицо Светы Архиповой, склонившееся над его, Августа, членом. Именно тогда он понял, что хочет сменить пол.
Стоит сказать, что Августу не нравилось само это выражение - "сменить пол". Будто меняешь паркет на ламинат. Правильнее было бы сказать, что Август хотел стать самим собой. Он был убеждён, что это удел немногих людей. Человек - существо биологически и социально детерминированное, он идентифицирует себя с расой, национальностью, полом, выбранной профессией, не задумываясь, что вся его так называемая "личность" - лишь искусный морок, наведённый невидимой ворожеей. "The Matrix has you", как было сказано в любимой Августом "Матрице". Общественные условности и предписания, модели социальных взаимоотношений, преследующие нас от рождения до глубокой старости, учат человека, кем ему быть, как говорить, что думать, где одеваться и чем заниматься. Беспрерывная стандартизация и унификация. Только избранные способны пойти наперекор своей природе, и Август считал себя таким избранным. Братья Вачовски, ставшие сёстрами Вачовски, поняли самую суть.
Стремление стать самим собой требовало усердия и дисциплины. Курс приёма гормональных препаратов и коррекция половых признаков - лишь окончательные штрихи, венец подготовки сознания. Август запретил себе отзываться на имя "Маша", запретил думать о себе в женском роде. Походка, тембр голоса, способ ношения одежды - всему приходилось учиться заново. Единственной поблажкой на неопределённый срок были лишь длинные волосы - Августу совершенно не пошла бы короткая причёска.
Но самым сложным, несомненно, был каминг-аут. Этот термин, означающий публичное признание нетрадиционной сексуальной ориентации, Август понимал гораздо шире. На самом деле почти каждый из нас ведёт двойную жизнь, публичную и личную. Но мало кто способен открыто признаться, что он вор или изменяет жене или испытывает сексуальное влечение к маленьким девочкам. Общество любит подглядывать в щёлочку и смаковать художественные откровения вроде "Лолиты", но не терпит бедного Гумберта рядом с собой. Но, даже если откинуть в сторону наши дурные наклонности, большинство людей ежедневно лжёт, скрывает или умалчивает о своих подлинных мыслях и чувствах. Август дал себе слово никогда не лгать ни себе, ни другим.
Это вызвало некоторые трудности. В школе его сочли "долбанутой" и просто перестали замечать. И так не шибко до этого популярный, Август и вовсе стал пустым местом, одиноким обитателем задней парты. Учителя, проверяя учеников по классному журналу, сперва ругались с ним за то, что он не откликается на "Скворцову", потом просто махнули рукой.
Бабушка, узнав о причудах внучки, перекрестилась, и попросила "не гневить бога". Август честно сказал, что если бы бог и существовал, то это именно он засунул его в это уродливое женское тело, так что он вполне заслуживает его, Августа, гнева.
Мама отвела его к психологу. Та объяснила поведение Августа "трудностями переходного возраста" и что у девочек часто возникает отвращение к собственному телу, пусть и не в столь радикальной форме, так что это пройдёт. Август только фыркнул. Подобную консультацию он мог дать и сам.
В конце 9-го класса умерла бабушка. Август был предоставлен самому себе. Мама сообщила, что будет оплачивать счета за квартиру и коммунальные услуги, пока Август получает образование, а дальше - "живи как знаешь". Август знал. Экзамены в теплоэнергетический колледж были несложными - русский и математика. После трёх лет обучения можно было пройти курсы повышения квалификации и занять весьма востребованную, а, главное, звучащую очень по-мужски должность оператора газовой котельной. А там уже можно было начать откладывать на операцию.
В конце 2-го курса он встретился со Светой. Она была всё так же прекрасна. Когда она рассказала ему свою историю, он в очередной раз поразился пропасти между человеческим телом и душой. Света, это прелестное существо, как будто рождённое для любви и материнства, словно в насмешку была лишена и того и другого. Воистину, если бы бог не умер, его следовало найти и убить.
Август был одинок. В силу понятных причин, у него никогда не было ни девушки, ни парня. Его одиночество скрашивали кошки, которых он находил на улице и приносил домой. Обычно они, отожравшись и наспавшись, просились на улицу и сбегали. Света казалась ему такой же бездомной, несчастной, никому не нужной кошкой. И уж она-то от него не сбежит. Вся нерастраченная, переполняющая, разрывающая душу Августа любовь сосредоточилась на этом человеке. В ту ночь он много говорил. О том, что они созданы друг для друга, о том, как давно и сильно её любит, о том, что изменится ради неё. Она смеялась. За этот смех он ненавидел и её и себя.
Но больше всего Август ненавидел её мужчин. Слепцы, они видели только тело, вожделели его и бросали за ненадобностью. Но даже в своей душевной глухоте и слепоте они были куда полноценнее его, Августа. У них был член, лингам, фаллический атрибут земного божества. У Августа был только страпон, заказанный по интернету в минуту душевного отчаяния. Света вряд ли бы поняла, если бы Август предложил им воспользоваться.
Когда Света сообщила, что хочет познакомить его с Андреем, он испугался. До этого она никого с ним не знакомила. Он сразу решил, что никакой светской пустопорожней болтовни не будет. Он проведёт каминг-аут, он выведет Андрея на чистую воду. В том, что Андрей такой же как остальные, Август не сомневался. Все мужчины одинаковы, кроме него, конечно.
Когда Света с Андреем поднялись к нему на этаж, он слышал звук открывающегося лифта. Заходить никто не спешил. Прижавшись к дверному глазку, Август смотрел, как Света усердно молится своему божеству. Его ладонь сильнее сжала рукоять ножа, который он забыл оставить на кухне после разделки мяса.

***

Я уже не видел смысла здесь оставаться.
- Маш, спасибо, конечно, за беседу, но я лучше пойду.
Я встал с табурета и повернулся в сторону прихожей. Светку я утешать не стану. Сама меня сюда привела. Нужно - сама и прибежит.
- Подожди, Андрей.
Удар ножом - это очень больно. У меня перехватило дыхание, в глазах резко вспыхнуло, потом так же резко потемнело. Меня пошатнуло в сторону гостиной. Правой рукой я попытался опереться на рояль, но тот недовольно прошипел и укусил мою ладонь. Я рухнул на пол. Очертания комнаты стали возвращаться, перед глазами поплыли разноцветные круги, с левой стороны из меня торчал здоровенный нож, вошедший почти наполовину.
- Что ты творишь, больной?! - это уже выскочила из ванной заплаканная Светка.
- Света, он бы бросил тебя. Попользовался и бросил. Ты бы этого не пережила ещё раз. Лучше он, чем ты. Я люблю тебя.
Я бы даже рассмеялся нелепости ситуации, если бы не было так больно совершать хоть какое-то движение. Света сели на колени и попыталась взяться за рукоять ножа. Как же больно!
- Не трогай нож. Он замедляет кровотечение. Ему сейчас лучше не двигаться - разумно советовала Маша/Август
- Ты вообще заткнись, придурок!
Света начала лихорадочно давить цифры на мобильном.
- Почему такого номера не существует?!
- Нужно звонить в единую службу спасения. 112. Они пришлют скорую - хладнокровно прокомментировала Маша. Молодец, Август!
Света набрала нужный номер и сообщила о ножевом ранении. После начала гладить меня по голове.
- Прости, дорогой, прости. Я тебя очень люблю.

Где-то через полчаса в комнату вошли сотрудники скорой.
- Так, девоньки, расступитесь.
Один из них, присев на корточки, осмотрел меня и бодрым голосом произнёс:
- Ничё, пацан, жить будешь. Ща мы это дело быстро вытащим и залатаем. Чё, девки тебя, смотрю, не поделили?
Боль отдавалась во всём теле, во рту лопались кровавые пузыри, но я не мог перестать смеяться.
У Творца определённо очень чёрное чувство юмора.