Ромка Кактус : Смысл современного искусства, или Как в мазне разглядеть проблески гения

Предисловие


Всё чаще доводится мне наблюдать людей, которые, столкнувшись с предметами современного искусства в обычных местах скопления подобных предметов, как то музеи современного искусства и выставки, начинают жаловаться на то, что ничего не понимают.

Взглянув мельком на картину, такой зритель, по всей видимости, мгновенно делает вывод, что перед ним или детские каракули неосознанного младенца, или провокация великовозрастного балбеса, которому приспичило подтереть задницу холстом. Почему же это преподносится в качестве предмета искусства, спрашивает себя зритель и не находит ответа. Он переворачивает картину в надежде на обратной стороне найти объяснение, но и там ничего нет. С таким же успехом он мог бы засунуть свою голову поглубже в задницу и поискать там статью профессора-искусствоведа, посвящённую данной работе и изложенную на доступном этому зрителю языке в двух словах.

Человек, который хочет получить простое и понятное объяснение такого сложного и неоднозначного явления, как современное искусство, здесь и сейчас, не тратя своего драгоценного времени на штудирование специальной литературы и даже не желая задерживать свой взгляд на картинах дольше пяти секунд, я, Пузий Надлобий Майонезон Четвёртый, не считая двух Третьих, готов его тебе предоставить. Внемли мне: если ты с первого взгляда не угадал идею произведения и это тебя беспокоит, знай, идея и главный смысл всего современного искусства заключается в том, чтобы сообщить тебе и всем вокруг, как оглушительно ты туп. Однако переживать не стоит, благо общество наше состоит из тех, кто скорее одобрит твоё саморазоблачающее признание, чем осудит его, потому как почитает его за норму.


Проблема перевода


Западная культура, в виртуальном пространстве которой находится сознание современного человека, изначально логоцентрична: человеку нужен смысл, без которого эта слабая скотина быстро хиреет и впадает в спячку. В начале было Слово, а потом уже ничего кроме слов и не было. Как бы богиня, не зная слов, воспела гнев Ахиллеса, Пелеева сына? Вероятно, она могла бы станцевать об этом, вылепить из глины или изобразить всю историю Троянской войны рисунком или серией рисунков. Очевидно, все эти способы передачи информации могут быть поняты как язык: язык тела, язык формы, язык цвета — визуальные языки.

Языки эти, обладая огромными выразительными возможностями, достаточно сложны для «чтения», которое те, кто на него вообще не способен, пытаются подменить «переводом» в слова. Это происходит как описание и интерпретация описания. На картине изображены четыре медведя в лесу — будет неплохо смотреться в коридоре напротив уборной. Психоанализ даёт возможности интерпретировать таким образом всё, что угодно, включая картины Поллока и даже сопли, засохшие на усах, — было бы желание. Однако же язык психоанализа тоже достаточно сложен. Тот, кто сегодня слушает русский рэп, скорее всего, никогда даже не узнает о существовании Лакана и не будет слушать лекции Смулянского.

Итак, прежде чем обратиться к проблеме непонимания современного искусства у определённой категории граждан, составляющей абсолютное большинство, я хочу отметить две вещи:

1. Эти люди в принципе не способны понимать искусство, ничему не хотят учиться, даже если им предоставить для этого все возможности, живую мысль стремятся подменить готовым шаблоном-стереотипом. Себя же они, напротив, считают достаточно компетентными, чтобы отличить мазню слабоумного от шедевра. Суть этого явления описана достаточно давно и в новейшее время наглядно продемонстрирована экспериментом Даннинга и Крюгера.
2. Проблема эта становится проклятием художника, превращая его в «непризнанного гения», которому не с кем говорить.


Массовое помешательство


Худшее, что может сделать современный художник, — это пойти на поводу у невежественной толпы и начать говорить с ней на её языке, то есть на выхолощенном, дезинфицированном, обезжиренном языке массового искусства — языке стереотипов и клише.

Создавать подобия того, что больше не вызывает возмущений своим новаторством, своей смелостью, что утратило весь свой «смысл» и целиком перешло в разряд декоративного. Например, делать копии с картин художников, добившихся признания, ничего не придумывая самому, как это делают ученики. Изображать цветы в вазах, очередной пейзаж или «портрет по фотографии» — это вообще китч.

В предисловии к «Мужеству творить» американский психоаналитик Ролло Мэй спрашивает: «Благодаря какому уникальному свойству человек на мгновенье отвлёкся от убийственной эволюционной гонки для того, чтобы на скальных стенах пещеры Ласко или Альтамиры нарисовать прекрасных красно-коричневых оленей и бизонов, которые через столько лет продолжают вызывать у нас восхищение и трепет?» И ответил на него: творчество требует мужества (courage). Массовое искусство — это трусость и позор художника перед историей и людьми. Массовое искусство — это жвачка, которую можно жевать вечно, не насыщаясь.

Дать людям то, что они «хотят», как их в этом убеждают СМИ, вместо того, что «нужно».


Пощёчина


Если принять точку зрения того же Ролло Мэя, человек нуждается в красоте, через которую можно прозреть Истину. Похоже, это тот самый смысл, который не видят те, кто вслух говорит «не вижу смысла», кому он, в самом деле, и не нужен, так как всегда есть то, что его заменяет.

Следует признать, что любой художник, что живший в эпоху неолита, что тот, кто замораживает сперму, смешанную с бычьей кровью, или выставляет в музее писсуар, — все они выражают свою «душу» через «красоту».

Однако в случае с писсуаром есть ещё кое-что: это «пощёчина общественному вкусу», который следует признать «дурным» и выставить в таком виде на всеобщее обозрение. Предполагается, что язык насилия, язык цинизма и войны, который использует художник в сатирических целях, доступен той аудитории, к которой он обращается.

В 1965 году Йозеф Бойс покрыл лицо мёдом и золотой фольгой и, перемещаясь по галерее, объяснял мёртвому зайцу свои работы. Нуждался ли в этом заяц? Он не говорил по-немецки, он был мёртв, и вообще, зайцы, как известно, предпочитали в те годы фовизм.

Когда Бойс объясняет мёртвому зайцу свои работы, он говорит о том, что:
1. Работы нуждаются в объяснении.
2. Это объяснение невозможно.
3. Потрудитесь это понять.
4. Теперь потрудитесь понять работы.

Искусство такого рода скандально, оно начинается как провокация и заканчивается как карикатура на зрителя.

Карикатура — картинка с надписью. «Смысл» её прочитать нетрудно. Нарисованная Верещагиным куча человеческих черепов с подписью «Апофеоз войны» уже карикатура. Следует «соединить» изображение с текстом и по их синтезу станет понятно, что война это убийство людей, потрясающее этическое откровение, положившее конец всем войнам на Земле, или нет?

Именно в жанре карикатуры работает большинство современных отечественных художников, обучая плебс единственному языку власти — цинизму:: в качестве «прививки»? Чтобы любой цинизм власти воспринимался циничным народом не с протестом, но с восторгом?

Пощёчина как педагогическая практика в наши дни встречается всё реже, и всё чаще её можно услышать там, где отношения носят садомазохистский характер.


Мошонка Павленского стучит в горящие двери Лубянки


Так что же такое современное искусство и по ком мошонка Павленского стучит в горящие двери Лубянки?

Современное искусство выходит из тех рамок, в которых существовало или куда было заключено: сама рама, в которую помещён холст, музей как огороженная территория, где находятся предметы искусства и куда ходят одни бездельники из высшего общества, — всё это не нужно для того, чтобы говорить с человеком о красоте и уродстве.

Сегодня зритель имеет право голоса и действия; искусство — это диалог, полилог, путешествие, наука и игра. Разговор будет непростой, и нужно быть готовым к тому, что язык создаётся во время этого разговора.

Современное искусство подобно зеркалу, оно отражает то, что уже есть в том, кто смотрит. И если человек, глядя в это «зеркало», видит уродство и не понимает, что он видит, ничего не видит, ничего не понимает, значит он в первую очередь не понимает самого себя, он пуст и должен иметь смелость признать своё уродство и слепоту, чтобы иметь шанс увидеть красоту.